Рик Рид - Епитимья
— Знаю, простите, пожалуйста, — ответил Крошка Ти. — Я...
— Уходи отсюда. Я сейчас вернусь.
Крошка Ти повернулся и направился к выходу. В дверях Дуайт его остановил.
— Но еще лучше, — сказал он, — если ты сейчас же выпрыгнешь из своей одежки и заберешься на тот стол.
Крошка Ти долго смотрел ему в глаза, наверное, с минуту или больше. Сначала он присел на корточки и развязал шнурки. Потом, расстегнув пуговицу и молнию на джинсах, быстрым ловким движением стащил их с себя. И наконец, скрестив на груди руки, сдернул через голову майку. Взглянув на Дуайта, он улыбнулся глуповато-беспечной улыбочкой, пересек комнату, подошел к столу и, запрыгнув на него, улегся на спину. Раздеваясь, Дуайт не чувствовал ничего, кроме тяжелого биения сердца; он в упор смотрел на мальчика, нагишом лежащего на кухонном столе. Ноги его были подняты и согнуты в коленях: он ждал.
Почему Дуайту так трудно дышалось? С трудом стащив с себя штаны, он отбросил их в сторону. Его охватило дикое возбуждение — эрекция была настолько мошной, что член, взмывая вверх, с силой ударил его по обвислому животу.
Это должно стать уроком. Все это своего рода наказание.
Он посмотрел на мальчика, потом стянул через голову фуфайку. Его била дрожь.
Желает ли Дуайт этого мальчика? Нет, как к объекту секса он к нему равнодушен. Но это надо было сделать ради его же пользы. Мальчик сам виноват, он заслужил это наказание.
Дуайт почувствовал, как в нем вскипает ярость. Маленький бродяжка заслуживает примерного урока. Дуайт шептал: «Для твоего же блага, щенок сопливый, для твоего же блага, дерьмо вонючее. Вот сейчас мы посмотрим, кто здесь хозяин. Ты получишь прекрасный урок, ты обретешь свет, ты, мразь... Ненавижу тебя, ненавижу и всегда буду ненавидеть. Увидим, как тебя полюбит Господь. Уж я позабочусь о тебе, позабочусь...»
Направившись к столу, Дуайт задержался на секунду и погасил свет. Комната заполнилась серебристым свечением — мальчик с мужчиной стали тенями в лунном свете.
— Закрой глаза, — проговорил Дуайт громко и отчетливо, так, что бы мальчик услышал его.
Он быстро скользнул ладонями по обнаженному телу мальчика. Большими и указательными пальцами обеих рук он захватил соски на груди Крошки и принялся крутить их и дергать до тех пор, пока тот не закричал от боли. Дуайт думал: какое же усилие надо приложить, чтобы чувствительная плоть отделилась от тела и соски остались у него в руках.
Мальчик кричал и извивался на столе.
— Заткнись, парнишка! Заткнись. Это для твоего же блага.
Крошка Ти отбивался, молотил Дуайта ногами, стараясь оттолкнуть его. Потом, изогнувшись, соскользнул со стола и бросился бежать. Дуайт настиг его у двери, ухватив за волосы, рванул на себя.
— Нет, — проговорил он, тяжело дыша, — ты должен получить свой урок. И клянусь Христом, ты его получишь. — Дуайт шепотом повторял: — Клянусь Христом.
Дуайт притянул мальчика к себе, обхватив руками извивающееся тело.
— Пожалуйста, мистер, отпустите меня. Я не хочу, чтобы вы меня искалечили. Пожалуйста, позвольте мне уйти. Я никому не скажу, обещаю.
— Нет, ты не уйдешь. Ложись на стол. — Дуайт обвил рукой шею мальчика и сдавил горло так, что почти перекрыл доступ воздуха. Он все сильней сжимал тоненькую шейку; одно резкое движение — и хрустнули бы шейные позвонки. — Ты сделаешь то, что я сказал.
Мальчик затих. Дуайт ослабил хватку настолько, что тот смог кивнуть, выражая готовность подчиниться.
— Хорошо, а теперь возвращайся на стол и прими епитимью.
Дуайт протянул руку и выдвинул ящик кухонного стола. Он шарил
В ящике, узнавая все предметы на ощупь: ложки, лопаточки, проволочные венчики... Наконец рука его наткнулась на кухонный нож. Он вынул его. Мальчик снова лежал на столе. Дуайт адаптировался к темноте и видел: глаза мальчика блестят от ужаса, он весь дрожит. Бог мой. Хороший ученик, он готов к обучению.
— Не надейся, что я этим не воспользуюсь, молодой человек. — Дуайт покрутил перед Носом Крошки Ти ножом. — Я мог бы вспороть тебе брюхо, как свинье, потому что ты и есть последняя свинья, ни минуточки не колеблясь.
Мальчик не сводил глаз с ножа.
— Лежи спокойно. Не двигайся.
Дуайт подошел к кухонному буфету и достал моток бельевой веревки. Он быстро связал руки мальчика перед грудью, затем связал лодыжки.
— Необходимый элемент образования. — Дуайт близко придвинул к нему лицо. — По крайней мере, для тебя.
Оставив мальчика лежащим на столе, он подошел к другому ящику и вернулся с полотенцем. Скомкав его, приказал:
— Открой рот.
— Пожалуйста, сэр, я не буду кричать и шуметь. Обещаю.
— Открывать тебе рот силой? Тебе этого хочется?
Мальчик раскрыл рот. Дуайт запихнул туда тряпку, глубоко вдавив ее в горло, пока не почувствовал, что кляп сидит плотно.
— Очень хорошо, — прошептал он.
Дуайт провел руками по телу мальчика, ощущая юную шелковистую кожу. Его рука задержалась у левого соска мальчика. Он оттянул его так, что кожа вокруг соска туго натянулась. Мальчик извивался от боли, брыкаясь связанными ногами.
Мальчик даже не знает, что такое боль. Пока еще не знает. Дуайт взял нож и одним быстрым горизонтальным движением отсек сосок. Крик в горле мальчика под кляпом достиг крещендо. Он лягался и брыкался на столе, как дикое животное. Дуайт нажал на живот мальчика, удерживая его в лежачем положении, чувствуя всё усиливающийся теплый ток крови под своими пальцами и непрерывные судороги боли маленького тела.
— О мой Бог, я искренне сожалею, что обидел тебя, — бубнил Дуайт. — Мне отвратительны мои грехи, я страшусь утраты рая и мук ада.
Постепенно судорожные движения тела и невнятное бормотание мальчика стали ослабевать.
— Но более всего я сокрушаюсь, что они оскорбляют тебя, Господи, тебя, кто так добр и кто заслуживает моей горячей любви...
Дуайт швырнул мальчика на живот, прижав его лицо к столу. В бледном серебряном свете луны ягодицы мальчика светились.
— Это научит тебя, — шептал Дуайт. — Это исцелит тебя.
Дуайт склонился ниже, воспользовавшись рукой, чтобы ввести свой член в узкое отверстие между ягодицами мальчика.
— Если бы ты мог воспринять каким-нибудь другим образом, — закрыв глаза, произнес Дуайт и вошел в тело мальчика, продолжая помогать себе руками. Щель была сухой, и проникновение было трудным. Но это надо было сделать. В конце концов, от этого мальчику будет только лучше.
Если я смогу спасти хотя бы одного из них, даже одного, тогда я восторжествую.
Дуайт нажимал изо всех сил, яростно продвигаясь дальше, пока наконец кольцо тугих мускулов не подалось. Его немедленно окружили тепло и кровь, и он вздохнул.
В этом нет удовольствия, только обучение. Он прочистил горло и принялся за свою молитву, прерывая се резкими толчками, от которых Крошка Ти подвывал, пока не затих.
Это было спасение мальчика. Бог узнает... и поймет.
Глава 10
Мрак.
Он настолько ощутим, что кажется, протяни вперед руки — и схватишь его, обнимешь, прижмешь к себе. Но в этом мраке что-то есть — масленистое, шевелящееся. И дурно пахнущее.
Это зло.
Он боится пошевелиться, боится, что даже легчайшее движение выдаст его этому существу, скрывающемуся в темноте, и оно увидит, где он находится.
Тогда существо схватит его. .
И он умрет.
Он чувствовал, что не должен шевелиться. Невозможность двигаться в этом жутком мраке сковывает и давит на него. Но иная возможность настолько ужасна, что ее трудно вообразить. Но и не обнаруживая себя ни единым звуком, он ощущает кожей, что это существо приближается.
Тогда он делает рывок и бросается наугад головой вперед. И зло со страшным шипением поднимается ему навстречу. Он открывает рот, чтобы закричать, но голос не повинуется ему.
Ричард Гребб проснулся в поту. Сердце его гулко колотилось. Сон оставил в нем ужасную тревогу, во рту пересохло, словно он набит ватой. Сев на диване, он провел дрожащей рукой по своим редеющим волосам и надел очки в тонкой оправе. Окинув взглядом кабинет, он попытался успокоиться — вот его дубовый письменный стол, тесты по технологии, выстроившиеся на полках, вот потертый стул с зеленым кожаным сиденьем, диван, на котором он задремал, — годами знакомые и привычные ему вещи. На декоративных часах, отделанных медью и кобальтом, некогда стоявших в спальне его матери, когда он был ребенком, было 6 часов 45 минут. Через пятнадцать минут начнется собрание одержимых сексом. Он спрыгнул с дивана и поспешил вниз переодеться.
Пока Ричард ехал на своем «шеви селебрити» в южную часть города, к униатской церкви на улице Голливуд, он обдумывал, что скажет группе сегодня. На прошлой неделе он признался в своей склонности к Джимми Фелзу, сказал о своем страхе, что это влечение может расцвести и стать «действием».
