Эд Макбейн - Три слепых мышонка
— Лодка причалила вот здесь, — показал он.
— В котором часу? — уточнила она.
— Без четверти одиннадцать, — ответил Баннион.
— Вроде совпадает? — с удовлетворением отметила Патрисия.
— Ему пришлось бы отплыть из Уиллоуби в половине одиннадцатого. Сюда ходу — пятнадцать минут.
— Барменша видела, как лодка подходит к пристани?
— Да, она заметила его, когда он причаливал к доку, предыдущая отметка 72 была вне поля ее зрения, она слишком далеко на севере.
— Где она была, когда увидела лодку?
— В баре. Оттуда хорошо просматривается весь канал.
Патрисия посмотрела в том направлении:
— Она запомнила лодку?
— Очень подробно.
— И видела название?
— Нет. Он уже загнал ее в стапель.
— В какой?
— Второй с края. Справа от вас.
Патрисия снова посмотрела в ту сторону.
— Из бара прекрасно видно, — повторил Баннион. — Даже если она не видела названия…
— Надо же так назвать — «Блаженство», — неодобрительно сказала Патрисия.
— Шустрый малый, — произнес Баннион двусмысленно и посмотрел на Патрисию. На ее лице ничего не отразилось. Он посчитал это хорошим признаком. — Она здорово разбирается в лодках и сможет в суде описать любую, и нужную нам тоже. Но мало того, она может описать его.
— Лидза?
— Можно попытаться устроить опознание. Она утверждает, что тот человек был в желтой кепке и куртке.
— Именно он был в лодке?
— Она видела его в лодке, видела, как он заводит ее в док, как идет по ступенькам по направлению к стоянке.
— Сколько было времени?
— Где-то между десятью и одиннадцатью часами.
— Подходит. Когда она потеряла его из виду?
— Когда он сел в машину и уехал.
— Какой марки была машина? — спросила Патрисия, наклоняясь к нему.
— Зеленый «олдсмобиль кутласс сьюприм».
— А номер?
— Так далеко она не сумела рассмотреть.
— Черт, — выругалась Патрисия.
Баннион нашел это не столько возбуждающим, сколь обещающим.
— Что будем заказывать? — расплылся он в своей самой шикарной улыбке.
— На это можно посмотреть иначе, — произнесла Май Чим.
Они сидели с Мэтью в ресторане примерно в семи милях от «Скандалистов». Баннион сумел разузнать марку автомобиля. Тринх описал только цвет — темно-синий или темно-зеленый, зато он запомнил номер. Машина была из Флориды. Мэтью пометил у себя в блокноте — 2АВ 39С. Дело за малым — найти машину и узнать, кто был тот человек в желтой кепке и куртке.
— Что вы имеете в виду? — переспросил он.
Он был удивлен и обрадован, когда она приняла его приглашение пообедать с ним. Он с удовольствием наблюдал, как она ест. Ему хотелось знать, по вкусу ли ей, женщине, проведшей первые пятнадцать лет жизни в Сайгоне, итальянская кухня. Она ела с аппетитом. Сначала одолела лингвине аль престо и теперь усердно поглощала пиккату из телятины.
— Это убийство, — сказала она. — И изнасилование. Так ли уж они связаны между собой?
— А вы как считаете?
— Я предполагаю, что те парни действительно ее изнасиловали, однако это еще не значит…
— Правда?
— Да. Заметьте, местные вьетнамцы обрадовались оправдательному приговору. Они молились, чтобы их земляков признали невиновными. Азиатам не так уж сладко живется в Америке. В Калузе нет даже буддистского храма, вы знаете об этом?
— А вы сами буддистка? — поинтересовался Мэтью.
— Я католичка, — отрицательно покачала она головой. — Но в детстве меня окружали буддисты. А вы какого вероисповедания?
— Никакого.
— А раньше?
— Англиканец.
— Это хорошая религия?
— Я думаю, чтобы чего-то достичь в Америке, следует быть тем, что определяется аббревиатурой БАСП.
— Что это такое?
— Белый, англосаксонского происхождения, протестант.
— А еписко… Вы не могли бы повторить?
— Епископалианец.
— Епископалианец. Это что-то вроде протестанта?
— Да, — сказал Мэтью.
— А белый англиканец — это как?
Мэтью улыбнулся:
— Ну что-то вроде того, о чем мы раньше говорили.
— А! — отозвалась она.
— Белый да еще англиканец — это излишне, — подытожила она.
— В общем-то да, — пришлось ему согласиться.
— Мне нравится это слово. Излишне. Оно так хорошо звучит по-английски. Сколько вам лет? — неожиданно спросила она.
— Тридцать восемь, — ответил Мэтью.
— Вы женаты?
— Нет. Разведен.
— У вас есть дети?
— Дочка. Она сейчас в Кейп-Код. С матерью.
— Как ее зовут?
— Джоанна.
— Она маленькая?
— Ей четырнадцать.
— Значит, вы рано женились.
— Да.
— А она красивая?
— Да. Все отцы находят своих дочерей привлекательными.
— Мне кажется, что мой отец был нетипичным в этом смысле.
— Но он же посадил вас в тот вертолет.
— Да, это правда, — согласилась она.
— Вы очень красивы, — решился сказать Мэтью.
— Спасибо, — произнесла она и замолчала.
Он задумался, знает ли она о том, что недурна собою. Или горестные военные годы заставили ее забыть о себе? Потом последовали скитания и переезды. Что в этой женщине, бухгалтере Мэри Ли, осталось от той маленькой вьетнамской девчушки? Трудно было сказать.
— А как вы думаете, кто мог их убить? — резко сменила она тему разговора, словно пытаясь отогнать даже намеки на что-то личное. Она старалась не смотреть ему в глаза. Ему очень не хотелось думать, что она приняла его искренний комплимент за неуклюжее приставание.
— Я не ищу убийцу, — сказал он. — Мне необходимо доказать, что мой клиент невиновен.
— А вы считаете, что он не совершал преступления?
Мэтью ответил не сразу.
Спустя минуту они почти в один голос произнесли: «Да».
— Можно сказать, что я ищу доказательства, подкрепляющие мою уверенность.
— А номер машины вам пригодится?
— Возможно.
— Если только Тринх не ошибся.
— Я не думаю, что есть причины в нем сомневаться. Только скажите, у вас такие же цифры, как у нас?
— Да, у нас арабские цифры. И алфавит примерно такой же, кроме нескольких букв, и миллион диакритических знаков.
— А что это такое? — удивился он.
Она посмотрела на него.
— Я не знаю, — принялся он оправдываться.
— Могли бы сделать вид, что знаете, — с улыбкой произнесла она.
— Как бы я тогда узнал, что это такое? Объясните, пожалуйста.
— Это такие маленькие значки, они прибавляются к буквам для передачи фонетических особенностей.
— Ага.
— Понимаете?
— Да. Что-то вроде седилль во французском или умляута в немецком?
— А это что такое?
— Ну, могли бы притвориться, что знаете, — улыбнулся он.
— Ну ладно, растолкуйте!
— Диакритические знаки.
— О’кей, — сказала она.
— Во всяком случае, так я думаю, — усмехнулся он.
Ему понравилось, как она произнесла «о’кей». Она по-своему выговаривала это самое американское из всех слов.
— Вьетнамский язык не так просто освоить, — заметила она. — Его не одолеешь в два счета. В этом и была основная трудность американских солдат. А когда нет взаимопонимания, непременно зарождаются подозрения. И множатся обоюдные ошибки.
Она покачала головой.
— Поэтому было столько радости, когда суд оправдал вьетнамцев. Если они действительно невиновны, все меньше будет подозрительности по отношению к иностранцам.
— А что, такое случается?
— О да, конечно.
— А в чем это проявляется?
— В Америке как-то все очень быстро забыли, что в свое время каждый откуда-нибудь да приехал. Ведь только индейцы могут считать себя аборигенами. Но случись какой размолвке с американцем, так первым делом услышишь: «Убирайтесь, откуда приехали!» Разве не так?
— Да, — пришлось согласиться Мэтью.
«Убирайтесь, откуда приехали».
Эти слова в устах так называемых коренных американцев всегда коробили его.
«Убирайтесь, откуда приехали».
— Как раз это я и имела в виду.
— Вы о чем?
— Я сказала, что на это можно посмотреть иначе.
— И что же?
— Изнасилование и убийство между собой не связаны.
— Мне тоже кажется, что это реальная версия.
— Значит, вы со мной согласны, — сказала она. — Кому-то очень надо дать понять вьетнамцам в Калузе, чтобы они убирались восвояси.
Он внимательно посмотрел на нее.
— Это же Юг, если вы забыли, — добавила она.
Он продолжал изучать ее.
— Здесь время от времени жгут кресты на лужайках.
Тюремщик подозвал Лидза к телефону минут через десять. В трубке раздался его недовольный и раздраженный голос:
— Я дремал.
Мэтью взглянул на часы. Двадцать минут четвертого. Они с Май Чим расстались в половине третьего, он заехал домой, за магнитофоном «Сони», вот за этим, который стоял перед ним на столе.
