Джеймс Чейз - Ты найдешь – я расправлюсь
Я впустил Джину в квартиру.
— Прежде чем мы поговорим, — сказал я, — посмотри на все эти вещи. Чалмерс хочет, чтобы я их продал, а деньги отдал благотворителям. Но здесь что-то многовато работы. Товара хватит на целый магазин.
Я провел ее в спальню и встал сзади, пока она осматривала шкафы и тумбы.
— Распродать все это будет совсем не сложно, Эд, — сказала она мне. — Я знаю одну женщину, которая занимается подержанной одеждой. Она назначит цену и все это заберет.
Я вздохнул с облегчением.
— Очень хорошо. Я надеялся, что найдется какой-нибудь выход. Пускай назначает какую угодно цену, лишь бы нам не возиться больше с этой квартирой.
— Должно быть, синьорина Чалмерс тратила много денег, — сказала Джина, осматривая одежду. — Кое-что тут никогда не надевалось, а куплено все в самых дорогих магазинах Рима.
— Ну, ей на это деньги давал не Чалмерс, — заметил я. — Полагаю, ее кто-то финансировал.
Джина пожала плечами и закрыла дверцу шкафа.
— Она все это получила не за просто так, — сказала Джина. — И я ей не завидую.
— Пойдем в другую комнату. Я хочу с тобой поговорить.
Она прошла за мной в гостиную и села в кресло.
— Эд, почему она звонила, называясь миссис Дуглас Шерард? — спросила Джина.
Если бы на меня вдруг упала стена комнаты, я был бы меньше потрясен.
— Что? Что ты сказала? — проговорил я, уставясь на нее.
— Я спрашиваю, почему она назвалась миссис Дуглас Шерард. Наверное, мне не следовало этим интересоваться. Извините.
— Откуда тебе известно, что она себя так называла?
— Я узнала ее голос, когда она звонила перед вашим отпуском.
Мне следовало догадаться, что Джина могла бы узнать голос Хелен. Они дважды говорили по телефону, когда Хелен впервые приехала в Рим, а у Джины отличная память на голоса.
Я подошел к бару.
— Выпьешь, Джина? — спросил я, стараясь говорить спокойно.
— Я бы выпила шампанского.
Я достал бутылку шампанского и бутылку виски, налил себе более крепкого напитка, а Джине — шампанского.
Я знал Джину четыре года. Одно время мне казалось, что я в нее влюблен. Работая с ней день за днем и большую часть времени проводя с нею наедине, трудно было избежать соблазна с ней сблизиться. Но я удерживался от этого шага, стремясь, чтобы наши отношения остались более или менее деловыми.
Я видел многих журналистов, работавших в Риме, которые слишком близко сошлись со своими секретаршами. Рано или поздно эти девочки совсем отбивались от рук или приходил какой-нибудь большой человек и замечал, что происходит, и начинались разные неприятности. Поэтому я держался с Джиной достаточно строго. Тем не менее что-то невыразимое нас связывало, и я знал, что всегда могу полностью положиться на Джину.
Я решил, что допью виски и расскажу ей все без утайки. Зная, в какое дерьмо я вляпался, я чувствовал, что нуждаюсь в чьем-то непредвзятом совете.
— Как насчет того, чтобы ты стала моей матерью-исповедницей, Джина? — спросил я, садясь напротив нее. — У меня на сердце много того, чем я хотел бы с кем-то поделиться.
— Если я что-то могу сделать…
Ее прервал звонок у входной двери. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга.
— Ну, кто бы это мог быть? — произнес я, поднимаясь на ноги.
— Может, это швейцар решил узнать, что здесь происходит, — сказала Джина.
— Да, может быть.
Я вышел из комнаты в прихожую. Когда я подошел к двери, раздался еще один звонок.
Я открыл дверь.
В коридоре стоял лейтенант Карлотти. За ним был другой детектив.
— Добрый вечер, — проговорил Карлотти. — Можно войти?
3
Увидев его, я впервые почувствовал, что ощущает преступник, когда за ним вдруг приходит полиция. Сердце мое, казалось, на несколько мгновений остановилось, а затем начало так колотиться, что мне стало трудно дышать.
На пороге гостиной появилась Джина.
— Добрый вечер, лейтенант, — сказала она. Ее мягкий голос подействовал на меня успокаивающе.
Карлотти повернулся к ней. Я посторонился.
— Входите, лейтенант.
Карлотти шагнул вперед.
— Сержант Анони, — представил он своего напарника, который прошел за ним в прихожую.
Я направился в гостиную. К этому моменту я немного пришел в себя.
— Как неожиданно, лейтенант, — сказал я. — Вы знали, что я здесь?
— Я проезжал мимо, увидел, что в окнах горит свет, и очень удивился. Все сложилось удачно. Мне надо с вами поговорить.
Анони, невысокий, плотного телосложения, стоял, прислонившись к стене у двери. Казалось, он не испытывает никакого интереса к происходящему.
— Что ж, садитесь, — произнес я, кивнув Карлотти на кресло. — Мы только что немного выпили. Присоединитесь к нам?
— Нет, спасибо.
Он обошел комнату, держа руки в карманах. Подойдя к окну, он выглянул наружу, потом повернулся, подошел к тому месту, где я стоял, и сел рядом со мной. Я тоже сел. Джина устроилась на подлокотнике кресла.
— Я так понимаю, что вы сегодня утром забрали у лейтенанта Гранди кинокамеру синьорины Чалмерс? — спросил Карлотти.
Удивленный, я ответил:
— Да, совершенно верно. Гранди сказал, что она вам больше не нужна.
— Я так думал, но продолжал о ней размышлять. — Карлотти достал пачку сигарет и закурил, прекрасно зная, что сперва надо было предложить сигарету мне и Джине. — Я чувствую, что немного поспешил избавиться от камеры. Вы не возражаете против того, чтобы ее вернуть?
— Нет, конечно. Я привезу ее вам завтра утром. Идет?
— Здесь ее нет?
— Она у меня дома.
— А не будет неудобным, если мы ее заберем сегодня вечером?
— Что ж, пожалуйста. — Я закурил сигарету и наполнил свой стакан. Мне надо было выпить. — Отчего такой внезапный интерес к камере, лейтенант?
— Мне вдруг показалось странным, что в ней не было пленки.
— Поздновато это пришло вам в голову, а?
Он пожал плечами:
— Сначала я подумал, что синьорина забыла зарядить пленку, но потом поговорил с экспертами. Счетчик на камере показывал, что отснято двенадцать футов, следовательно, можно предположить, что пленка была, но потом ее вытащили. У вас нет никаких соображений по поводу того, кто мог вытащить пленку?
— Нет, если не считать самой синьорины.
— Очевидно, пленку вытащили, не освободив от захвата. Синьорина вряд ли бы так сделала, правда ведь?
— Конечно. — Я откинулся назад в кресле. — Мне казалось, что с этим делом все ясно, лейтенант. А теперь, похоже, у вас появились сомнения.
— У меня все время были сомнения, — сказал Карлотти. — Синьорина купила десять коробок с пленкой. Они исчезли. Пленка из камеры тоже исчезла. Я осмотрел эту квартиру сегодня утром. Здесь не осталось никаких личных бумаг с какими-нибудь записями. Если учесть, что синьорина прожила здесь около тринадцати недель, кажется очень странным, что не осталось ни писем, ни счетов, ни ежедневника; это странно, если, конечно, кто-то уже здесь не побывал и не забрал все бумаги.
— Я сам это заметил, — произнес я, ставя стакан на стол. — Хотя, конечно, перед отъездом она могла все убрать.
— Это возможно, но маловероятно. Вы сюда приехали, чтобы освободить квартиру?
— Да. Чалмерс велел мне избавиться от всех ее вещей.
Карлотти посмотрел на свои безукоризненные ногти, а потом взглянул прямо на меня.
— Простите, что помешал вашим занятиям, но вынужден попросить вас на время их прервать. Я хочу опечатать квартиру до окончания дознания.
Я не мог с этим не согласиться, хотя теперь уже почти точно знал, что у него на уме.
— В чем дело, лейтенант?
— Это обычный порядок, — снисходительно заметил Карлотти. — Возможно, после дознания будет проведено новое расследование.
— Но со слов Чалмерса я понял, что судья согласился вынести вердикт о смерти в результате несчастного случая?
Карлотти улыбнулся:
— Возможно, обнаружатся новые обстоятельства, которые прольют свет на это дело.
— Чалмерсу это не понравится.
— К сожалению.
Было ясно, что он больше не испытывает страха перед Чалмерсом.
— Вы говорили с вашим начальником? — спросил я. — Полагаю, Чалмерс перемолвился с ним словечком.
Карлотти стряхнул пепел на ковер.
— Мой начальник со мной согласен. То, что синьорина погибла в результате несчастного случая, по-прежнему не исключается, но пропажа пленок, этот американец, которого видели в Сорренто, исчезновение из квартиры личных бумаг — все это заставляет сделать вывод, что есть основания для проведения тщательного расследования. — Он выпустил в мою сторону струю дыма. — Меня озадачивает еще одно обстоятельство. Я слышал от банковского служащего синьорины, что ее содержание составляло шестьдесят долларов в неделю. Когда она приехала в Рим, у нее были только небольшой чемоданчик и сумка. Возможно, вы уже увидели содержимое шкафов и тумб в соседней комнате. Удивительно, откуда взялись деньги на все это.
