Виктория Платова - Ужасные невинные
Ужин с убийцей. Ужин, конечно, приготовлен Кирстен, я буду сидеть по левую руку от Анны, потому что справа расположится муж. А место Лягушонка так и останется вакантным. Впрочем, неважно, как называется книга, написанная Анной Брейнсдофер-Пайпер. Важна ее обложка.
Украшенная фотографией Тинатин.
Нельзя сказать, что я поражен. Немного удивлен, немного взволнован – да. Но не поражен. Да и фотография выглядит несколько ущербной, прошедшей через руки не одного дизайнера, не одного художника. Собственно фотографическим, документальным, можно назвать лишь изображение правой половины лица Тинатин, именно такой я помнил ее вчера и позавчера, именно такой буду помнить завтра и послезавтра, и много лет спустя. Прямые волосы, прямой нос, очки, вросшие в кожу. Губы прихотливо изогнуты, правая их часть. Левая…
Левая половина губ, как и левая половина лица, – затемненная, нереальная, почти не прочитываемая – о ней стоит сказать особо. Левая половина губ – стебель дикого шиповника, усеянный мелкими колючками, его одинокий цветок так же мелок. И он не розовый, каким бывает в природе, – темно-красный. Там, где должна быть левая бровь, – целый клубок пауков, их никак не меньше трех, я признаю в них пауков-сенокосцев; лапки насекомых блестят от дождевых капель.
Капли учету не поддаются.
Все это соответствует моим первым, самым первым представлениям о Тинатин, бесплотным мечтам о ней, не хватает лишь пластикового стаканчика. Но и его силуэт обнаруживается там, где должна быть щека, где должна быть скула; матовые, сливающиеся с основным цветом обложки стенки прожжены в нескольких местах. И за ними – чернота, пустота.
Ночь.
Мне становится не по себе.
Неизвестный мне художник (дизайнер) увидел в Тинатин то же, что увидел в ней я. И – что еще важнее – он увидел то, чего я увидеть не смог. Или не захотел. Но даже такая, с разрубленным надвое лицом, Тинатин желанна, она необходима мне, как воздух. И я влюблен в нее еще отчаяннее, чем когда-либо.
Чтобы завладеть Тинатин полностью, я наконец-то спускаю с рук Муки.
– Хотите, подарю вам эту книгу? – голос Анны доносится до меня как сквозь вату. Войлок. Слой воды.
– Хочу.
– Наверное, нужно что-то написать…
– Да. Желательно. Хотелось бы получить автограф от знаменитой писательницы.
Сочинительница crimi краснеет, как старшеклассница, которую застали за курением в школьном туалете.
– Признайтесь, вы только сегодня узнали о моем существовании.
– Нет. Я знаю об этом уже довольно продолжительное время. «Моя мать – писательница». Это было первым, о чем мне сообщила Лягушонок.
– Правда?
– Да.
Анна раскрывает книгу и что-то пишет на первой странице. А затем передает ее мне.
– Возьмите, Дэн. Мне очень приятно, что книга останется у вас. В память о нашем знакомстве…
– Эй, Анна! – Теперь, когда Тинатин окончательно утвердилась в моих руках, мне все нипочем. – Не знаю, как вы, а я не собираюсь становится воспоминанием…
Анна Брейнсдофер-Пайпер грустнеет, изменения в ее лице так неуловимы и исполнены такой светлой печали, что сердце мое на секунду останавливается.
– Знаете, Дэн… Однажды один человек уже говорил мне это. Давно, очень давно. Так давно, что я помню мельчайшие подробности, я даже помню, что пальцы его были выпачканы цветочной пыльцой…
– И что же случилось с этим человеком потом?
– Холодно, – Анна неожиданно обнимает себя руками за плечи. – Вам не кажется, что похолодало?
В кабинете и правда становится прохладно. Все из-за полуоткрытого окна в сад. На окне нет ни занавесок, ни жалюзи, и сад лежит передо мной, как на ладони. Несколько аккуратно постриженных кустов, несколько декоративных деревьев с японскими бумажными фонариками на ветках, дорожка, выложенная хорошо отшлифованными каменными плитами, пара каменных драконов и небольшой прудик в обрамлении густой и высокой остролистой травы. Вода в прудике – черного цвета. Сад, несмотря на болезненную ухоженность, кажется несколько мрачноватым.
И оглушительно свежим, несмотря ни на что.
– Может быть, зажечь камин? – спрашиваю я у Анны.
– Вообще-то еще не сезон.
– А мы возьмем и зажжем.
– Позвать Кирстен? – сдается Анна. – Обычно камины разжигает она.
– Мы не будем звать Кирстен. Я справлюсь сам.
Я справлюсь. Тем более что все необходимое для этого есть: небольшая аккуратная поленница (поленьев из пяти, на светлой сосновой древесине застыли капли высохшей смолы) и длинные каминные спички на ней. Длинные толстые спички, ресницам Лягушонка их не удержать. Я кладу книгу Анны рядом с собой и принимаюсь возиться с камином.
– Эти животные… Это ваши трофеи, Анна? – Я перевожу взгляд на головы льва, зебры и антилопы.
Меня ждет банальный ответ. Самый банальный из всех возможных:
– Нет. Я бы не смогла убить ни одно живое существо.
– Конечно. Убивать людей гораздо проще. Хотя бы и в книгах.
– А вам нельзя класть палец в рот, Дэн. – Я все еще не могу привыкнуть к прозрачному смеху Анны. – Так ведь, кажется, говорится по-русски?
– Да.
– Мои книги не больше, чем условность, Дэн. Это просто игра. Игра воображения, игра с читателем, да назовите как угодно…
– У этой вашей книги… у нее очень любопытная обложка, Анна.
– Мне и самой она нравится.
– А кто эта девушка?
– В каком смысле? – настораживается Анна.
– Преступник или жертва?
Мне совершенно наплевать, кем на самом деле является Тинатин – преступником, жертвой, ловцом акул, ловцом снов, капканом, ловушкой, цветочной пыльцой на пальцах человека, именем которого я так беззастенчиво воспользовался; девушкой, снимающейся в рекламе не из-за денег, а только из собственного удовольствия, а даже если бы за деньги – ничего предосудительного в этом нет. Мне совершенно наплевать, но так же совершенно необходимо подобраться к единственному важному для меня знанию: как Тинатин оказалась на обложке чертовой книги, да еще с двумя лицами, какое из них настоящее – неизвестно. То, что слева? Или то, что справа, в том самом месте, где должна быть реклама очередного спонсора?
– В каком смысле? – Глупо переспрашивать во второй раз, но Анна переспрашивает. Я начинаю раздражаться.
– Это ваша героиня? Книга о ней?
– Нет. Конечно же, нет. Это просто обложка. Довольно завлекательная, мимо нее не пройдешь, правда?
– Да уж.
– С содержанием она никак не соотносится. Во всяком случае, напрямую.
– А если не напрямую? – я проявляю удивительную настойчивость.
– Мне было предложено несколько вариантов оформления. Этот понравился мне больше всего.
– Не сомневаюсь, что он был самым лучшим.
– Завораживает, не правда ли? – Теперь мы любуемся обложкой вдвоем.
– Да.
– Мне кажется, что именно так выглядит суть. Ценная мысль, хотя и несколько расплывчатая.
– Суть чего, Анна?
– Суть всего. Любви, смерти, преступления, наказания, суть человеческой природы, ее двойственности. Добра, в котором заключено зло. Зла, в котором заключено добро…
– Хотелось бы еще узнать имя оформителя. – Не слишком ли бесцеремонно я прерываю Анну? – Может быть, это Иисус? Может быть – Сатана?
– Это легко сделать, Дэн. Художник должен быть указан в выходных данных. Дайте-ка я посмотрю.
Анна принимается изучать книгу.
– Ага, вот. Нулла. Буби Нулла.
– Странное имя.
– Похоже, что он итальянец. Или испанец. Хотя само имя скорее немецкое.
Анне, чей первый муж был немцем, умершим от сердечного приступа, виднее.
– Вы знаете его?
– Нет. Никогда раньше он не оформлял мои книги.
– Ну бог с ним. – Мне стыдно, что я напряг Анну, мне хочется сменить тему. – Так ваша книга о добре, в котором заключено зло? Или о зле, в котором заключено добро?
– Моя книга? Наверное, о том, что жертве по большому счету все равно, кто полоснет ножом ей по горлу: последний бродяга или вполне респектабельный человек с обезоруживающей улыбкой, любитель устриц и Вагнера.
Еще одна ценная мысль, лишь в одном Анна ошибается: ни устриц, ни Вагнера я не люблю.
– …о том, что смерть многолика и опасность может прийти с любой, иногда самой неожиданной стороны…
– Мне бы очень хотелось ее прочесть. Очень.
Херня. Мне совсем не хочется читать книгу Анны Брейнсдофер-Пайпер. Такую книгу я мог бы написать и сам, если бы захотел. В ней не было бы философского нытья о добре и зле и многостраничных пассажей о знаках и посланиях, которые иногда оставляют убийцы, они просто не могут от этого удержаться. Но в описание крови, которую я пустил нескольким второстепенным персонажам… В описание крови я бы вложил всю душу.
– Мне бы тоже хотелось, чтобы вы ее прочли.
– Как-нибудь прочту.
– Как-нибудь, Дэн.
Поленья в камине (он наконец-то разгорелся) весело потрескивают. Огонь слишком, неестественно, ярок. Столь же неестественна тьма, сгустившаяся над садом. Сейчас никак не позднее трех-четырех часов дня, но ощущение такое, что наступили сумерки. В сумерках Анна выглядит еще более привлекательной, она даже помолодела, уж не разговоры о преступнике и жертве так завели ее?.. Теперь она полностью соответствует роли бесстрашной охотницы, которую никогда не исполняла.
