Харлан Кобен - Нарушитель сделки
— Никуда я не влезал. Он сам пришел ко мне. Это просто напуганный ребенок, который в восемнадцать лет попался О'Коннору на крючок. Правила запрещают эксплуатацию таких молодых спортсменов. Мальчик всего-навсего хочет выбраться, пока не увяз слишком глубоко. Герман скорчил недоверчивую мину.
— Да ладно тебе, Майрон. Нынешние дети растут как на дрожжах. Чез знал, что делал. Даже если эта крупная сделка и шла вразрез с законом, мальчик знал правила. Как ни крути, а он хотел получить эти деньги.
— Он их вернет.
— Черта с два он вернет, — впервые подал голос Фрэнк Эйк.
Майрон поднял руку в приветствии.
— Привет, Фрэнк, палочка ты кишечная.
— Пошел ты, жучара навозный. Сделка есть сделка.
Майрон повернулся к Уину:
— Жучара навозный?
Уин передернул плечами.
— По условиям сделки, — продолжал Майрон, — Чез мог выйти из игры в любую минуту. Ему нужно было только вернуть деньги. Так ему сказал Рой О'Коннор.
— А мне плевать, что сказал О'Коннор.
— Фрэнк, не надо задираться, — вставил Герман.
— Да пошел он, Герман. Этот засранец норовит обвести меня вокруг пальца, стащить хлеб с моего стола. Дело не только в этом черномазом Ландре. Он — лишь начало. Мы подписали десятки таких соглашений о намерениях. Стоит проиграть один раз, и мы потеряем все. Надо дать другим агентам понять, что с нами шутки плохи. По-моему, Болитара пора пускать в расход.
— Мне что-то не очень нравится эта затея, — задумчиво проговорил Майрон.
— А кто тебя спрашивает?
— Я просто высказываю свое мнение.
— Слушай, Фрэнк, так мы ничего не добьемся. Ты обещал, что позволишь мне самому уладить дело, — сказал Герман.
— Какое дело? Замочим этого сукина сына, вот тебе и все дело.
— Подожди в соседней комнате. Оставь переговоры мне. Ручаюсь, что смогу все устроить.
Фрэнк сердито зыркнул на Майрона, который не счел нужным отвечать ему тем же. Он знал, что все это домашние заготовки и его просто пытаются настращать, как совсем недавно это норовили сделать Отто Берк и Ларри Хэнсон. Но по какой-то неведомой причине запах смерти придавал этой затасканной процедуре некую веселую изюминку.
А вот Уин по-прежнему был погружен в мрачную задумчивость.
— Пошли, Аарон, — прорычал Фрэнк, вставая. — Не фига нам тут делать. Только учтите: заказ на его голову не отменен.
— Замечательно, — ответил Герман. — Если хотите его убить, я вам мешать не стану.
— Можешь считать его покойником.
Фрэнк и Аарон удалились, хлопнув дверью. Малость переигрывают, подумал Майрон, но для массовки неплохо.
— Забавный парень, — заметил он.
Герман отошел в угол, взял клюшку для гольфа и медленно взмахнул ею, демонстрируя игровую технику.
— Я бы не стал его дразнить, Майрон. Фрэнк не на шутку разозлен. Лично мне ты всегда нравился, с самых первых дней знакомства. Но я не уверен, что сумею помочь тебе сейчас.
«Первые дни». Это когда Майрон учился на втором курсе Университета Дьюка. Не слишком приятные воспоминания. Его отец был заядлым игроком и все время продувался. Накануне матча против университета штата Джорджия, когда Майрон вернулся в свою комнату в общежитии, он застал там отца в обществе двух громил Германа Эйка. Бандиты пригрозили отрезать отцу палец, если команда Джорджии проиграет с разницей больше чем в десять очков. Отец плакал. Никогда прежде Майрон не видел его в слезах. За последние сорок секунд матча он сделал три неточные передачи, и в итоге команда Университета Дьюка выиграла с разрывом всего в десять очков.
Впоследствии отец и сын никогда не говорили об этом.
— Почему этот мальчишка, этот Чез Ландре, так важен для тебя, Майрон?
— Думаю, его стоит спасти.
— Спасти от чего?
— Он еще ребенок, Герман, а Фрэнк берет его в тиски. Я хочу положить этому конец.
Герман улыбнулся и поменял клюшки. Немного поупражнявшись, он наконец взял ту клюшку, которой мяч загоняют в лунку.
— Ты все такой же крестоносец, а, Майрон?
— Едва ли. Просто пытаюсь выручить ребенка.
— И самого себя.
— Ну хорошо, будь по-твоему. И себя тоже.
Только теперь Майрон заметил, что Герман обут в туфли для гольфа. Господи Иисусе. Большинству игроков гольф служит дурацким суррогатом спорта. Лишь для ничтожного меньшинства он становится наваждением и превращается в образ жизни. Третьего не дано.
— Не думаю, что мне удастся удержать Фрэнка, — сказал Герман, изучая прореху в ковре. — Он настроен очень решительно.
— Тут ты главный, — ответил Майрон. — Это всем известно.
— Но Фрэнк — мой брат. Я могу наступить ему на ногу только в случае крайней необходимости. Не думаю, что сейчас как раз такой случай.
— Что с ним сделал Фрэнк?
— Прошу прощения?
— Как ему удалось запугать мальчишку?
— А… — Герман опять сменил клюшку, взяв на сей раз деревянную. — Похитил его сестру. Кажется, близняшку.
У Майрона опять свело желудок. Верно говорят: ощущение не из приятных.
— Она не пострадала?
— Не стоит беспокоиться, — проговорил Герман, словно отвечая на глупый вопрос. — Пока Ландре ведет себя прилично, ей не причинят вреда.
— Когда ее отпустят?
— Через двое суток. Вроде хотят убедиться, что контракт обрел законную силу, а Ландре не передумал.
— Чего ты хочешь, Герман? Сколько стоит обезопасить меня от Фрэнка?
Герман натянул перчатки и осторожно занес клюшку, пристально следя за своими руками.
— Я уже старик, Майрон. Богатый старик. Что ты можешь мне дать?
В этот момент впервые за все время разговора пошевелился Уин. Он подался вперед и сказал:
— Вы слишком выворачиваете клюшку при замахе, мистер Эйк. Попробуйте чуть больше согнуть запястья и перехватите немного правее.
Неожиданная смена темы сбила с толку и Майрона, и Германа, и громил. Герман взглянул на Уина.
— Прошу прощения, не расслышал вашего имени.
— Уиндзор Хорн Локвуд Третий.
— Ах, так вы и есть бессмертный Уин? Я представлял вас совсем другим. — Герман перехватил клюшку. — Непривычное ощущение.
— Через несколько недель это пройдет, — заверил его Уин. — Вы часто играете?
— При любой возможности. Для меня это больше чем игра. Это…
— Священное таинство, — закончил за него Уин.
Глаза Германа загорелись.
— Вот именно. А вы-то сами играете, мистер Локвуд?
— Да.
— Но для вас это просто забава, верно?
— Верно, — согласился Уин. — Куда вы ходите?
— Таким игрокам, как я, нелегко найти хорошую площадку. Я вступил в клуб «Святой Антоний», что в Уэстчестере. Вы там бывали?
— Нет.
— Площадка — так себе. Восемнадцать лунок, как и положено, только вот больно каменистая. Там нужна ловкость горного козла.
Майрон любил байки про гольф. Да и кому они не нравятся?
— Никак не могу понять одну вещь, — проговорил он, подыгрывая Уину. — Почему ты, Герман, при всей твоей… хм… влиятельности не можешь сам выбрать себе площадку?
Герман и Уин взглянули на него как на голозадого мусульманина, пришедшего к мессе в Ватикане.
— Извините его, — сказал Уин. — Майрон ничего не смыслит в гольфе. Он не отличит стальную клюшку от палки, с какой ходят слепые.
Герман расхохотался, громилы последовали его примеру. Только Майрон не принял участия в общем веселье.
— Все я смыслю, — заявил он. — Гольф — это когда горстка парней в дурацких костюмах покупает большой участок земли, чтобы гонять по нему мячи, размахивая палками.
Сказав это, Майрон залился смехом, но его никто не поддержал. Как известно, любители гольфа начисто лишены чувства юмора.
Герман засунул клюшку в сумку.
— Еще никто не попадал на поле для гольфа за деньги или при помощи грубой силы и угроз, — сказал он. — Я слишком уважаю традиции этой игры, чтобы прибегать к столь недостойным средствам. Это все равно что приставить пистолет к голове священника и потребовать место на передней скамье.
— Святотатство, — в тон ему вторил Уин.
— Вот именно. Так не поступит ни один истинный любитель гольфа.
— Надо, чтобы человека пригласили, — ввернул Уин.
— Совершенно верно. Ведь на хорошей площадке играешь с благоговейным трепетом. Хотелось бы мне быть приглашенным на какое-нибудь из лучших полей мира. Это моя мечта. Но видать, не судьба.
— А если вас пригласят не на одну такую площадку, а на две? — спросил Уин.
— На две… — Герман вдруг умолк, его зрачки на миг расширились, но в следующий момент взгляд затуманился. Казалось, Герман боится, что его разыгрывают. — Что вы хотите этим сказать?
Уин указал на картину, висевшую на стене слева.
— Гольф-клуб «Мерион», — ответил он, а затем протянул руку в сторону дальней стены, на которой тоже висела картина. — А это — «Сосновая долина».
