Роксана Лонгстрит - Красный ангел
Реакция Липаски оказалась схожей. Он разозлился.
— Вы женаты, детектив? — спросила Алекс.
Серые глаза насторожились.
— Нет.
— Отлично. — Алекс усмехнулась, увидев, как он еще больше напрягся. — Нет жены, которая потребует объяснений. Не волнуйтесь, Липаски. Я буду мирным гостем.
— Вы мне не гостья.
— А кто, пленница?
Он не стал утруждать себя ответом, усадил ее в кресло и направился к кабинету капитана. Шторки были закрыты. Если оттуда и доносились какие-то крики, она все равно не могла бы их расслышать за общим шумом.
Невысокий молодой человек в помятом пиджаке принес чашку кофе и поставил на стол. Алекс кивнула, отпила глоток и чуть не подавилась. Кофе был явно вчерашний, к тому же пережаренный до горечи.
— Это не вам, леди, это Липаски, — заметил молодой человек.
Алекс улыбнулась и отставила чашку.
— Я с удовольствием ему передам, — искренне проговорила она.
Липаски вернулся как ураган, сметая всех, кто попадался ему на пути. Она подала ему кофе. Детектив осушил чашку одним глотком.
— Уходим отсюда, — бросил он.
Алекс едва успела подхватить свою сумку, как он буквально выдернул ее из кресла. Задержавшись на секунду у большой доски с настенным календарем, он достал ручку и размашисто обвел ближайшие три дня жирной чертой, надписав сверху большую букву "В". Выходной.
— Пока капитан не сообразит, что меня пора увольнять.
Алекс отдала свою карточку гостя на проходной и бросилась догонять Липаски, который и не думал ее ждать. Всю дорогу до гаража ей пришлось пробежать. У него была вполне приличная машина небесно-голубого цвета со всеми полагающимися прибамбасами. Устроившись на пассажирском сиденье, Алекс с облегчением выдохнула. Липаски резко сдал назад, едва не зацепив два полицейских "линкольна".
— Почему вы солгали мне? — заговорила Алекс. Они еще проезжали подземный туннель, в машине было темно, и она не могла видеть выражение его лица. — Насчет Дэвиса.
— Не понимаю, о чем вы.
— Вы что, стесняетесь?
— Заткнитесь. — Они выскочили из темноты туннеля в угрюмые чикагские сумерки. — Вы слишком много говорите, Алекс. Плохая привычка для репортера.
— Он рассказывал мне про вас, — солгала Алекс и увидела, как исказилось его лицо. Словно она воткнула в него нож. — Про вас с ним.
Его пальцы стиснули баранку. Расслабились. Напряглись. Расслабились.
— Давайте я вам кое-что объясню про нас с Габриэлем, — устало заговорил Липаски. — Это было уже после Броварда, незадолго до публикации дневников. Габриэль понимал, что что-то должно произойти, вопрос только времени. Это поедало его заживо, иссушало изнутри. Он начал чудить. Посещать определенные места, совершать некие ритуалы, фантазировать. Он бродил у детских площадок, у школ. Он испугался.
Он приходил ко мне каждый день и об этом рассказывал. Полностью, без утайки. Это было для него вроде исповеди, способ избавиться от напряжения, не совершая никаких поступков. А потом он вдруг перестал приходить.
Алекс рискнула бросить на него беглый взгляд. Он даже потемнел от этих воспоминаний.
— Я отправился на поиски. И нашел его лежащим на полу в ванной. Он приковал себя наручниками к трубе, оставив лишь возможность добраться до унитаза. Видимо, он собирался умереть там, как больное животное. Я отстегнул наручники, он сел и уставился на меня. Молча. Господи, как он меня напугал! Я забрал его к себе. Он жил у меня до тех пор, пока Лэндрум не выпустил свою чертову книжку.
Она слишком долго смотрела на него. Липаски почувствовал взгляд, повернул голову, и она увидела в его глазах боль. И ненависть.
— Он старается, Алекс. С таким упорством, как у него, мне никогда не приходилось сталкиваться. Я хотел положить его в больницу, но его бы не взяли, он ведь ничего не совершил, а у них полно тех, кто уже что-нибудь натворил. Он совсем один. Я — единственный, кто верит ему и на кого он может положиться. На меня и на вас. — Серые глаза пристально изучали ее. — Не подведите его, Алекс. Не надо.
Алекс отвернулась, глядя на мелькающие за окном дома. Она не могла обещать этого. Габриэль Дэвис был нужен ей для того, чтобы самой отползти от края. И если он упадет — что ж, такова жизнь. Ей был нужен газетный материал.
А теперь — и материал про Липаски. Тоже.
Глава 21
Дэвис
Из дневника Габриэля Дэвиса. Обнаружен в архиве покойного Хейли Лэндрума.
Неопубликовано.
17 августа 1988
Сегодня я пошел на детскую площадку — посмотреть, как играют дети.
Мне понадобится куда-то спрятать останки. Нельзя совершать ошибок, которые допустили другие.
Бровард использовал мешки для травы и листьев и выбрасывал их там, где считал удобным. Разумеется, ему повезло.
Может, ящики, обтянутые пластиком? Надо позвонить, узнать цены.
Может, мне лучше пойти купить пистолет и вышибить себе мозги?
Торговый центр. Как много детей… Держатся за руки матерей, цепляются за штанины отцов, смеются с друзьями, убегают вперед, спотыкаются и падают… Как легко, как легко… глазам больно от удовольствия.
Никакого контроля. Совершенно.
Энтони нет дома, его автоответчик не может приказать мне вернуться домой, не может спасти меня.
Она выходит ко мне навстречу из-за стеллажа с игрушками. Заблудилась. Лет шесть, не больше. Очень миленькая маленькая испаночка. Интересно, сколько раз велела ей мать не разговаривать с незнакомыми людьми.
Я обманываю ее. Она кладет ручку в мою ладонь и идет со мной по торговому центру, мимо всех этих невидящих лиц, уходит, уходит…
Я вывожу ее наружу, в темноту. Я не могу дойти до машины, внутреннее напряжение ослепляет меня, убивает.
Я веду ее в темный закуток, где гудит генератор и резко пахнет мочой. Это Плохое Место, Плохой Дядя. Ее глаза начинают наливаться слезами.
Я плачу. Но покой так близко, тридцать секунд. Я не сделаю ей очень больно, лишь чуть-чуть, и никогда не услышу ее крика, потому что моя ладонь плотно закрыла ей рот. Ее яркие черные глаза широко распахнуты, из них льются слезы, моя ладонь чувствует содрогание ее губ, она кричит…
Девочка перестает кричать. Теперь она только плачет, безмолвно, горячие слезы жгут кожу моей ладони.
Я не делаю ей больно.
Или?
Ее рука в ссадинах висит под неестественным углом. Я убегаю, оставляю ее одну в темноте, прячусь, как испуганное животное, в безопасной утробе моей машины.
Следующее, что я помню, — я сижу в машине перед светофором, почти у дома.
Неужели я все это только вообразил? Или сотворил нечто… нечто ужасное? Откуда мне знать?
Я боюсь звонить Энтони.
Наручники, которые он дал мне, лежат на своем обычном месте — на углу письменного стола. Они такие гладкие, холодные, цепочка между ними скользкая. В ванной есть место, где я смогу приковать себя так, чтобы не добраться до зеркала, которое скажет, что у меня голубые глаза и другое лицо. Там я буду ждать, пока Господь Бог не решит мою судьбу.
Глава 22
В отличие от Алекс Липаски умел готовить. Она безмятежно сидела у бара с бокалом диетической содовой. Он аккуратными, отточенными движениями резал чеснок. Как какой-нибудь японский повар, подумала Алекс, только не такой дорогой. Стук ножа по доске действовал умиротворяюще. Хотелось закрыть глаза.
Он готовил какое-то итальянское блюдо, кухня была пропитана ароматами горячего соуса для спагетти. Она думала про "Дельвеккьо", про Дэвиса. Потом снова открыла глаза. Липаски нагнулся над столом, пересчитывая дольки чеснока.
— Скажите, пожалуйста, почему любой мужчина западного мира знает всего два рецепта — спагетти и барбекю?
Липаски неопределенно хмыкнул.
— Разве нам не следует ничего предпринять насчет Дэвиса? — без перехода спросила она.
Липаски сбросил резаный чеснок в кастрюльку и помешал. Потом взял ложку, зачерпнул чуть-чуть, попробовал и обернулся к ней:
— Слушайте, я в любой момент могу отвезти вас в мотель номер шесть, это недалеко, только там не кормят ужином. Не надо делать вид, что вы одна беспокоитесь за Дэвиса, ладно? Я звонил, его нет. Звонить больше некому, мои парни-телефонисты появятся только утром. Так что расслабьтесь и сделайте вид, будто вы не репортер, иначе я вас пристрелю.
Алекс улыбнулась, подперев рукой подбородок.
— Обещаю, обещаю, — проворковала она и увидела, как напряглась его спина. Флирт ему был явно не по вкусу, поэтому она решила продолжить. Липаски оказался любопытным экземпляром. Ее любопытство по поводу их интимных отношений с Габриэлем Дэвисом оказалось отчасти гаданием на кофейной гуще, отчасти — потрясающим открытием. Во всяком случае, она зацепила жизненно важный момент. Липаски не гей, это видно невооруженным глазом.
