Гарри Грей - Однажды в Америке
— Вот чертовы гомики. Надо бы их как следует взгреть. Может быть, это их излечит.
— Напрасная трата времени. Они безнадежны, — сказал я.
— Конечно, их можно только пожалеть, вот и все, согласился Макси.
Я кивнул и добавил:
— Вряд ли они могут контролировать свои сексуальные наклонности.
Патси спросил:
— Почему вообще гомики становятся гомиками?
— В основном под действием среды, — ответил я.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Косой.
— Ну… — Я задумался, как лучше объяснить это Хайми. — Возьмем нас, например. Наша среда — это то, как мы росли, как нас воспитывали или, лучше сказать, как мы воспитывали самих себя. У нас были такие классные девочки, как Пегги, Фанни и некоторые другие.
Это воспоминание заставило нас рассмеяться.
Я продолжал:
— Мы представляем собой прямую противоположность гомикам. В каком-то смысле мы тоже не совсем нормальны. Мы находимся на другом конце спектра. Может быть, в нас слишком много мужских гормонов. Поэтому мы такие мужественные и крутые. Как я уже сказал, считается, что гомосексуализм вызывается в основном воздействием общественной среды. Но в некоторых случаях возможен и врожденный фактор.
— Скажи это по-английски, — буркнул Косой.
Макси со смехом пояснил мои слова:
— Это значит, что они родились такими в животе своей матери.
— Слушай, Лапша, — сказал Хайми. — Откуда ты знаешь все ответы? Это что, тоже врожденный фактор?
— Косой, я охотно тебе отвечу. Я родился с такими же мозгами, как все, — улыбнулся я. — Но все время развивал их чтением. Я открою тебе один маленький секрет. Благодаря тому, что я читаю книги и знаю то и это, вы все считаете, что башка у меня варит, верно?
— Котелок вместо башки, — засмеялся Косой.
— Ладно, не перебивай. Значит, если сравнивать меня с вами, то есть с людьми, которые ничего не читают, получается, что я знаю все ответы на все вопросы, так?
— Ну и что из этого? — спросил Хайми.
— Дело в том, — продолжал я, — что по сравнению с другими людьми, которые читали гораздо больше меня и имеют настоящее образование, я, недоучка, нахожусь в том же положении, что и вы. Вот и выходит, что все относительно.
— Как у Эйнштейна? — предположил Патси.
— Вот именно. Как в теории относительности Эйнштейна.
— Значит, ты признаешь, что ты не самый умный парень на свете? Не как Эйнштейн? — спросил Косой.
— Да, — согласился я скромно. — Среди самых умных парней на свете я второй после Эйнштейна.
— Ладно, кончайте это, — сонно сказал Макси.
Мы посидели еще немного времени и перешли в другую комнату, где нас помыл служащий.
Потом Макси минут на десять удалился в офис Латки. Выйдя оттуда, он кивнул нам:
— Все в порядке, мы договорились.
После этого мы разошлись по отдельным комнатам. Я забылся тяжелым сном.
В семь тридцать Макси негромко постучал в мою дверь и тихо сказал:
— Просыпайся, Лапша. Пора вставать.
Я сразу вскочил с постели. В голове стояла муть. Наверное, на меня все еще действовал наркотик. Странно, еще совсем недавно, сидя в парилке, я чувствовал себя совершенно трезвым. А теперь меня снова повело.
Мы быстро оделись и украдкой вышли на улицу через черный ход. Никто нас не видел.
Мы направились к заведению Йони Шиммеля на Хьюстон-стрит, чтобы слегка позавтракать.
Над Ист-Сайдом уже висело утреннее солнце. Деятельные домохозяйки вывешивали из окон простыни и одеяла, чтобы проветрить их на воздухе. Одна из женщин голосила с верхнего этажа:
— Эй, мороженщик! Мороженщик, эге-гей, мороженщик!
Мороженщик остановил свою лошадь и прокричал в ответ:
— Да, леди?
— Пришлите мне сюда наверх большой кусок льда, центов так на десять, хорошо, договорились?
— Договорились, леди.
Мусорщики уже выгружали в свои телеги вонючие отбросы и с грохотом выбрасывали пустые баки назад на мостовую.
Дверь многоквартирного дома распахнулась настежь, и оттуда вылетел молодой парень.
Он скатился по ступеням. Наверху открылось окно, и оттуда высунулась женщина, вывесив наружу свои большие груди.
Она прокричала вслед убегавшему мальчишке:
— Джейк, Джейк, дорогой мой! Хорошо веди себя сегодня в школе и будь умным мальчиком.
Парнишка, не снижая скорости, ответил через плечо:
— Я буду хорошим… на том свете.
Изможденные мужчины средних лет, выглядевшие явно старше собственного возраста, тащились к своим лавкам. Пустая банка из-под сардин, вылетев в окно, едва не попала в голову отправлявшегося на работу мужа. Его воинственная жена высунулась из окна и заорала ему вслед:
— Lieg in dred, Yankel! A broch zu dir![8]
Он ответил ей очень коротко:
— Yenta.[9]
Словно очаровательные цветы, выросшие из мокрой грязи, из темных, сырых и зловонных зданий выходили кокетливо одетые девушки, готовые начать новый трудовой день во всем блеске своей юности и свежести.
Да, думал я, проходя мимо: все эти люди — то, что называют послушным элементом. Посмотрите на них. Что за жизнь ведут они, сбившись в кучу в зловонных трущобах. Утром они отправляются на работу. Вечером возвращаются в гетто. Ну и жизнь. Мне их было жаль.
И взгляните на нас. Мы тоже выросли здесь — Большой Макси, Патси, Косой и я. Мы тоже часть Ист-Сайда и тоже начинаем новый день. Ха-ха-ха, рассмеялся я про себя. А какая разница! Мы-то — вовсе не послушный элемент. Мы — маленькая крепкая банда, звено в мощном синдикате таких же банд. Мы — шайка бунтовщиков.
Мы неторопливо шли по грязным, кишащим людьми улицам к кофе с книшами. Будущее дело представлялось мне почти таким же нормальным и естественным, как эта прогулка. Я спорил сам с собой, задаваясь вопросом: не являемся ли мы просто неизбежным продолжением своей среды? Банды не появляются в благополучных районах города. Кто когда-нибудь слышал о шайке с Пятой авеню или с Парк-авеню? Хотя, если задуматься, у них тоже есть бандиты, только они действуют по-другому.
Мысленно я рассмеялся. Да, эти парни ведут дела умней, чем мы. Они действуют легально; там, на Уолл-стрит, они так же обчищают свои жертвы, только не пускают в ход оружие. И они тоже сбиваются в банды, в финансовые банды. Они используют деньги так же, как мы используем револьверы, — чтобы править миром. Наверное, по большому счету их мораль ничем не отличается от нашей; как знать, может быть, мы даже более честные и более порядочные люди, чем эти ублюдки. Во всяком случае, они такие же преступники, как мы. Все на свете преступники, и те ублюдки — тоже.
Какого дьявола! Мир — джунгли, и сильный поедает слабого. Самые ловкие и удачливые поднимаются на вершину всего этого дерьма. И мы — одни из них. Конечно, нашу энергию и силу можно было бы направить в другое русло, только где, черт побери, на это взять терпения? Мы хотим на вершину, и побыстрее. Мы уже сыты по горло нашей вонючей нищетой.
Мы не обращаемся с молитвой к Богу, Аллаху или Будде, как делают другие: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». Нет, к черту это. Мы берем то, что хотим. Как сказал Наполеон: «Судьба — это шлюха». Да, думал я, сильные мира сего насыщаются за счет других тех, кто неловок и неудачлив. Бездельников, слабаков выбрасывают в помойное ведро, как негодную ветошь. Но мы не такие — у нас есть хитрость, сила и крепкие нервы, чтобы вырвать свою долю из рук богатой суки-судьбы. Кажется, эту фразу я где-то прочитал.
Я усмехнулся. Все та же история — карусель из мыслей, чтобы только оправдать себя и настроиться на предстоящее дело. Что бы человек ни совершал, он всегда найдет способ убедить себя, что поступает правильно.
Я не смог удержаться от смеха, подумав о своей нелепой философии. Господи, когда же я стану по-настоящему крутым? Помню, раньше, много лет назад, когда мы только начинали, я перед работой мог буквально наделать себе в штаны.
Макси взглянул на меня удивленно и спросил:
— Что смешного, Лапша? Или ты все еще под кайфом?
— Наверное, и то и другое, — ответил я, продолжая смеяться.
Макс сказал:
— Что тебе нужно, так это выпить чашку крепкого кофе и прочистить себе мозги.
Глава 11
У Йона Шиммеля Макс, запивая книши с сыром кофе, выложил нам всю информацию.
— Наводку я получил от одной крупной шишки в страховой компании. Если верить их записям, в сейфе лежит камешков на сотни штук. Вот схема всего здания.
Макс развернул бумагу и расстелил ее на столе.
Тыкая в нужные места вилкой, он продолжал:
— Это подъезд со стороны Сорок пятой улицы, вот главный вход с Сорок четвертой, а отсюда заносят грузы. Центральный вестибюль со стороны Сорок пятой набит легавыми, потому что все здание ломится от денег. В нем держат офисы полсотни оптовых ювелиров. Самый крупный сидит на двенадцатом этаже. — Макс указал на схему вилкой. — Босс этой фирмы — низенький толстый мужик с огромным носом. Его мы и будем брать. А теперь смотрите — главный фокус в этом боковом входе со стороны Сорок четвертой улицы. — Он посмотрел на часы. — Сейчас ровно восемь. В восемь тридцать они закончат вывозить мусор через грузовой лифт. Тут мы и должны появиться. Мой информатор сказал, что с половины девятого лифт стоит без присмотра до тех пор, пока снова не начнет работать после девяти. Как я сказал, мы начнем в восемь тридцать. Мы захватим грузовой лифт, поднимемся на двенадцатый этаж и будем ждать носатого парня. Наводчик гарантирует, что Большеносый прибудет к девяти, и мы тогда примемся за дело. Порядок? Вы все поняли, ребята?
