Роджер Эллори - Красная лента
— Значит, где-то ошибка.
Миллер понимающе улыбнулся.
— Ты все еще слеп, друг мой. Вторая, Энн Райнер, сорок лет, датой рождения стоит третье января тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. В файле социального страхования место рождения не указано, поэтому мы не можем выяснить, было ли ее рождение зарегистрировано.
— В файле социального страхования обязательно должно быть указано место рождения.
Миллер кивнул.
— Точно так же, как любой доктор и медицинское учреждение обязаны регистрировать всех, кто обращается к ним за медицинской помощью, верно?
— А третья?
— Третья выглядит намного лучше, — ответил Миллер. — Барбара Ли, двадцать девять лет. Дата рождения — двадцать четвертое февраля тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. В файле социального страхования местом рождения указан Вашингтон. Записи в городской регистратуре подтверждают, что была одна Барбара Кэролайн Ли, рожденная в Вашингтоне двадцать четвертого февраля тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, но в разделе «Усопшие» есть запись, что Барбара Кэролайн Ли умерла двадцать седьмого февраля того же года.
— Через три дня? — спросил Рос.
— Место смерти — университетская больница имени Джорджа Вашингтона. Кто бы она ни была, она так и не покинула отделение реанимации и интенсивной терапии, не говоря уже о том, чтобы прожить двадцать девять лет и работать флористом.
— Ты хорошо поработал. Боже, лучше бы я остался дома!
— Это все мелочи, — сказал Миллер. Он встал со стула и снова подошел к окну. — Общие черты этих людей надо искать не в их смерти, а в их жизни. Хочешь знать, что я думаю?
Рос приподнял брови.
— Я думаю, что мы должны выяснить, чем Шеридан зарабатывала на жизнь, с кем была знакома, если она вообще была с кем-то знакома. Я хочу разобраться с тем, что случилось с этим Дэррилом Кингом, а потом мы должны выяснить, кто ходил с Шеридан к Кингу домой.
— Ты хочешь и этого Маккалоу расспросить? — спросил Рос.
— Всех, — ответил Миллер. — Я хочу знать, кто они все такие.
— Я прикажу кому-нибудь проверить всех Маккалоу в Вашингтоне, — сказал Рос.
— Сейчас мы должны получить у Рейда фотографии, а потом вернемся в дом Шеридан, — сказал Миллер. — И постараемся выяснить, кем она была.
Рос встал со стула.
— А первые три? Что с ними?
— С Шеридан нужно разобраться в первую очередь. Мы начнем работать с другими тремя, когда получим какую-нибудь информацию от Метца и Оливера, — ответил Миллер и потянулся за пиджаком. — Парень звонил, чтобы заказать пиццу. По всей видимости, он использовал номер дела Дэррила Кинга. Мы знаем наверняка, что у Маккалоу точно был бы этот номер. Возможно, мы ищем полицейского. В отставке, но все равно полицейского. И потом, есть еще эта газетная вырезка, фотографии под матрасом. Может, это что-то, а может, и ничего. В любом случае по Шеридан у нас больше материала, чем по тем трем. Мне кажется, он говорит нам, чтобы мы нашли его, Эл. Я думаю, он хочет, чтобы мы его нашли.
Спустившись на первый этаж, Рос оставил у администратора распоряжение найти Майкла Маккалоу.
— Куда вы направляетесь? — спросил сержант. — На случай, если Ласситер спросит.
— К судмедэкспертам, — ответил Рос. — Надо забрать фотографии.
* * *Я родился в июле 1959 года в городке Салем-Хилл, штат Виргиния, в тот день, когда Кастро объявил себя президентом Кубы. Салем-Хилл находится на развилке между трассами 301 и 360 возле Эшленда. Наш городок был не чем иным, как расширением трассы. Моя мать умерла, когда мне было двадцать лет, в четверг, 13 сентября 1979 года. Мой отец умер на следующий день. Когда мне шел двадцать первый год, я познакомился с Кэтрин Шеридан, и теперь она тоже мертва. Похоже, я знаком с большим количеством мертвецов. Их больше, чем моих живых знакомых.
Во вторник утром я решил позвонить на работу и сказать, что не приду, потому что мне нездоровится.
Мысль об этом заставляет меня улыбаться. Если бы я знал, какой будет моя жизнь, я бы сказался больным еще до ее начала.
В последние дни я все чаще думаю об отце. О том, каким он был человеком, чтобы делать то, что он делал. Как это повлияло на меня. Несмотря на то что я уже думал об этом, только сейчас я начинаю понимать важность и смысл того, что произошло.
Что за человек был способен на такое? Человек, исполненный жестокости или сострадания? Эгоистичный человек или человек такой широты души, которую я никогда не буду способен постичь? Мне сорок семь лет, и я до сих пор не до конца его понимаю.
Моя жизнь разделена на две части. На до и после.
До:
— Стой здесь, — сказал отец и дал мне кусок дерева, тонкий, словно лезвие ножа. — Это красное дерево, — сообщил он. — Поднеси его к лампе. Посмотри на текстуру.
Я поднес его к лампе и увидел текстуру.
— Текстура в дереве — это как отпечаток времени. Текстура в поперечном разрезе рассказывает нам о погоде, о болезни, о циклах роста, о засушливых и влажных годах, обо всем. Текстура показывает нам жизнь, которая существовала вокруг дерева, понимаешь?
Я кивнул и улыбнулся. Я понял.
Он дал мне обрывок ветоши и банку с воском. Ветошь была мягкая, как пух, желтая и приятная на ощупь.
— Намазывай воск круговыми движениями, — сказал он. — Понемногу. Слой за слоем. Понадобится пять-шесть слоев, может, больше.
Он показал, как надо сложить ветошь, и обернул ею мой указательный палец.
— Проведи пальцем по поверхности воска. Гладь его, не отковыривай. Будешь ковырять — возьмешь больше, чем надо. Тебе нужен ровный слой на ветоши. Ты будешь втирать его в дерево круговыми движениями, снова и снова, как я говорил. Когда воск впитается в дерево, оставишь его на ночь. И повторишь все сначала: слой воска, втирание круговыми движениями…
Он заставил меня показать, как я это делаю.
— Медленнее, — сказал он. — Еще медленнее.
Я водил ветошью и наблюдал, как дерево впитывает воск.
— Хорошо, — сказал отец. Он дал мне еще один кусок дерева, пятнадцать сантиметров в длину и четыре в ширину. — Теперь этот, — сказал он. — Когда закончишь, там есть еще.
— Для чего они? — спросил я.
Отец стоял передо мной. От него пахло деревом, воском и табаком. Он улыбнулся.
— Подожди и увидишь, — ответил он. — Ты должен подождать.
Я сделал так, как он сказал. Я ждал. Я увидел. Если бы я знал, я бы ни за что ему не поверил.
И после:
Я вижу, что стою в поле, и внезапно понимаю, что все, что они мне рассказывали, оказалось ложью, и эта ложь простирается так далеко, на столько лет, что даже лжецы начали верить в ее глубокую и несомненную истинность.
Значит, я стою в поле. Мне недавно минуло двадцать лет, и я понимаю, что являюсь самым важным человеком в мире. Я пробыл здесь всего несколько недель. Внезапно я понимаю, что мне придется очень много врать себе, чтобы продолжать верить в это.
ГЛАВА 12
В одиннадцать часов Наташа Джойс выходит из квартиры и пешком покидает свой район. Она тормозит автобус, который отвезет ее по Мартин Лютер Кинг-авеню в Фэрмонт Хайтс. Полдесятка станций метро, начиная с Ист-Капитол-стрит, и она идет к углу Эй-стрит, Норт-ист и Шестой. Там стоит внушительное здание из мрамора и гранита. На Наташе пальто, но день холодный, пронзительный ветер заставляет ее глаза слезиться. Она поднимается по ступенькам и заходит в вестибюль, где находится стойка администратора этого всемогущего административного отдела полицейского управления, наполненного людьми, которые не перезванивают вам. Проявление уважения к белым людям? Просто чушь и бравада.
За стойкой мужчина с перекошенным лицом, словно кто-то врезал ему минут за пять до прихода Наташи. Надменный тон.
— Я могу вам чем-нибудь помочь, мисс?
— Я ищу кое-кого… Я звонила раньше, и мне сказали, что перезвонят. Никто не позвонил.
— А с кем вы говорили, мисс…
— Джойс. Меня зовут Наташа Джойс. Я не спросила имени женщины, с которой разговаривала, но она работает в архиве.
Мужчина понимающе улыбнулся.
— На данный момент у нас в архивном отделе работает примерно двести сорок человек, мисс Джойс. Если вы расскажете мне о своем запросе, я смогу сейчас же проверить у нас в системе.
— Я искала Дэррила Кинга. Умер в октябре две тысячи первого года. Я навожу справки, потому что его обнаружила полиция. Ко мне пришли полицейские и сообщили, что он умер. Я хотела узнать, кто его нашел, понимаете? Хотела узнать, что случилось.
