Харлан Кобен - Главный подозреваемый
– На уик-энд лечу в Атланту.
Уиндзор кивнул:
– Оптимальный сценарий.
– То есть?
– Ты депрессивный, эмоционально зависимый тип, который не может обойтись без постоянной девушки. Что может быть лучше, чем бизнес-леди, живущая за тысячу миль отсюда?
Они долго молчали. Смотрели повторение «Фрейзьера» по одиннадцатому каналу. Их все больше затягивал этот сериал.
– Агент только представляет своих клиентов, – заметил Уиндзор во время рекламы. – Так же как адвокат. Он не несет ответственности за их поступки.
– Ты правда в это веришь?
– Конечно, почему нет?
Майрон пожал плечами:
– Да, почему нет?
Они посмотрели еще одну рекламу.
– Эсперанса говорит, мне доставляет удовольствие нарушать правила, – произнес Майрон.
Уиндзор промолчал.
– На самом деле, – продолжал Майрон, – я их и правда нарушал. «Подмазал» полицейских, чтобы скрыть преступление.
– Ты не знал, насколько все серьезно.
– Разве это имеет значение?
– Конечно, имеет.
Майрон покачал головой.
– Мы топчем эти чертовы лицевые линии, пока не перестаем их замечать, – произнес он тихо.
– Ты о чем?
– О нас с тобой. Софи Майор сказала, что делала то же самое, что и мы. Мы устраивали самосуд. Мы нарушали правила.
– И что?
– Это плохо.
– Я тебя умоляю. – Уиндзор поморщился.
– От этого страдают невинные люди.
– От полиции они тоже страдают.
– Но не так. Эсперанса попала за решетку, хотя не имела никакого отношения к этой истории. Клу, может быть, и заслужил наказание, но в конце концов смерть Люси Майор была только несчастным случаем.
Уиндзор побарабанил пальцами по подбородку.
– Даже если забыть о том, что он ехал пьяным за рулем, – возразил он, – это был не просто несчастный случай. Клу решил закопать тело. Как бы он потом ни мучился, его это не оправдывает.
– Мы не можем так больше продолжать, Уиндзор.
– Продолжать что?
– Нарушать правила.
– Можно задать тебе один вопрос, Майрон? – Уиндзор по-прежнему барабанил пальцами по подбородку. – Представь, что ты Софи Майор, а Люси – твоя дочь. Что бы ты сделал?
– Вероятно, то же самое. Но разве отсюда следует, что это правильно?
– Есть один момент, – добавил Уиндзор.
– Какой?
– Фактор Клу Хейда – сможешь ли ты с этим жить?
– И все?
– И все. Сможешь ли ты с этим жить? Я знаю, что смогу.
– И тебя это устраивает?
– Что именно?
– Жить в мире, где каждый может брать правосудие в свои руки, – ответил Майрон.
– Господи, конечно, нет. Я ведь не предлагаю свое лекарство всем подряд.
– Только себе.
Уиндзор пожал плечами:
– Я доверяю своим оценкам. И твоим тоже. Но сейчас ты хочешь прокрутить время назад и все переиграть. А так не бывает. Ты принял решение. Оно было взвешенным и опиралось на факты, которые ты знал. Конечно, это был трудный выбор, но разве он когда-нибудь бывает легким? И потом, все могло повернуться по-другому. После этой истории Клу мог поумнеть, стать лучше. Суть в том, что нельзя предугадать все последствия своих поступков. И не стоит об этом беспокоиться.
– А о чем надо беспокоиться? О том, что здесь и сейчас?
– Именно так.
– И с чем ты потом сможешь жить?
– Да.
– Значит, в следующий раз, – подытожил Майрон, – я должен поступить правильно.
Уиндзор покачал головой:
– Ты путаешь правильные дела и действия с «правильными» с точки зрения закона или условной морали. Но в жизни все не так. Иногда хорошие парни нарушают правила, потому что игра стоит свеч.
Майрон улыбнулся:
– Да, они пересекают лицевую линию. Только на секунду. Ради добра. А потом мгновенно возвращаются обратно. Но с каждым разом линия размывается все больше.
– Может быть, она и должна быть размытой, – возразил Уиндзор.
– Может быть.
– А в целом мы остаемся на стороне добра.
– Да, но я бы предпочел, чтобы мы не пересекали границу слишком часто, думая, что еще одна порция самоуправства не изменит расстановки сил.
– Решать тебе. – Уиндзор пожал плечами.
Майрон сел в кресло.
– Знаешь, что меня больше всего беспокоит в этом разговоре?
– Что?
– Я не думаю, что от этого что-то изменится. И мне даже кажется, ты прав.
– Но ты не уверен? – уточнил Уиндзор.
– Не уверен.
– И тебе это в любом случае не нравится?
– И мне это определенно не нравится.
– Это я и хотел услышать, – кивнул Уиндзор.
Глава 40
Большая Синди была оранжевой с головы до ног. Оранжевая толстовка. Оранжевые штаны-парашюты – прямо из гардероба Эм-Си Хаммера образца восьмидесятых. Ядовито-оранжевые волосы. Оранжевый лак на ногтях. Оранжевая – каким-то чудом – кожа. Ни дать ни взять Морковный мутант из подростковых комиксов.
– Оранжевый – любимый цвет Эсперансы, – заявила она Майрону.
– Нет.
– Нет?
Майрон покачал головой:
– Синий.
Он попытался представить гигантского Смурфа[40].
Большая Синди задумалась.
– Значит, оранжевый – ее второй любимый цвет?
– Точно.
Удовлетворенная секретарша улыбнулась и водрузила поперек приемной огромный транспарант с надписью: «Добро пожаловать, Эсперанса!»
Майрон вошел в свой кабинет. Он сделал несколько звонков, потом немного поработал, а сам все время прислушивался к лифту.
Наконец в десять утра звякнул остановившийся лифт. Двери кабинки раскрылись. Майрон продолжал сидеть в кресле. Он услышал восторженный вопль Большой Синди: на нижних этажах, наверное, подумали, что сработала сирена. Пол задрожал в такт ее увесистым прыжкам. Майрон встал, ожидая, что будет дальше. Из приемной неслись вздохи, возгласы и радостные крики.
Через две минуты в кабинет вошла Эсперанса. Без стука. Как обычно. Они неловко обнялись. Майрон отступил назад и сунул руки в карманы.
– С возвращением.
– Спасибо. – Эсперанса попыталась улыбнуться.
Воцарилось неловкое молчание.
– Ты всегда знала, что я в этом замешан, верно?
Эсперанса не ответила.
– Вот чего я никак не мог понять… – добавил Майрон.
– Майрон, прошу тебя…
– Ты мой лучший друг, – перебил ее Майрон. – Ради тебя я готов на что угодно. И мне было непонятно, почему ты отказываешься со мной говорить. Просто не укладывалось в голове. Сначала я решил, что ты сердишься на мой отъезд. Но на тебя это не похоже. Потом подумал, у тебя был роман с Клу и ты не хотела, чтобы я об этом знал. Но и эта версия не прошла. Тогда мне пришло в голову, что все дело в твоем романе с Бонни…
– Дурацкая идея, – вставила Эсперанса.
– Да. Но я не стану читать тебе нотации. И потом, ты бы все равно сказала правду. Тем более ставки были слишком высоки. Поэтому я не знал, что думать. Что за гадость, про которую ты не решилась бы мне рассказать? Уиндзор считал, есть только одно объяснение – ты убила Клу.
– Ох уж этот Уиндзор! – покачала головой Эсперанса. – Вечный оптимист!
– Но даже это меня не убеждало. Я бы все равно тебя поддержал. И ты это знала. Была только одна причина, по которой ты не могла сказать мне правду…
– Мне нужно принять душ. – Эсперанса вздохнула.
– Ты защищала меня.
Она посмотрела на него.
– Слушай, хватить поливать меня сахарным сиропом, ладно? Ненавижу, когда ты это делаешь.
– Бонни рассказала тебе о той аварии. И как я «подмазал» полицейских.
– Любовницы всегда болтают, – пожала плечами Эсперанса.
– И когда тебя арестовали, ты взяла с нее клятву, что она будет молчать. Не ради тебя и не ради нее. Ради меня. Ты знала: если история со взяткой «засветится» – мне конец. Меня обвинят в серьезном преступлении. Лишат адвокатского звания или еще того хуже. И еще ты понимала: если я обо всем узнаю, то тут же отправлюсь с признанием к окружному прокурору, потому что это единственный способ вытащить тебя.
– И к чему все эти слова? – Эсперанса подбоченилась.
– Чтобы поблагодарить тебя, – ответил Майрон.
– Не за что меня благодарить. После Брэнды ты совсем пал духом. Я боялась: вдруг наделаешь глупости? С тобой это часто случается.
Он снова ее обнял. Она ему ответила. На этот раз без всякой неловкости. Потом Майрон отступил назад.
– Спасибо.
– Да хватит уже.
– Ты мой лучший друг.
– Я сделала это не только для тебя, Майрон. Но и ради бизнеса. Своего бизнеса.
– Я знаю.
– Кстати, у нас еще остались клиенты? – спросила она.
– Немного.
– Тогда, может, возьмемся за дело?
– Пожалуй, – ответил он. – Я люблю тебя, Эсперанса.
– Заткнись, а то меня стошнит.
– А ты любишь меня.
– Попробуй еще спеть мне арию, и я тебя убью. Я уже сидела в тюрьме. Теперь мне ничего не страшно.
Большая Синди просунула голову в дверь. Она улыбалась. Со своей оранжевой кожей секретарша смахивала на чудовищный тыквенный фонарь.
– На второй линии Марти Тауи, – доложила она.
– Я отвечу, – отозвалась Эсперанса.
– А на третьей – Энос Кабрал.
