Лоренс Блок - Грехи отцов наших
— Котрелл?
— Нет. С чего вы взяли?
— Она упоминала при вас имя Котрелл?
— Да нет же, я его слышу впервые!
— Был ли у Венди кто-нибудь, с кем она встречалась чаще, чем с другими?
— Я таких не знаю, хотя — почему бы и нет? Она могла принимать кого-то более или менее постоянно, когда я уходила на работу.
— Как вы думаете, сколько она зарабатывала подобным образом?
— Мы об этом предпочитали не говорить. Но как мне думается, за один визит обычная плата составляла тридцать долларов. Это в среднем. Она рассказывала, что кое-кто давал и сотню, но не думаю, чтобы такое случалось часто.
— И сколько же получалось в неделю?
— Честно, не знаю! Я не занималась подсчетами. Ночью Венди принимала мужчин по три-четыре раза в неделю, но только одного за ночь. Днем — тоже, но меня при этом не бывало, поэтому точно сказать не могу. Вечерами она часто ходила на свидания; но они тоже не всегда заканчивались постелью. Кое-кто узнавал номер ее телефона от друзей, приглашал в ресторан, она не отказывала, но если человек был не в ее вкусе, она ссылалась на головную боль и возвращалась домой. Как бы это сказать? Венди не стремилась скопить миллион.
— Понятно. В неделю она получала — приблизительно, конечно, — несколько сотен долларов. Так?
— Ну, наверное. По сравнению с моей зарплатой это было целое состояние, но если задуматься, не такая уж огромная сумма денег. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Не совсем.
— Она не гналась за легкой наживой в прямом смысле слова. Ее можно было назвать «беспечным ездоком», ловцом удачи. — Марсия густо покраснела и добавила: — По-моему, она получала удовольствие от того, что делала, — от общения с мужчинами, от красивой жизни. Это ее пьянило как вино.
От разговора с Марсией я получил больше, чем ожидал.
Пожалуй, пора закругляться, решил я. Всегда надо вовремя остановиться, но человеком движет надежда неожиданно узнать что-то новенькое.
Конечно, можно съездить в Индиану и там накопать что-нибудь еще, можно найти там людей, которые вспомнили бы о Венди Хэннифорд, но стоило ли терять время? Мог бы я получить новые сведения, проливающие свет на жизнь Венди, как этого хотел ее отец?
Я сделал знак официантке. Она стала выписывать счет, а я, коли уж вспомнил о Хэннифорде, спросил Марсию, часто ли ее подруга говорила о своих родителях.
— Иногда она вспоминала отца.
— И что же она о нем рассказывала?
— Ничего. Просто говорила, что хотела бы лучше его знать.
— А что, ей казалось, что она плохо знает собственного отца?
— Естественно! Он же умер еще до ее рождения, так откуда же ей было его знать?
— А… я-то думал, что она имела в виду отчима.
— О, нет, об отчиме Венди никогда не упоминала. Только разок сказала вскользь, что надо бы им написать, чтобы они там не волновались. Я потом спросила, написала ли она домой, и она повторила, что надо это сделать в ближайшее время. Из чего я поняла, что она всячески тянула с письмом.
Я кивнул:
— Так оно и было. Хорошо, так что она рассказывала о своем отце?
— Точно не помню, но мне кажется, он был ее идеалом, даже идолом. Помню, как-то мы заговорили о Вьетнаме, и она сказала, что какой бы ни была эта война — хорошей ли, плохой, — но воюют там прекрасные люди. И грустно добавила, что ее отец погиб в Корее. А однажды заметила, что если бы отец был жив, то все в ее жизни было бы по-другому.
— В каком смысле?
— Она не стала уточнять.
Глава одиннадцатая
Приехав на Бродвей, я вернул машину в контору проката, зашел в закусочную и за сандвичем и куском яблочного пирога стал просматривать заветный блокнот, чтобы хоть как-то привести в порядок полученную информацию.
Итак, Венди Хэннифорд. Ее интересовали мужчины зрелого возраста, и если всерьез задуматься о причине, то корень этой страсти кроется в глубокой, невостребованной любви к отцу, которого она никогда не видела. В колледже это ее стремление реализовалось в отношениях с преподавателями.
Потом один из них увлекся слишком сильно, и тут все завертелось, ей пришлось удирать из школы, и вот она оказалась в Нью-Йорке, предоставленная самой себе.
А уж в Нью-Йорке благополучных, солидных мужчин хоть пруд пруди. Кто-то из них возил ее отдыхать в Майами. Он же — а может, и кто другой — снабдил рекомендацией, чтобы она смогла снять шикарную квартиру. Словом, у нее не было недостатка в ухажерах, которые водили ее в рестораны, оплачивали такси и подсовывали тридцать или пятьдесят долларов под подушку.
В сущности, компаньонка как таковая ей была не нужна. Она уговорила Марсию Мэйзл переехать к ней и брала с нее небольшую часть арендной платы только для того, чтобы та была рядом, по одной простой причине — той же самой, по которой субсидировала и Ричарда. И причина эта теперь ясна.
Бедняжке было очень одиноко в этом мире — один на один с призраком обожаемого отца. Мужчины менялись один за другим, но, проведя с ней какое-то время, непременно возвращались в тепло и уют собственного дома, к женам и детям, а она оставалась одна. Ей был нужен в этой квартире кто-то, кто не стал бы тащить ее в кровать, кто просто мог бы составить компанию. Марсия сказала, что Венди была разочарована, когда она согласилась пойти с ней на вечеринку. Почему? Да все очень просто: с этого момента Венди приобрела компаньонку в ночных развлечениях, но одновременно потеряла подругу по той, прежней жизни, где она еще была настолько невинна, что налет этой невинности, по словам той же Марсии, сохранила, даже став проституткой.
Потом на сцене появился Ричи. Робкий, застенчивый, скрытный юноша с гомосексуальными наклонностями; Ричи создал в доме уют и готовил вкусные блюда, ничего не требуя взамен, он даже спал в соседней комнате на раскладной кушетке. В свою очередь, и Венди дала ему возможность обрести дом. В их общении не было сексуального вызова, напряженности. И, съехавшись с Венди, Ричи перестал появляться в «голубых» барах.
Картина понемногу вырисовывалась. Удовлетворенный, я расплатился по счету и отправился вниз по Бродвею к своему отелю. По дороге ко мне пристал какой-то нищий оборванец с заплывшими слезящимися глазками и настойчиво потребовал имеющуюся у меня наличность. Может, я и дал бы ему пару центов, если бы от него так не воняло. Оттеснив попрошайку плечом, я проследовал дальше, с интересом прислушиваясь к доносящимся сзади вычурным ругательствам, часть из которых решил взять на вооружение.
Чтобы не терять впустую время, по пути к дому я принялся обдумывать, чем заняться теперь. Ну, можно слетать в Индиану, порыскать там по злополучному колледжу, разыскать подружек Венди, а заодно и того профессора, при этом не имеет значения, оставили ли его преподавать после нашумевшего скандала или выгнали взашей. Уж я бы его расколол! Мог бы еще пообщаться с другими учителями, которые спали с ней, со студентами.
Но что мне все это даст? Я же не нанялся писать ее биографию в конце концов! Кэйл Хэннифорд просил меня выяснить внутреннюю суть его дочери, в чем я, по-моему, и так уже преуспел. Вряд ли в Индиане я узнаю больше о том, кем была его дочка и как она пришла к этому.
Все верно, если бы не одна закавыка. Если вдуматься, Хэннифорд при желании и сам был в состоянии провести такое расследование, но вместо этого обратился ко мне, выложив немалую сумму. Конечно, можно считать, что я ее честно отработал; можно прямо сейчас позвонить ему и поведать все, что узнал о ее жизни. Но существовали один-два вопроса, которые мне не давали покоя; осталось несколько белых пятен в этой истории, и я не мог оставить их без внимания.
Винсент оказался на месте, за стойкой портье. В свое время он задал мне хлопот; здорово пришлось тогда повозиться. И он до сих пор никак не мог понять, как я к нему отношусь. На Рождество я одарил его десяткой, чтобы показать, что не держу зла, однако мое появление по-прежнему заставляло его трепетать. Вот и сейчас он весь как-то согнулся и подал мне ключ вместе с клочком бумаги, на котором корявым почерком было написано, что мне звонил Кэн. Там же был номер телефона, по которому можно его разыскать.
Поднявшись к себе, я сразу же позвонил.
— А, Мэтью!.. — лениво протянул он. — Приятно слышать твой голос.
— Что случилось? У тебя проблемы?
— Ну, какие там проблемы! Мы люди маленькие. Сижу вот дома, сам себе устроил выходной. Иначе пришлось бы торчать в участке, а у меня скулы сводит при одном воспоминании о тюремной камере.
— Что-то я тебя не понимаю, дружище.
— Я неясно выражаюсь? Хорошо, буду изъясняться без намеков. Я последовал-таки твоему мудрому совету и переговорил с милейшим лейтенантом Келером. «Синтию» сегодня вечером посетит усиленный наряд полиции. Знаешь поговорку: «Кто предупрежден — тот вооружен»? Вот я и уговорил сменщика постоять за стойкой вместо меня.
