Оливер Блик - Честный вор
— И никаких угрызений совести?
— Я не представляю, что это такое, — ответил Прокейн. — Угрызения совести подразумевают чувство вины, а я не знаком с этим чувством.
— А вас не интересовало, почему? Почти каждый из нас чувствует себя виноватым в том или другом.
— Я думал об этом и пришел к вполне определенному выводу. Дело в том, что я доволен тем, кто я есть, — превосходный вор и терпимый художник. Я не стремлюсь быть кем-то другим. Мне кажется, что чувство вины свойственно людям, которые ставят перед собой недостижимые цели. Они не могут стать кем-то еще, но думают, что это им по силам, и в результате возникает комплекс вины перед самим собой.
— Что вы ощущаете при краже? — спросил я. — Какие у вас возникают эмоции и возникают ли они?
— Вам это нужно для репортажа, мистер Сент-Айвес? — Прокейну явно нравилось, что разговор в основном шел о нем. А это немаловажно.
— Возможно.
— Мое внимание целиком приковано к операции. Все остальное как бы отсечено. Мне кажется, что я держу все нити и в каждый момент знаю, за какую надо дернуть. Иногда мне хочется по памяти нарисовать картину ограбления. Там было бы на что посмотреть, особенно на лицо, как вы говорите, жертвы.
— Например, вашингтонского сенатора.
Брови Прокейна удивленно поползли вверх.
— О, разве они знают об этом?
— Во всяком случае, догадываются.
— Это был совершенно продажный человек. Он уже умер. Но, прикованный к батарее, он поневоле вызывал жалость.
— Я успел прочесть только несколько страниц, — заметил я, — но от ваших журналов невозможно оторваться.
— Вы думаете, они могут заинтересовать широкого читателя?
— Несомненно.
Прокейн оживился.
— Пожалуй, их стоит опубликовать. К сожалению, это возможно лишь после моей смерти.
— Не раньше, — согласился я.
— Вы действительно думаете, что их опубликуют?
— Майрон Грин знаком с некоторыми издателями. Он все устроит.
— Если их опубликуют, — Прокейн скромно потупил глаза, — то книгу могут экранизировать?
— Конечно, — я с трудом удержался от улыбки.
Он помолчал.
— Главную роль мог бы сыграть Стив Макквин, или Брандо…
Открывшаяся дверь прервала рассуждения Прокейна. В кабинет вошли Джанет Вистлер и Майлс Уайдстейн. К моему разочарованию, Уайдстейн совершенно безответственно отнесся к такому важному событию, как кража миллиона долларов, надев твидовое пальто спортивного покроя, серый шерстяной костюм и рубашку с открытым воротом. Правда, его башмаки белели каучуковыми подошвами. В руке он держал черный плоский «дипломат». Поздоровавшись с нами, Уадстейн поставил его на пол.
Джанет Вистлер пришла в темном брючном костюме и невыразительных черных туфлях. По внешнему виду они напоминали молодую пару, направляющуюся в ближайший магазин за продуктами.
Они сели, и Джанет ответила отказом на предложение Прокейна что-нибудь выпить. Уадстейну он ничего не предлагал.
— Я звонил вам вчера ночью, чтобы рассказать о встрече с детективами, — сказал Прокейн. — Я пришел к выводу, что их интерес к моей особе не должен помешать нам в выполнении наших планов.
— Это дело начинает обрастать трупами, — заметил Уайдстейн.
— Прошлой ночью мы уже обсудили этот аспект, — ответил Прокейн.
Я упомянул об этом только потому, что у Сент-Айвеса могли возникнуть какие-нибудь идеи.
— Только одна, — ответил я. — Те, кто убил Бойкинса и Пескоу, могли зарезать и Франна.
— Да, это логичное предположение, — кивнул Прокейн. — Они же намереваются украсть миллион долларов и возложить вину на нас.
— Я не понимаю, как вы собираетесь удержать их от контактов с торговцами наркотиками, даже если вам и удастся опередить их в краже миллиона.
Они переглянулись.
— Я думаю, мистер Сент-Айвес, — сказал Прокейн, — что о каждой последующей стадии нашего плана вы будете узнавать в самый последний момент. Я уверен, вы понимаете, почему. Но, позвольте вас уверить, что нами приняты все меры предосторожности, — он повернулся к Джанет. — Вы звонили в аэропорт?
— Да. Самолеты вылетают точно по расписанию.
Прокейн взглянул на часы.
— Лимузин у дома?
— Мы в нем приехали, — ответил Уайдстейн.
— Думаю, нам пора. Прошу вас, Майлс.
Уайдстейн поднял черный «дипломат» и открыл его. На черном бархате, каждый в отдельной выемке, лежали четыре пистолета, длина ствола каждого из которых не превышала и шести дюймов.
Право первого выбора получила Джанет Вистлер. Она взяла пистолет, убедилась, что он заряжен, и бросила его в сумочку.
— Это семизарядные «вальтеры», мистер Сент-Айвес, — пояснил Прокейн. — Модель тридцать первого года, хотя эти пистолеты изготовлены совсем недавно, — он сунул пистолет во внутренний карман пиджака. Вероятно, Прокейн шил костюм у опытного портного, потому что на пиджаке не появилось никаких выпуклостей.
Уайдстейн повернулся ко мне.
— Сент-Айвес, — он протянул «дипломат».
— Благодарю, — ответил я. — Я этим не пользуюсь.
Глава 18
Черный «кадиллак», двойник нью-йоркского собрата, встретил нас в Национальном аэропорту Вашингтона. Над Потомаком плыли низкие облака, предвещая мокрый снег. В Вашингтоне мне вечно не везло с погодой. Я попадал сюда или в пронизывающий холод, или в нестерпимый зной.
Прокейн посмотрел на облака и повернулся к Джанет.
— К пяти вечера должно проясниться, — сказала она.
Я спросил у Прокейна, почему он интересуется осадками.
— Если пойдет снег, все отменяется, — ответил тот.
— Снега не будет, — вмешался в наш разговор словоохотливый водитель. — Мой нос чувствует снег за три дня. Снега не будет.
Мы ехали на восток по авеню Независимости. Справа, в леске, показалось какое-то здание, отдаленно напоминающее греческий храм.
— Что это? — спросил Прокейн у водителя.
— Мемориал погибшим во Второй мировой войне. Их имена выбиты в камне. Всех убитых американцев.
— Красивое здание, — кивнул Прокейн.
— А это мемориальный комплекс Линкольна, — продолжал водитель. — Очень знаменитый.
Мы мчались по широкому шоссе, отделявшему Центр искусств имени Кеннеди от Потомака. Рядом с Центром располагался жилой комплекс Уотергейт, самая дешевая однокомнатная квартира которого стоила сорок четыре тысячи долларов, а цена за трехкомнатную, с камином и видом на реку, достигла ста пятидесяти тысяч.
Вскоре «кадиллак» свернул направо и, увидев знакомый ресторан «Райв Гоше», я понял, что мы въехали в Джорджтаун. Минут десять мы петляли по узким улочкам, обсаженным аккуратно подстриженными деревьями. Последний поворот на Эн-стрит и, проехав два или три квартала, водитель остановил «кадиллак» у трехэтажного кирпичного особняка, выкрашенного белой краской.
— Если я не ошибаюсь, Джон Кеннеди жил на этой улице, когда был сенатором? — спросил я.
— Да, в следующем квартале, — ответил Прокейн и велел водителю приехать ровно в десять вечера. Он поднялся по ступенькам, достал ключ, вставил его в замок и открыл дверь.
— Это вы, мистер Прокейн? — послышался из глубины дома женский голос.
— Да, — ответил он и повернулся ко мне. — Это моя домоуправительница, миссис Вильямс. Она прилетела вчера, чтобы подготовить дом к нашему приезду.
В холл спустилась негритянка лет пятидесяти пяти в строгом темном платье и белоснежном фартуке. Прокейн представил ее мне и, взяв наши пальто, она повесила их в стенной шкаф.
— Кого вы ждете к обеду? — спросила она.
— Кроме нас никого не будет, — ответил Прокейн и пригласил пройти в гостиную, освещенную старинным канделябром со свечами. Пол покрывал восточный ковер, чей почтенный возраст, как минимум, не уступал канделябру. По стенам висели портреты давно умерших людей, потемневшие от времени, над каминной доской — большое зеркало в золоченой раме. Домоуправительница последовала за нами.
— Я думаю, вы хотели бы выпить кофе.
— Да, с удовольствием, — согласился Прокейн. Она кивнула и через столовую, отделенную от гостиной высокими резными дверями, прошла на кухню. Я заметил длинный, узкий стол черного дерева, несколько стульев с высокими спинками, еще один канделябр, также со свечами.
— Ну, мистер Сент-Айвес, как вам это нравится? — спросил Прокейн.
— Дом принадлежит вам?
Он покачал головой.
— Нет, я снял его на шесть месяцев. Четыре уже прошло. Я приезжаю сюда раз в неделю и обычно приглашаю на обед кого-нибудь из влиятельных конгрессменов или сенаторов. Видите ли, на время я стал лоббистом.
— И какой же законопроект вы проталкиваете?
— Мне надо было найти предлог для аренды этого дома и пребывания в Вашингтоне. И я выбрал законопроект о защите диких животных. Оказывается, мы просто варварски уничтожаем их.
