Андрей Щупов - Охота на волков
— Не Зиночкины бы слезы, давно бы придавила эту мразь! — распаленная собственной историей, Ольга шумно дышала под одеялом.
— Нашла кого любить! Поглядел бы ты на него! Обычный мозгляк с животиком! Всегда при галстуке, в пиджаке, а из кармашка этаким треугольничком — носовой платок!
— А ты, конечно, хотела бы его видеть с прорехами на штанах, небритым и запущенным?
— Не люблю вранья! — отрубила Ольга. — Мухомор на мухоморе кругом! Полировка снаружи, а гниль внутри. Уж лучше бы ходили с заплатами и прорехами. По крайней мере хоть какое-то соответствие. А этот еще и псих порядочный. Обвиняет Зиночку во всех смертных грехах, скандалит, на улице запрещает с собой здороваться.
— Стесняется, что ли?
— Стесняется!… — Ольга фыркнула. — Ножками он сучит — вот что! Говорит, за детей опасается, чтобы, значит, не узнали про блудливого папашку. И жену якобы свою уважает, родителей ее. Подонок!…
Леонид мыслями перескочил от Зиночки к Ольге. Было совершенно непонятно, зачем она ему все это рассказывала. Непредсказуемая женская логика! Хотела, должно быть, повздыхать на тему сложности семейных отношений, да не сообразила вовремя, что сама-то ближе не к страдалице Зиночке, а к прохвосту ухажеру. Вероятно, и Ольга о чем-то подобном подумала, потому что внезапно замолчала. Оставленный муж, ночь, проводимая в чужой квартире, в постели с чужим человеком, — ей было над чем поломать голову. Разговор заглох. Ольга отвернулась к стене, он — к окну.
Сны в эту ночь Логинову снились мерзкие. Люди прыгали с высоты вниз. Это было какое-то повальное сумасшествие, массовый спорт, овладевший душами всего населения. Знакомые и незнакомые ему люди, сигали в пустоту, и лишь в последний миг что-то наконец доходило до их сознания. Эти самые перекошенные ужасом лица Леонид и вынес из сна.
Утром Ольга бесшумно убрела на работу. Вещи ее остались на своих местах — теперь уже и впрямь на СВОИХ. Только зубная щетка переместилась из футляра в пластмассовую кружечку, разделив одиночество товарки, ранее служившей Леониду и никого кроме него не знавшей.
Глядя во двор, Леонид пальцами мял виски, силясь прогнать сон, надеясь по-новому осмыслить произошедшее вчерашним вечером. Хрипун, кричавший под окнами, взял тайм-аут, присев на скамеечку, уныло принялся разглядывать узловатые руки. У него тоже были свои проблемы, возможно, связанные с той самой Катей, которую он столь долго и безответно звал. Леонид отошел от окна, бесцельно забродил по комнатам. Ситуация с Ольгой и Саней застала его врасплох. Вернее сказать, к ссорам Пантелеевых он давно привык, но чтобы вот так — жена друга и внезапно у него под одеялом — этого он, конечно, не ожидал.
А главное — что делается в подобных случаях? Что полагается делать?…
Леонид сердито кривил губы, ругая попеременно то Ольгу, то Саньку. Саньку — за дряблость характера, Ольгу — за своенравную распущенность. И одновременно было жаль обоих. Санька действительно любил и потому был по-настоящему несчастен, Ольга, вероятно, не любила, но, уступив, обрекла на несчастье и себя. Должны ли что-нибудь любимые любящим? Видимо, да. Но кто определит меру этого долга?
— Катя!… Кать!…
Леонид метнулся к окну. Спектакль возобновился. Собравшись с силами, сутулый старикан вновь взывал к своей невидимой пассии. Кто знает, может, накануне он ударил ее особенно неловко. И за это теперь просил прощение. Его «Катя» не было зовом, — слитые воедино, вопли походили на некую серенаду — особую российскую серенаду, умоляющую о снисходительности, обращенную к сердцу, а не к слуху…
И почему-то вспомнилась Зина-Зиночка, бедная несчастная девчушка, которая в отличие от Ольги готова была терпеть все личные невзгоды. И десять лет, и сто… Леонид нахмурился. Не стоило Ольге рассказывать о ней. Ох, не стоило! Но ведь рассказала! Зачем?…
Леонид похолодел. Заноза, которой не было еще вчера, тревожно шевельнулась под сердцем. Ольга что-то о нем знала. Может быть, уже давно.
* * *Собрать информацию о «деспоте», допекающем Зиночку, не составило труда. Кое-какой опыт у Леонида по этой части уже имелся. На все про все он затратил не более получаса. Адрес, род занятий, семейные подробности. У деспота и впрямь оказались жена и сын, но жил с ними он почему-то раздельно. Впрочем, на вопрос «почему» Леонид тоже попытался ответить. С деспотами трудно сосуществовать, осьминожьи объятия — штука неласковая. Угодившим в западню представляется выбор: либо попробовать вырваться, либо задыхаться в течение всей жизни. «Деспоту» очевидно досталась женушка с характером. Оттого, может, и возникла на его горизонте наивная Зиночка. Щупальца вскинулись навстречу, Зиночка оказалась в плену…
Приехав по адресу, Леонид успел бегло изучить диспозицию. Заурядная пятиэтажка, рощица тополей, гаражи. На скамейках, положив поверх снега картонки, сидели нахохленные старички, рядом возились в сугробах малолетние внуки. Наметив возможные пути отступления, Леонид вошел в нужный подъезд. Тщательно обтер обувь, с шапки стряхнул искристую пудру.
Ему могло и не повезти. «Деспот» не всегда возвращался прямиком домой. Иногда забегал на огонек к бедной Зиночке погреть лапки, набить брюшко. Коленями прижавшись к батарее, Леонид замер у заиндевевшего окна. Поразмыслив, достал из кармана томик Солоухина. Он не умел ждать. Никогда и не ждал. Если транспорт не подходил в первые несколько минут, срывался с места и шел пешком, в очереди никогда не вставал — даже тогда, когда было нужно, на операции, требующие терпения, обязательно прихватывал с собой художественную литературу. Профессиональному терпению книжных пинкертонов он не переставал поражаться, всерьез подозревая, что написанное — ложь и что сидеть в машине, пялясь на какую-нибудь аллейку, в течение трех-четырех часов — занятие абсолютно немыслимое, годное либо для последних тупиц, либо для первейших мудрецов, способных абстрагироваться от потока времени, беспрерывно питающих мозг пустяками, укрывающимися от большинства.
Скользя взглядом по строчкам, Леонид поневоле возвращался к мыслям об Ольге. Приближающийся вечер его одновременно и страшил и волновал. Он знал, что с Ольгой следует серьезно побеседовать, но формы этой беседы себе не представлял. На ум лезли какие-то общие слова о долге, о морали, и от слов этих самому становилось тошно. Он воображал, как начинает поучать ее, твердя о нерушимости семьи, о терпимости, о супружеском тяжком кресте, и на лице слушательницы постепенно проступает ироническая улыбка. Пожалуй, Ольга и не дослушает, — запустит в него какой-нибудь чашкой. И будет права. Леонид не чувствовал себя в праве давать какие-либо советы. Даже президенту страны. Везде и всюду творилось что-то неладное, но исправлять это неладное Леонид сам бы не взялся. Он смирился с мыслью о малом — индивидуальной крохе каждого, и вывод, что один-единственный человек не в состоянии перевернуть земной шар, его отнюдь не повергал в уныние. Архимед свою знаменитую фразу выкрикнул, конечно, в запале, имея в виду скрытые силы науки, но отнюдь не конкретику примера. Глупости, совершаемые людьми, совершаются совместно. Так же совместно они и исправляются. И даже сейчас, проникнув в чужой подъезд, поджидая незнакомого человека, Леонид не обнаруживал в себе должной уверенности. Ему хотелось верить, что он поступает правильно, совершая благое дело, исправляя некую несуразность, но уверенности все же не было. Он продолжал жить вслепую, стремясь к покойной аморфности, но этого самого состояния нигде не обнаруживая. Все давалось через болезненные усилия, дорогу преграждали вездесущие барьеры, — чтобы идти, следовало не шагать, а прыгать.
Леонид покосился в окно и торопливо спрятал книжицу. В подъезд вошел человек и, судя по всему, тот, которого он ждал.
Палихов Семен, зам директора института химии, тридцать шесть лет, две поездки за рубеж, плюсовые очки в три диоптрии, осанка бывалого управдома, любовь к импортной обуви. Это, не считая того, что рассказала о нем Ольга. Леонид не сомневался, что узнает соблазнителя Зиночки, и он действительно его узнал.
Палихов еще возился у замочной скважины, предварительно заткнутой герметиком, когда Леонид вынырнул у него из-за спины.
— Позвольте, я помогу?
Мужчина испуганно вздернул голову. Указательным пальцем Леонид сковырнул расковыренную пломбу, приглашающе кивнул на дверь.
— Попытайте счастье еще разок!
Палихов неуверенно заелозил ключом, кое-как справился с замком. Не открывая дверь, растерянно взглянул на незнакомца.
— Что же вы? Входите! Квартира не моя, ваша, — Леонид грубовато подтолкнул его в спину. — И без шума, гражданин Палихов!
— Кто вы такой? — оказавшись в прихожей, хозяин чуть раскинул руки, пытаясь перегородить ему путь.
«Тайный Союз Меча и Орала», — хотел брякнуть Леонид, но сдержался, сказав совсем иное:
