Роберт Паркер - Кэсткиллский орел
— Толстяк-бармен работал на Костигана, — сказал я.
— Что-то типа дозорного, — добавил Хоук.
Я кивнул.
— Узнав, что мы зашли на их территорию, они тут же перекрыли нам путь назад. На тот случаи, если засада в охотничьем домике не сработает.
— Тщательно готовились, свиньи, — сказал Хоук.
— Не забудь об этом в дальнейшем, — подчеркнул я. — В бардачке есть пластырь.
Глава 20
По четыреста десятому шоссе мы ехали на север.
— В доме что-нибудь было? — спросил Хоук.
Я отрицательно покачал головой.
— Но мы знали, что ничего не найдем, — сказал Хоук.
— Да.
Он перегнулся назад, взял с сиденья дорожный атлас и раскрыл его на колене.
— В Сиэттле можем выехать на главную дорогу и отправиться на восток, — предложил я.
— Черт, — буркнул Хоук.
— Мы же знали, что ее там не будет, — произнес я.
— Да.
С Хоука текло на карту. Дождь лил вовсю, и «дворники» методично проделывали свой путь туда-обратно по стеклу.
Хоук снял куртку и кинул ее назад. Рубашка у него вымокла, а с джинсов, как и у меня, текло в три ручья.
— Какое шоссе мы ищем? — спросил Хоук.
— Девяностое, — сказал я. — По нему можно ехать все время на восток и таким образом добраться до Бостона.
— Так, значит, мы отправляемся домой?
— Не знаю я, куда мы направляемся.
— Может быть, умнее будет обсушиться гденибудь, позавтракать, собраться с силами?
— Этo успеется, — сказал я. — Не хочется засвечиваться в такой близости от охотничьего домика и выставлять напоказ, что мы явно ночевали в лесу.
— Доберемся до Сиэтла, сунемся куда-нибудь на окраину и переоденемся в машине.
Я кивнул.
«Дворники» дворничали. Колеса колесили.
Дождь не собирался прекращаться. На автостоянке «Холидэй Инн» в Иссакуа, на Девяностом шоссе, мы вытащили из багажника чистые вещи и неуклюже переоделись в салоне авто, покидав все мокрое в багажник. Затем поехали через Каскадные горы на восток. Через горы и незатихающий дождь.
— У Костигана денег больше, чем у Йоко Оно, — сказал я. — Они со Сюзан могут быть в любом районе земного шара.
— Ага.
— У нас нет ключа к разгадке, — добавил я.
Хоук снова кивнул.
— Если она захочет с нами связаться, то просто не сможет этого сделать, — продолжал я. — Она ведь тоже не знает, где мы.
Хоук опять кивнул.
— Нам нужна помощь, — сказал я. — Нужно забраться в такое место, где Сюзан сможет нас найти, если у нее будет возможность. Необходимо понять, что мы в конце концов собираемся делать. Поэтому нужно ехать домой.
— Долго придется ехать, — присвистнул Хоук.
— Спокан, — сказал я. — В Спокане есть аэропорт. Полетим оттуда. Воспользуемся кредитной карточкой Лео, а когда доберемся до Бостона, забьемся в нору и соберемся с силами.
— Ты когда-нибудь раньше бывал в аэропорту Спокана? — спросил Хоук.
— Да.
— Там есть еда?
— Что-то вроде.
— Хорошо, Я ведь ничего не ел со вчерашнего утра, кроме той дикой гадости, которую ты накупил. Для горностаев подкормка, по-моему.
— Горностаи не питаются гранолой, — заметил я. — Горностаи — плотоядные животные.
— Я тоже, — сказал Хоук. — И больше не желаю питаться разными зерновыми и семядольными.
— А еще орехами, — добавил я. — Лесными орехами.
— Вот пусть леший их и ест, — сказал Хоук. — Я, например, собираюсь насладиться аэропортовской пищей.
— В самолете, может, тоже подадут что-нибудь съестное.
— Боже мой, — восхитился Хоук, — так не бывает. Наверное, я помер и попал в Рай.
— Но, — сказал я, — надеюсь, тебе известно, как улетать с Западного побережья после полудня?
— Не известно, но можно где-нибудь остановиться и спросить, — пожал плечами Хоук. — Заодно что-нибудь съесть. Ужасно хочется чего-нибудь вредного для здоровья. Чего-нибудь с огромным количеством холестерина, пересоленного, переперченного. С добавками.
— Такую пищу ты всегда сможешь отыскать в аэропорту, — сообщил я.
— Приятно сознавать, что можно хотя бы на что-то надеяться, — сказал Хоук.
Добравшись до аэропорта Спокана, мы взяли четыре гамбургера и два кофе, уселись в «вольво» и все съели. Утром мы отправились в туалетные комнаты, помылись, почистили зубы, выпили еще кофе и сели на рейс «Юнайтэд эйрлайнз» №338 на Бостон через Чикаго.
Без одиннадцати семь тем же вечером мы, спотыкаясь, вывалились из самолета в аэропорту Логан, под завязку набитые аэропищей и налитые аэронапитками, чувствуя себя так, словно наступил последний день Помпеи.
— Моя машина припаркована в Центральном гараже, — сказал я.
— И ты веришь, что копы ее до сих пор не обнаружили?
— Верю, — сказал я, — точно так же, как верю каждому слову президента, произнесенному с телеэкрана.
Мы поехали на челночном автобусе к станции подземки аэропорта и добрались на метро до станции Парк-стрит.
— У меня есть знакомая, — сказал Хоук, — что живет на Честнат-стрит на самой макушке Холма, возле реки. Она будет рада нас приютить.
Мы прошли через Коммон. Стоял прекрасный осенний вечер. Перед нами пожилой мужчина вел под руку пожилую женщину. На ней была прямая юбка, твидовый пиджак с поднятым воротником и темно-бордовый шарф, свободно повязанный. Мы миновали небольшую арку на Чарлз— и Бикон-стрит, с угла Коммон, и по Чарлз-стрит отправились к Честнат-стрит.
Мы пошли по Честнат-стрит, а за спиной у нас величественной громадой возвышался «Бикон хилл». Пройдя половину улицы, мы остановились у белой стеклянной двери. Хоук позвонил.
Ответа не было.
— Она стюардесса на теплоходе, — сообщил Хоук. — Много путешествует.
— Не стюардесса, а горничная, — сказал я. — Неужели ты не чувствуешь разницы между работой для белых и для цветных, негр неотесанный?
Хоук ухмыльнулся и снова позвонил. Ответа не было. Рядом с дверью стояла небольшая сосенка в горшке. Хоук сунул руку в тугое пероплетение нижних ветвей и вытащил маленький пластиковый кошелечек. Открыв его, он вынул ключ и щелкнул замком.
— Второй этаж, — указал он.
Мы поднялись на несколько ступеней, которые были вырезаны из орехового дерева. По стенам тянулись белые панели. Балкон тоже оказался белым, с витыми выступами на перилах.
Поднявшись, Хоук вытащил из кошелечка очередной ключ и отпер дверь в квартиру. Нам открылась гостиная с окнами на Честнат-стрит.
Слева кухонька, рядом с которой дверь в спальню. Стены гостиной — белые. В ней стояли розовая кушетка, серый обтекаемый кофейный столик в стиле артдеко, два стула (один — обитый розовым сатином, другой — серым). Кирпичный камин был выкрашен белой краской, а для защиты от пламени был выставлен огромный японский экран розового цвета с серым рисунком.
— Современно, — восхитился я.
— Ага, Ивонна следит за модой, — сказал Хоук.
— Тут есть душ? — спросил я.
Хоук кивнул и отправился в кухню. Открыл холодильник.
— К тому же бутылок пятнадцать пива «Стинлагер», дорогой.
— Боже мой, — сказал я. — Так не бывает. Наверное, я умер и попал в Рай.
— Помер, — изрек Хоук, — помер и попал в Рай... В старых фильмах именно так говорят.
— Дай мне пива, — сказал я. — Выпью прямо в душе.
Глава 21
На следующее утро в восемь пятнадцать мы с Хоуком сидели в залитой солнцем гостиной Ивонны, ели сэндвичи с яйцом на зерновом хлебе и пили свежесваренный кофе.
— Нам ни за что не узнать, что именно известно Сюзан, — сказал я. — Она может догадаться, что я получил ее письмо и отправился в Калифорнию. Об остальном ей вряд ли известно.
— Она прекрасно знает, что ты не перестанешь ее разыскивать, — заметил Хоук.
Мы сидели нагишом: вещи крутились в стирально-сушильной машине Ивонны. Мы являли собой двойной соблазн для Ивонны, если бы она внезапно вернулась домой.
— Хорошо, — сказал я. — Итак, она прекрасно понимает, что искать меня дома или в офисе — бессмысленно.
Хоук кивнул.
— Значит, она постарается связаться с Полом, — предположил я.
— По крайней мере, вычислит, что ты будешь поддерживать с ним связь.
— Точно. Значит, самое время ему позвонить. Он, разумеется, спит. Но как только поднимется, сразу удерет из дома.
Я позвонил Саре Лоуренс, добрался до телефонистки и попросил соединить с квартирой Пола. Прозвучало всего восемь гудков, после чего паренвсе-таки ответил. Но не тот, кто был мне нужен. Я попросил позвать Пола. Парень ушел, и я услышал, как он орет где-то вдалеке. Затем он вернулся и сказал:
— Он спит.
— Разбуди, — потребовал я. — Дело очень важное.
— Хорошо, — сказал парнишка, своим тоном дав понять, что нет на свете дела настолько важного, чтобы будить Пола Джакомина в полдевятого утра.
Послышались шебуршание, возгласы, затем наступила пауза, после чего раздался осипший со сна голос Пола:
— Алло.
