Надежда Лиманская - Бездна смотрит на тебя
Ко всему прочему, она заметила разительную перемену между их материальным положением тогда, в том городишке и теперь, здесь, в этом холодном, большом городе. Чем так восхищалась мать в воспоминаниях? Девушка не разделяла её восторга, искренне не могла понять. Да и жить они стали беднее. А мать, как назло, всё устраивало! Всегда в приподнятом настроении радостно спрашивала: «Как дела? Чего грустим?».
Однажды дочь не выдержала и с горечью высказала обо всём, что накопилось в душе.
— Там было так просто, спокойно! — чуть не плача. — А какие люди…
— Глупенькая! — в ответ рассмеялась мать. — Сравнила Ленинград с какими-то Заговнянскими Выселками! Ты, главное, учись! Всё у нас будет! Нельзя, понимаешь, ну, нельзя кичиться сразу всем тем, что имеем! Люди могут заподозрить…
— Да в чём же нас можно заподозрить, ма?
— Вот подрастёшь ещё немного, объясню! Одно могу сказать, во-первых, у нас есть средства на жизнь, и немалые! Во-вторых, у нас с тобой теперь разные фамилии!
Девушка посмотрела на неё выпученными от изумления глазами.
— Твоя необузданность, и плохая память — продолжила мать строго, будто не замечая ответной реакции, — да-да! Забыла?! Всё забыла?! Так вот, не позволяет открыть тебе всего! Пока не позволяет! Вот окончишь школу, а поступишь в институт уже с моей фамилией, поняла? А пока…
— А «пока»? Ты «путаешь» следы! Я права?
— Хотя бы и так! Я делаю это для тебя! — уже не кричала, чуть слышно. — Это хорошо, что ты забыла, быстро забыла, почему мы уехали, о том… — снова выкрикнула: — Ты должна жить лучше! Тем паче, — это твой город, здесь твои корни!
— Конечно! Я должна жить лучше! После всего?! — Затем, подняв руки, словно на сцене: — «Какой здесь дух!», — последнюю фразу произнесла, передразнивая мать, услышав эти слова в самый первый день приезда. Присела на диван. — Не люблю здесь никого! Теперь я никому не нужна! Даже тебе! — Снова вскочила, выкрикнула в лицо матери: — Как захочу, так и буду жить!
— Ну, это мы ещё посмотрим! — напряжённо произнесла та. Обе замолчали. У девушки от досады и несправедливости, — так она считала, горели щёки. А мать вся обмякла, побледнела, глаза погасли. Словно на издыхании, но строго и твёрдо, глядя на дочь:
— Сегодня я была в школе! Опять прогулы! Отвечай мне! Где была во время уроков? Аттестат-то думаешь получать? Или — Презрительно, — как твой отец, по той же дорожке?
В ответ — молчание. Что она могла ответить? Рассказать о том, чем всё же, подкупил её, провинциальную, но очень красивую, умную девушку, этот большой, страшно интересный город? О поклонниках, её одноклассниках. Многие из них из семей уважаемых, составляющих партийное руководство и чиновничью элиту города, весьма благополучные. Вот там не знают слова — «дефицит».
Рассказать, как недавно, во время уроков, подвернулся случай побывать дома у одного из них. О том, что её поразило? О мебели, которую видела только в кино, о бое напольных, красного дерева, часов. О набитом деликатесами чужом холодильнике? Или о домработнице? Тихой, услужливой пожилой женщине? Почему же она не имеет ничего подобного? Почему её относят к низшему сословию? И ещё. Кстати, именно теперь, пригодился бы отец. Его присутствие в доме. Но она знала и чувствовала: лучше не упоминать о нём. Короткий намёк, вопрос мог вызвать такую бурю! Сердце мамы может не выдержать, а значит — не надо.
— Успокойся, мам! Я всё исправлю, вот увидишь! Давай, не будем ссориться! — предложила она и встретила её взгляд. Она всегда немного остерегалась смотреть в материнские, синие, казалось, бездонные, как сам пропасть, глаза. В ответ потупилась, пробормотав:
— Может, чаю попьём?
И вот, очередной раз она в гостях у Игоря, самого красивого мальчика их класса.
— Это катана! — заметил пристальный, прикованный к полке взгляд гостьи. — Меч самураев из Японии! Настоящий! — бережно снял. — Отцу подарили во время встречи с японскими то ли профсоюзами, то ли коммунистами. В Окинаве, кажется!
— О — о! Я что-то читала! А это, знаю, «кровосток»! — девушка показывает на углубление в середине.
— Нет! Заблуждение и ошибочное представление! Эта лунка, — провёл пальцем, — не для кровостекания. Это придаёт оружию, то есть клинку — твёрдость!
— Если настоящий, самурайский, — значит, рубит головы, как капроновую нить?
Игорь удивлённо посмотрел на неё, но промолчал. Затем, смеясь:
— Ну, ты и сказанула! — фыркнул. — «Рубит головы»… Рубит всё! — взмахнул в воздухе. Человека напополам! Не то, что головы! — По-прежнему, улыбаясь, глядя на неё: — Не ожидал, что девчонок это интересует! Особенно таких вот, красавиц! — положил меч на место.
— Красавицы разные бывают, — чуть скривила губы.
— Да уж, я понял!
Неслышно открыв дверь, заглянула домработница.
— Игорёк! Стол накрыт, садитесь обедать! — проговорила, будто прошелестела.
— Во-первых, тёть Света, я просил без стука не входить! Во-вторых, что там «накрыто»?
Девушке показалось, — тётя Света чуть съёжилась, услышав замечание. Она, вдруг, отчётливо вспомнила кое-что из детства: перед отцом и особенно матерью также сжимались и опускали глаза в пол те самые люди. Теперь она знала, все они, по-настоящему зависели от её родителей, — преступники, воры и бандиты.
А эта женщина? Нормальная, тихая, что такого плохого она сделала? Та, к удивлению гостьи, ответила покорно: — Всё то, что вы любите! Суп с фрикадельками, бульон прозрачный, — опять повторила, — как любите! Блинчики фаршированные…
— Ясно! Огурцы?! — неприязненно посмотрел на женщину. — Забыла?
— Если хотите чего-нибудь солёненького, есть икра. Я сделала вам бутерброды!
— Ты, что? Глухая? Я просил солёные огурцы! — Возмущённо. — Бутерброд! Солёные огурцы на жареном хлебе со сметаной!
Девушка широко открытыми глазами смотрела на одноклассника. В классе скромный, воспитанный, а дома… Ей стало неудобно перед женщиной. Внезапно, «то» чувство ожило, зашевелилось, словно живое существо. Сердце, показалось, стало нагреваться, стучать, затем отдалось в горле. Жар медленно поднимался к вискам. С ужасом представила себе, как рубит надвое Игоря, инстинктивно бросив взгляд на полку с мечом.
Не на шутку испугалась. Немыслимым, сверхчеловеческим усилием воли, погасила, наконец, знакомое желание. Неожиданно, даже для себя самой, громко произнесла: — Игорёк! А не рано ли барина из себя начал корчить? Без родителей, ведь, ты — никто! И голосок, смотрю, прорезался! Может, и меня в свою собственность успел записать?! Если так, — я человек свободный! Ничего подобного не потерплю!
Он, возмущённый, — прежде с ним никто не смел говорить в таком тоне, — взглянул ей в лицо. И. Замер. Синие глаза смотрели на него. Не моргая. Смотрели так, будто и не было его здесь. Нахмурился. Собрался возразить. Ярко-синие, — теперь чёрные, словно ночь, поглотили его. Стало страшно, казалось, летит в эту темную пропасть. Едва не потеряв сознание, неуклюже взмахнул руками, внезапно произнёс:
— Не злись! — совсем ни к месту, добавил — я пошутил! Я не виноват!
— То-то же! — благосклонно произнесла гостья. Повернув голову к домработнице, странно улыбаясь:
— Он больше не будет! Не верите?
Женщина испуганно смотрела усталыми, выцветшими глазами то на Игоря, то на его гостью.
— Ну, веди, барин! — Насмешливо продолжила одноклассница. — Отобедаем, как в лучших домах! — Игорь вздрогнул, жалко улыбнулся в ответ.
За столом она спросила, кто такая тётя Света и вообще, откуда она. Тот нехотя, вкратце рассказал. Женщина является какой-то, совсем далёкой родственницей матери. В огне пожара, который пришлось той пережить, сгорело всё имущество и документы.
— Вот теперь живёт у нас из милости! — закончил короткий рассказ. Девушка недружелюбно покосилась.
— Выходит, живёт и пашет на вас за «спасибо»?
— Знаешь, — недоумённо посмотрел, — я как-то не задумывался! Родители сами решили, как там и что!
— А ты у нас, значит, туда же, вроде барина: «Принеси! Подай!».
— Да не будь ты занудой! — поднялся из-за стола. — Тебе не идёт! Идём лучше, ко мне в комнату, музыку слушать!
Стремительно направляясь в свою комнату, не заметил, как тётя Света слегка поманила пальцем чуть отставшую девушку.
— Я сейчас, только схожу кое-куда! — крикнула вслед Игорю.
— Нехороший он, Игорёк-то наш! Негодяй, одним словом! А ты… Ты хорошая, вижу, девонька! Только не оставайся с ним наедине! — нервно теребя чистенький кружевной передничек, вещала дальняя родственница. — Ты думаешь, первая, кого он к себе приводит? — Вздохнула. — Приведёт, и часами торчат в его комнате! Родителей жалко! Сутками на работе, а этот вон что! Уроки прогуливает…, — вздохнув, кивнула в сторону комнаты. — Скажи всё, сама же виноватой останусь! Кричать станут: «Как допустила?».
