Андрей Буровский - Медвежий ключ
Еще год назад все было готово, чтобы пойти к людям, посмотреть, как у них делается все это, поискать себе кого-то. Она ведь часто выходит из Старых Берлог, гуляет по зимнему лесу. Лыжи у нее тоже есть — широкие, лесные лыжи, в них можно даже по рыхлому снегу. Толстолапый просил ее не ходить в ясную погоду, чтобы по следам нельзя было найти Старых Берлог. Просил гулять только в метель, когда заметает следы, или перед самой метелью.
Танька прекрасно понимает, что нельзя раскрыть Старые Берлоги. Место это священное, здесь жили еще Самые Первые — Кедр, Ураган и Лось. И к тому же страшно подумать, что будет, найди люди это место — где спят сразу двадцать и тридцать медведей! Половину Народа смогут выкосить существа, способные питаться мясом и жиром Говорящих. Танька не предаст медведей, она не наведет на них охотников; она не будет уходить в ясную погоду, оставляя за собой различимый, понятный каждому след.
О том, чтобы не ходить в поселки, Толстолапый и не говорил, тут все ясно. Танька понимает и про это — ходить нельзя, но вот такой запрет она нарушит… Она думала и в прошлую зиму — дождаться, пока заснут медведи, и пойти. Они ведь не узнают никогда… А Танька никогда не наведет, никогда не предаст. Она только сходит — и назад. Только познакомится, постарается найти парня, который захочет назвать Танечкой.
Не падает снег, но хмурится небо, колышется над кедрами сплошная серо-белесая пелена. К вечеру начнется снегопад и продержится не один день. Когда живешь в лесу, начинаешь понимать без рассуждений, без усилий разума, какая погода будет в ближайшие дни, и очень редко ошибаешься. Танька вздохнула, и толкнула дверь… Медведям-то дверь не нужна, а Старым Берлогам не нужны и отдушины, чтобы шел свежий воздух — очень уж много тут ходов, пустот, большое пространство. Потому не поднимаются нигде потоки теплого воздуха из-под снега, по которым находят берлоги. Ни один человек ни за какие коврижки не нашел бы Старые Берлоги после того, как нападает, укроет их снег, и не видно станет входа в гигантскую промоину, переходящую в пещеру. Тут не то что медведи — тут целое стадо слонов могло бы прятаться лет двести…
Только Танька приделала дверь, чтобы можно было выходить и зимой, бегать на лыжах по лесу. Яшка и Петька ленивы, подыхать будут со скуки, а не выйдут. Танька захлопнула дверь, чтобы не пускать холод в Берлоги, еще раз поглядела на пелену, колыхавшуюся над соснами, над снежными склонами хребта. Да, снег обязательно пойдет!
…Через несколько часов зачернели под склоном горы домики. Танька глядела на поселок — в домах горело электричество, из окон на сугробы струились потоки света, поднимались из труб столбы дыма. Дым относило ветром, последнее время ветер задул порывами, иногда пробрасывало снег. Свет из окон казался мутным и видно было хуже, чем хотелось бы.
— Алешка, ты куда?
— Мы тут! Давай за нами! Ау!
— Дашка, ты еще не собралась?! Мы тебя сейчас вытащим!
Молодежь шла, собиралась к длинному большому дому в центре поселка, и возле этого дома уже стояли люди. Все они почему-то орали, и к этому ору еще кто-то разворачивал, пробовал баян, а еще где-то орала музыка… сразу слышно, что механическая, не сделанная человеческими руками, а из железа. Да еще и лаяли собаки. «Слишком много шума» — невольно подумалось Таньке. Но в то же время девушке стало ясно, что ей повезло — молодежь собирается вместе, наверно, будут танцевать.
Медведи считали Таньку маленькой и слабой, оберегали ее от всего. Она и слабая — в сравнении с медведями. Но за несколько часов, пока Танька бежала на лыжах, сокращала железные мускулы, она утомилась не больше, чем утомился бы любой из нас от лежания на диване. Там, внизу, затевалось что-то очень важное для нее, очень полезное, и девушка подождала еще одного: когда начнет сыпаться снег. Ждать пришлось буквально несколько минут, и не видимая за пеленой мягко падавшего снега, Танька лихо съехала вниз, в крутящихся потоках снега побежала вдоль деревенской улицы. Она заранее заметила здание, где собиралась молодежь — туда, к зданию, шли все, кого она видела сверху.
Танька нашла место у чьего-то забора, чтобы снять в этом месте свои лыжи. Она ведь понимала — на танцы мало кто придет на лыжах, и нечего очень уж выделяться. Из-за забора с хрипом, с воем стал лаять цепной пес. Животное буквально бесилось, с покрасневшими глазами рыло лапами слежавшийся снег, натягивало цепь в тщетном желании дотянуться до девушки. Что такое?! И догадалась — от нее же пахнет медведем! Запах вряд ли выветрился за несколько часов пути. А под шубой ведь пахнет и платье… И сама она, наверно, тоже пахнет зверем… Ладно, кое о чем Танька подумала!
Девушка достала флакончик духов… пользоваться ими в Старых Берлогах и думать было нечего: все сразу вскочат, проснутся, начнут чихать и кашлять, пока не выветрится запах… невероятнейший смрад для медведей. А тут Танька расстегнула шубу, открутила крышку флакончика…
— Катька, это ты?!
— Я Танька…
— Ты Женькина подружка?! Я тебя знаю, ты Танька Анисимова, пошли с нами!
Танька готова была сказать, что девчонка ошибается, но та тараторила, не слушая, тащила уже надушенную Таньку за собой. Переход от молчания леса к миру шумных людей произошел слишком быстро, Танька обалдела уже от общества девицы, болтавшей беспрерывно и что-то совершенно непонятное для воспитанницы медвежьего народа, а тут еще шум болтовни множества людей, крики и вопли, какие-то непонятные движения, целая волна невероятного смрада от курева. Таньке показывали кого-то, и ее показывали кому-то… слово «знакомили» тут не подходит, потому что предполагалось — она знает всех, все эти парни и девицы знают ее. И ее «узнавали», вот что самое невероятное!
— Ты же из Малой Речки?
Танька автоматически кивнула.
— Ты у Женьки будешь ночевать?
— Ну-у… Да, у Женьки.
И все было ясно, ей отвели место в компании.
В здании школы навалилась еще и духота, а шум казался попросту невыносимым. Танька еле-еле понимала, что сегодня приехала компания из Малой Речки, и что она, оказывается, из этой компании. Тем лучше, никто не удивляется малознакомому лицу… В Таньке поднималось, вспоминалось само собой полузабытое — хитрость затравленного человеческого детеныша, умеющего врать, выкручиваться и притворяться, жить в мире, где у него нет друзей. Вот только слишком много шума, крика, и очень уж стало тут душно… Танька чувствовала, что струйки пота уже бегут у нее между лопатками, набегают на глаза.
— Гляди, Танька-то у нас уже вмазала! Танюха, давай еще вмажем!
Танька автоматически кивнула, и ее куда-то потащили. Тут в длинной узкой комнате стояли унитазы, сильно запахло мочой и фекалиями. Только тут, в школьном туалете, к Таньке до конца вернулась память. Была она, была в этом туалете, была в этом зале, была в классной комнате, где скинула шубу на груду таких же шуб! Вот он, мир, из которого она сбежала в лес…
Но задуматься Таньке не дали. Девушка, о которой Танька должна была знать, что она Лиза, сунула Таньке в руки бутылку. Танька понюхала… В бутылке плескался отвратительный портвейн, и девушку передернуло.
— Ой, тебе наверно, лучше водочки?
Танька обалдело кивнула, и в другой руке у нее появилась бутылка с прозрачной и еще более зловонной жидкостью. Все смотрели на Таньку, и она отхлебнула из бутылки. Губы, рот и внутренности обожгло, а бутылку уже отрывали от онемевших танькиных губ:
— Ишь, разохотилась! Мы тоже хотим!
Говорили весело, с улыбкой, отхлебывали, пуская водку по кругу, а Татьяна, как ни странно, почувствовала себя лучше и свободнее. Глотка водки — первого за ее жизнь, да на пустой желудок, оказалось более чем достаточно: она сразу же и сильно опьянела. Водка растеклась теплом по ее телу, сделала ватными ноги, заставила глаза блестеть. А главное — водка оглушила, и Танька, как человек, принявший большую порцию успокаивающего, перестала вертеть головой, удивляться, показывать непонимание… И тем самым перестала демонстрировать всем окружающим, что она не понимает происходящего.
И даже когда начался грохот, Танька не вскинулась, не присела, закрывая голову руками.
— Ой, девки, пошли танцевать!
В зале уже плясали — и группами, и парами, и каждый сам по себе — кто как хотел. Танька вступила в круг, затанцевала, ладно переставляя ноги, красиво двигая руками и всем телом. Танцевала она хорошо, и ей понравилось — кто как не Танька плясала каждый год перед Самыми Первыми, плясала и когда просили, и просто так, от удовольствия жить на белом свете, чувствовать себя и свое тело. Она любила плясать, выражать в движениях себя, свою благодарность Самым Первым, открывшим Старые Берлоги, Место Исцеления и другие важные места.
Да, очень хорошо плясала Танька, хорошо, свободно двигалась в идущем ей синем в клеточку платье, но вот тут-то всем сразу и стало ясно — какая-то эта девушка не такая… Не такая, как все остальные. В чем «не такая» — это вряд ли кто-нибудь сказал бы, но все видели — Танька чем-то отличается от всех остальных девушек, от всех остальных собравшихся тут людей. Другие движения, другая пластика… Если бы сама Танька читала фантастику про человеческих детенышей, выращенных инопланетянами, того же «Малыша» Стругацких, она знала бы, к числу каких явлений себя отнести. Но конечно же, ничего подобного она отродясь не читала, и все остальные танцующие — тоже. Они смутно чувствовали чужеродность Таньки, но и только.
