Уолтер Мосли - Красная смерть
– Может быть, – сказал я, хотя на самом деле нисколько в это не верил. – Они боятся, как бы вы не улизнули с этими бумагами.
– О, Изи. – Она ухватилась за мою руку. – Что же делать?
– Вы должны бежать. И как можно скорее.
– Но куда? Куда мне бежать?
– В центре города есть отель "Филберт". Поезжайте туда и снимите комнату. Назовитесь Дианой Бауэр. У меня когда-то была приятельница с таким именем. Как только устроитесь, позвоните мне. Если не застанете меня дома, то я сам позвоню и попрошу к телефону Диану Бауэр.
Она вздрогнула и прижалась ко мне.
– Позвольте мне остаться здесь, ну хотя бы ненадолго. Я слишком испугана, чтобы вести машину.
Мы сбросили с себя все, кроме белья, – пистолет, правда, остался при мне, – и лежали в моей постели, обнявшись, до тех пор, пока она не перестала вздрагивать. Я прижимал Ширли к себе, стараясь успокоить не столько ее, сколько самого себя. А потом мы уснули. Мне приснился люк, ведущий в могилу матери. Я долго спускался в шахту, напоминающую колодец. На дне шахты протекала река, но я почему-то знал, что это сточная канава. Разъяренные белые люди охотились за мной. Иногда они превращались в крокодилов и преследовали меня в воде, потом крокодилы снова оборачивались людьми. Пытаясь спрятаться, я прижимался спиной к каменной стене. Моя рука то и дело попадала в расщелины, и каждый раз я ощущал острую боль. Боль была невыносима, и в полудреме я растирал челюсть.
Я почти проснулся, как вдруг в моих видениях возник Мофасс, который смеялся, сидя за своим столом, а потом спросил, с чего это налоговое управление выпустило меня из своих когтей. Он поносил Поинсеттию и отказался переписать мои бумаги на свое имя.
Сны – поразительное явление. Это совершенно иной образ мышления. Внезапно я четко понял, как должен действовать. Я знал, кто убил Поинсеттию и почему. Знал это даже во сне и во сне строил планы отмщения.
Глава 33
Мы стали целоваться, еще не проснувшись. А когда проснулись, эти страстные поцелуи были нам дороги, но никто из нас не стремился к чему-то большему. Она встала и как неприкаянная бродила по комнате, напоминая мне о своем отце. Я подошел к ней, осторожно прижал к стене и поцеловал. Она обвила ногами мои бедра и прильнула ко мне.
Это был скорее всего не секс, а что-то вроде спазмов или судорог, сопровождаемых звуками вроде тех, что издают боксеры, получающие удары по корпусу. Мы не шептались о любви. Не произнесли ни слова до того момента, когда все кончилось.
Затем я пообещал заглянуть в отель "Филберт" как можно скорее. Дал ей телефон Этты и попросил позвонить, если она не застанет меня дома.
– Скажи Этте, что тебе нужно, и попроси ее от моего имени связаться с Крысой.
– С кем?
– Это мой приятель, – сказал я.
– Ах, я вспомнила. – Она улыбнулась в первый раз. – Вы говорили, что он немного напоминает вам папу.
– Да, это так.
Я не ведал о дальнейшей судьбе Ширли. Сейчас я думал только о мести и, кажется, знал, что должен делать.
На улице уже стемнело. Я проводил Ширли до машины, притворяясь, будто опасаюсь нападения на нее. Но теперь я был уверен: выстрел предназначался мне. И знал, кто стрелял.
В моих венах стыла кровь.
* * *Дом Примо находился в восточном Лос-Анджелесе, в мексиканском районе. Сначала он владел большим домом и сдавал комнаты темным личностям. Но отдел здравоохранения прикрыл эту лавочку. Тогда Примо вложил триста долларов в двухэтажный дом на Бруклинском бульваре. Он и его жена Флауэр, а также одиннадцать ребятишек жили наверху, а внизу они, сломав перегородки, открыли непритязательное кафе.
Это была темная комната с голыми, грубо отесанными балками. Там и сям стояли разномастные столы и стулья. Флауэр родом из Панамы и достаточно хорошо знала мексиканскую кухню, чтобы готовить буррито с яйцами и картошкой, а также жареные сосиски, которые приводили всех в восторг. Каждый мексиканец-поденщик, живущий в пределах трех миль, заходил к Примо поесть. Здесь всегда были текила и пиво из ближайшего магазина и пахло так вкусно, что человек из Тихуаны мог вообразить, будто он у себя дома, в кругу семьи.
Когда я добрался до Примо, было уже поздно, но я знал, что вся семья внизу. Обед у семейства Примо начинался около пяти и продолжался до тех пор, пока старшие ребятишки не относили своих младших братьев и сестер в постель.
– Изи! Привет! – воскликнула Флауэр, когда я просунул голову в дверь. Я никогда не стучал; если вся семья была в сборе, страшный шум не позволял соблюдать приличия.
Она пересекла большую комнату, и я утонул в ее мягких объятиях. Флауэр была крупнее, чем Этта-Мэй, и, вне всякого сомнения, негритянка, но все считали ее мексиканкой. Она родилась на южной границе и, когда выходила из себя, лихо ругалась по-испански.
– Изи! – Примо пожал мне руку и хлопнул по плечу. – Дайте человеку чего-нибудь выпить. Джезус! Это же твой крестный Изекиель. Принеси-ка ему бутылку пива.
Молчаливый и робкий парнишка вскочил с места и бросился на кухню, лавируя среди детворы, собак и мебели. Джезус Пенья. Большинство ребятишек у Пеньи были светлокожие, цвета меда, как и их отец, с большими, как луны, глазами. А Джезус темнее, и глаза у него с азиатским разрезом. Он не был родным сыном Примо. Я нашел этого малыша, когда он ел сырую муку из пятифунтового мешка. Над ним надругался белый негодяй, но он расплатился за свой грех, получив пулю в сердце. Я привел мальчика к Примо и Флауэр. Они согласились приютить его, а я обещал в случае чего забрать его к себе. Мы оформили бумаги, и Джезус считался моим приемным сыном. Я гордился им. Мальчуган был сообразителен, силен и любил животных. Единственный его недостаток заключался в том, что он молчал. Я не знаю, помнил ли он свое прошлое. Каждый раз, когда я расспрашивал его об этом, он обнимал и целовал меня, а потом убегал.
– У тебя что-то не так, Изи? – спросил Примо.
– Разве я не могу просто повидаться с друзьями и своим приемным сыном?
– Да нет, что-то с тобой явно случилось. У тебя распухла челюсть.
– Я ввязался в драку. И, между прочим, победил.
Флауэр неодобрительно поглядела на меня и ткнула пальцем в челюсть. Я чуть не упал в обморок.
– У тебя нагноение, – сказала она. – Ты должен немедленно обратиться к врачу, иначе это плохо кончится.
– Сразу же, как только улажу кое-какие дела, обращусь.
– Этот зуб сам решил твои дела, – сказала она. Глаза ее округлились. Ребятишки засмеялись и стали ее передразнивать.
– А ну, тихо! – заорал Примо, потом затараторил по-испански, размахивая руками, как бы загоняя ребятишек наверх.
Сперва они и не подумали его слушаться, и Примо, не переставая кричать, принялся отвешивать шлепки направо и налево.
Наконец Флауэр повела детей вверх по лестнице и обернулась к Примо.
– И ты тоже уходи, женщина, – сказал он. – Изи пришел поговорить со мной.
Флауэр засмеялась и высунула язык, а потом повернулась и выпятила зад. Нагримасничавшись вволю, она взбежала по ступенькам, прежде чем Примо успел чем-нибудь в нее запустить.
Я достал пузырек, который дал мне Джексон Блю. В нем оставалось пять или шесть пилюль.
– Что это у тебя, Изи?
– Морфий.
Примо скорчил такую рожу, словно его сейчас вырвет.
– Это такая гадость. Я имел дело с морфием во время войны на Тихом океане. Они пичкали им ребят до тех пор, пока те не превращались в сущих обезьян.
Морфий перестал действовать. Во рту было жуткое ощущение.
– У меня серьезная проблема, Примо. Вот решу ее, тогда, может быть, пойду к зубному врачу.
– Ох, – покачал он головой. – А что за проблема?
– Кто-то у меня на хвосте. Я должен узнать, кто именно, и разделаться с ним.
– Но кто же это может быть?
– Я не стану тебе говорить, Примо. Пока ты ничего не знаешь, с тебя взятки гладки.
Наверное, бессонница, боль, морфий и спиртное спровоцировали мое тогдашнее безумие. Я видел – Примо понимает, что я не в себе. Он говорил тихим голосом, короткими фразами, не смеялся и не шутил, как обычно.
– И что бы я мог для тебя сделать?
– Мне и моей подружке Этте-Мэй, возможно, придется убраться отсюда после того, как я осуществлю задуманное. Я подумал, не захочется ли тебе прогуляться в Мексику, в те дикие места, о которых ты частенько говоришь?
Примо любил рассказывать про Анчу. Это был городок в Центральной Мексике, не обозначенный ни на одной карте. Никто не знал, где он находится, кроме людей, приезжавших оттуда, и тех, кого туда приглашали местные жители. Примо рассказывал мне, что жители Анчу легко снимались с места, когда узнавали о приближении беды. Собирали свои пожитки и уходили. На это им требовалось не более двух часов. Федеральные власти предпочитали не вмешиваться в дела Анчу. Примо говорил, женщина из Анчу готова откусить член у представителя федеральных властей и зажарить его для своего любовника в качестве возбуждающего средства.
