Раскаянье дьявола - Гранхус Фруде

Фруде Гранхус

Раскаянье дьявола

Пролог

Как обычно, она сидела в кресле-качалке. Краска на сиденье и подлокотниках давно стерлась. Это кресло было с ней всю ее жизнь, и если все пойдет, как задумано, она, устав от суеты дней, уснет в нем навсегда.

Она сложила руки на груди. Длинные тонкие пальцы выдавались из морщинистых кистей, голубоватые червячки вен вились под кожей. Суставы опухли и болели, но ее это не беспокоило. Завтра ей наверняка станет лучше. Кресло равномерно покачивалось, вперед-назад, вперед-назад, и свисавший с шеи медальон колебался вслед за ним. Полозья кресла были вырублены грубо, никто не позаботился о том, чтобы убрать шероховатости.

Ей нравилось наблюдать из окна за дорожным движением, но сейчас не было видно ни машин, ни прохожих. Она тихонько покачивалась, изредка хитро улыбаясь сидящей на диване кукле. Ее нужно было переодеть, но кукольная одежда как сквозь землю провалилась. Боль немного отступит, и она поищет более тщательно. Нельзя же кукле сидеть вот так, полуголой.

Она тихонько запела песенку, названия которой не помнила, и все так же смотрела в окно. Солнца на востоке не было. Она наклонилась вперед, но вообще не увидела его на небе. Она продолжала напевать, решив больше об этом не думать. Пропела мелодию несколько десятков раз, и вдруг внимание привлек какой-то странный звук. Она остановила кресло и прислушалась, а потом продолжила качаться. Кресло, как обычно, поскрипывало, но ей показалось, что она услышала что-то еще. Ощущение присутствия в доме человека не оставляло ее, и она снова взглянула на куклу. Вдруг ей перестало хватать воздуха. Что-то зажало нос и рот. Скоро тело затряслось в отчаянных судорогах, но воздух в легкие так и не попал. Она разглядела рядом с собой какую-то тень, мутные очертания лица, показавшегося знакомым. В панике она попыталась вскочить, но руки оказались прижаты к подлокотникам. Все вокруг стало бесцветным, легкие работали на пределе возможностей — и вдруг все прекратилось. Боль в груди отпустила, потихоньку получилось сориентироваться. Она поняла, что привязана к креслу, а на голове — пластиковый пакет. И единственный доступ воздуха — маленькое отверстие, не больше монеты.

Суббота, 31 августа

Глава 1

Это случилось в самый теплый день года. Поначалу мать утешала себя тем, что в тот день, который, как она опасалась, мог стать последним в жизни ее дочери, на небе ярко сияло солнце.

Ида, которой шел седьмой год, за обедом нетерпеливо болтала ногами, увлеченно рассуждая о том, чем собирается заняться. Две куклы «приставали» к ней с просьбой отвести их погулять в коляске, и крошка копировала собственную мать, по-взрослому повторяя, что свежий воздух еще никому не повредил. Поковыряв рагу и выпив полный стакан домашнего лимонада, она встала и беспокойно затопала ногами. Она была готова бежать и не хотела терять ни минуты. Тело рвалось вперед, пока мама пыталась аккуратно застегнуть на ней кофту. Объятие, любящий шлепок — и вот она уже на свободе. Подойдя с коляской к выезду из двора, Ида обернулась и посмотрела на кухонное окно. Широко улыбнулась, увидев спрятавшуюся за шторой маму. Гордо провела рукой по гладкой ткани платья. Почти новое, она надевала его всего лишь раз, в начале лета на школьное воскресное мероприятие. Волосы цвета ванили были аккуратно собраны в хвост, у края волос виднелась полоска незагорелой кожи. А вот лицо и руки были совсем коричневыми. Лето выдалось на удивление солнечным.

Ида вприпрыжку побежала по узкой тропинке, вьющейся мимо пригорков и иногда поднимавшейся на округ­лые, поросшие зеленью, холмы. Хотя этим летом она научилась плавать, мама строго-настрого запрещала приближаться к морю. И страх пока еще побеждал любопытство.

В момент, когда мама отпустила штору, Ида повернулась и помахала ей на прощание. Но как только дочь пропала из виду, у матери в душе зародилось неприятное предчувствие. Ида раньше никогда не махала ей, когда играла на улице! Мать постаралась отбросить от себя это ощущение, но уже через несколько минут снова выглянула в окно и попыталась найти глазами дочь. Она заметила знакомый высокий хвостик за пригорком и, улыбнувшись, отвернулась и продолжила мыть посуду. Закончив, мать вытерла руки полотенцем и вышла на лестницу. Летняя жара скорее изматывала, чем приносила удовольствие. За скалами виднелась ровная гладь моря, но Ида не стала бы к нему спускаться. Мать улыбнулась, вспомнив, с каким величайшим опасением дочь относилась к воде. Даже бассейн она воспринимала как угрозу. Мать направилась к подъездной дорожке, постоянно высматривая дочь. Она снова начала беспокоиться, но потрясла головой, чтобы отбросить ложные подозрения, и повернулась, дойдя до тропинки.

Вернувшись на кухню, она принялась собирать игрушки и разбросанную одежду и делала это с каким-то отчаянным усердием, словно сейчас было крайне важно привести дом в порядок. Она изо всех старалась не смотреть в окно, но ее буквально манило к нему. Иды не было видно. Медленно и осторожно, словно совершая нечто незаконное, мать снова вышла на лестницу. Никаких звуков детской игры слышно не было, никаких поддельных голосов кукол, лишь ровный гул дороги вдалеке. Все еще колеб­лясь, мать пошла по тропинке. Следы игрушечной коляски исчезали там, где грязь уже засохла, но снова появлялись в тени валунов. Ида была в том возрасте, когда дети болтают без умолку, однако мать, отошедшую уже на пару сотен метров от дома, преследовала тревож­ная тишина.

— Ида!

Она не узнавала собственный голос, в котором явно слышалась тревога. Снова позвала дочь, в этот раз громче, но ответом стало лишь легкое дуновение ветерка. Перед глазами предстал первый поход дочери в бассейн и то, как она вертелась, чтобы вода не попадала в глаза. Мать резко повернула к морю. Почти сразу же она заметила в траве рядом с тропинкой коляску. Не перевернутую, не отброшенную в сторону — коляска аккуратно стояла так, словно ее поставила сама Ида. Мать снова прислушалась, пытаясь уловить детский голос вдалеке, но услышала лишь пульсацию крови в висках.

Она подошла к коляске, где спали аккуратно уложенные и накрытые пледом куклы. Наверное, Ида просто решила немножко прогуляться, и все же мать пошла самой короткой дорогой к морю. Вдруг у нее с ноги соскочила сандалия. На какое-то мгновение мать замерла от ужаса, словно если она сейчас пойдет босиком, то признается, что с дочерью что-то произошло, но потом быстро надела сандалию обратно. Подойдя к скалам, выходившим к морю, мать подготовила себя к тому, чтобы увидеть безжизненное тело дочери в волнах. Но детских сандалий на камнях не было, как и красного платья на поверхности воды.

Конечно же, Ида вовсе не спускалась к морю, как она вообще могла такое вообразить. Мать развернулась и пошла обратно, абсолютно уверенная в том, что Ида по­явится с минуты на минуту, она просто заигралась и даже не подумала о том, что мама может волноваться. Конечно, Ида вполне могла пойти к кому-нибудь из соседей, хотя ровесников дочери поблизости не было. А может быть, они просто разминулись, и прямо сейчас дочь уже дома и давно забыла про кукол и коляску. Наверняка все именно так. Ида просто пошла другой тропинкой и зашла на веранду с задней части дома. Мать постаралась улыбнуться, убеждая себя в том, что причин для беспокойства нет, и направилась к дому. Обойдя небольшой холм, она увидела, как в сухой траве что-то блестит. Она сразу же узнала заколку дочери, серебряную, с бабочкой. От легкого ветерка крылышки бабочки подрагивали.