Барри Гиффорд - Дикие сердцем
— А этот ты хорошо помнишь?
— Очень ясно. Такую страсть не забудешь, Лула. Я был в большом городе вроде Нью-Йорка, хотя ты ж знаешь, я там никогда не был. Стояла зима, кругом лед и снег. Я жил в какой-то старой крысиной норе с моей мамой. Она тяжело заболела, и мне нужно было раздобыть для нее лекарства, а денег у меня не было. Но я сказал ей, что добуду таблетки. Поэтому я вышел на улицу, по которой во все стороны шли толпы народу, и было невозможно идти прямо, чтобы добраться, куда мне нужно. Дул сильный ветер, а я был легко одет. И хотя мороз прямо обжигал, я очень сильно вспотел. Пот так и лил с меня. Черный пот, потому что я давно не мылся.
— Милый, это здорово чудно.
— Я знаю. Я все шел-шел, хоть у меня и не было денег на лекарства, и шел я куда глаза глядят. Люди толкали меня, врезались в меня, все они были тепло одеты. Они, видно, думали, что я бомж или псих, потому что я грязный и плохо одет. Потом я вспомнил о тебе и пошел к твоему дому. Только на самом деле это был не твой дом, потому как было это там, в холодном мрачном Нью-Йорке, где-то очень далеко. Я с трудом пробирался сквозь толпу, борясь за каждый шаг. Людей становилось все больше и больше, а небо было вроде бы дневное, но очень темное. Ты жила в каком-то большом здании, и мне пришлось долго подниматься по высокой лестнице, но в конце концов я нашел это место. Ты впустила меня, но ты была не рада меня видеть. Ты спросила: «Зачем ты пришел сейчас, именно сейчас? Прошло ведь много времени с тех пор, как мы виделись последний раз».
— Ну что за глупости, малыш. Я всегда рада тебя видеть, что бы ты ни думал.
— Я знаю, ягодка моя. Нет, не то чтобы ты была как в воду опушенная, ты была расстроена. Расстроена из-за того, что я рядом с тобой. И волосы у тебя были короткие и с челкой. По дому бегали дети, маленькие дети, и я понял, что ты замужем и твой муж может вернуться в любую минуту. Говорю тебе, Лула, я был весь мокрый. И этот черный пот, что лился с меня, я знаю, и я ушел. А потом я проснулся, весь в поту, а через пару минут вошла ты.
Лула прижалась головой к груди Сейлора и обняла его.
— Иногда сны ничего не значат. Мне так кажется, по крайней мере. Эта чепуха пришла тебе в голову, и ты ничего не мог поделать. Сны просто приходят, и никто толком не знает почему. Мне однажды приснился сон, что меня похитил какой-то человек и запер в башне. Там было только одно крохотное окно, и снаружи кругом не было ничего, кроме воды. Когда я рассказала об этом маме, она сказала, что я просто вспомнила историю, которую слышала в детстве.
— Да я не переживаю из-за этого, дорогая, — сказал Сейлор, — просто вдруг почувствовал себя как-то странно.
Лула подняла голову и поцеловала Сейлора под левое ухо.
— Сны не более странная штука, чем реальная жизнь. Иногда даже значительно менее странная.
Папа-поляк
Джонни Фэррагут сидел на скамейке в Джексон-сквер, наблюдая, как парочка туристов фотографирует друг друга. Они говорили на незнакомом Джонни языке. Может, это был хорватский, хотя он не знал, как звучит хорватский. Мужчина и женщина были низенькие и крепенькие, наверное, им было за тридцать, хотя выглядели они старше. Одежда на них сидела мешковато, явно не на заказ сшита. После нескольких снимков в разных позах, сопровождавшихся бурными обсуждениями и драматической жестикуляцией, пара покинула парк.
Пока они вперевалку удалялись, препираясь на своем рычащем языке, Джонни вспомнил человека, жившего на одной с ним улице, когда он был ребенком. Этот человек, чье имя Джонни не помнил, был поляком, у него было два сына, круглолицые, с соломенными волосами, немного помладше Джонни. Матери у них не было, только замечательная старушка бабушка, говорившая исключительно по-польски. Они с Джонни всегда кивали и улыбались друг другу, если встречались на улице. Отец тоже был круглолицым и толстым, он был лыс и носил маленькие очки в металлической оправе. Лица его детей постоянно были чумазыми, и казалось, что они все время что-то жуют — яблоки, пироги, конфеты.
Папа-поляк строил у себя во дворе лодку. Каждый вечер Джонни слышал, как он заколачивает гвозди в каркас. Многие соседи жаловались на шум, но строительство продолжалось без передышки все те полтора года, пока польское семейство там жило. Поздно вечером в своей комнате Джонни слышал звуки молотка и пилы. Насколько Джонни понял, это была парусная шлюпка. Примерно в это же время, если память не изменяла Джонни, он начал читать книги из библиотеки, такие как «Кон-Тики»[16] и «Плавания Клиппера»,[17] а чуть позже он открыл для себя романы Джозефа Конрада,[18] поляка, чье настоящее имя было Джозеф Теодор Конрад Налеч Корженевский, и Германа Мелвилла.
Польский кораблестроитель пробудил у Джонни интерес к морю. Мальчик удивлялся, где же будет плавать этот человек, когда достроит лодку. Джонни спросил у его сыновей, но они этого не знали. Они только пожали плечами, втянули толстые щеки и смачно сморкнулись на землю. Носы их были, как всегда, грязны. Мать Джонни вечно ворчала, — мол, опять ты за свое, стоит только молотку застучать, поэтому с ней он никогда это не обсуждал.
Как-то утром ранней осенью он шел мимо дома поляков и остановился посмотреть на лодку. Она стояла во дворе на грубо сколоченных козлах, в ней было футов тридцать в длину. Поляк вымерял борта. Он кивнул Джонни, не прекращая работу. Его лысая голова вспотела, он напевал себе под нос что-то быстрое, звучащее по-иностранному.
— А где вы собираетесь плавать? — спросил его Джонни. Поляк остановился на мгновенье и тупо посмотрел на мальчика, точно не понял вопроса. Джонни хотел было его переспросить, но потом подумал, может, поляк не силен в английском, поэтому решил подождать. В конце концов тот пожал плечами, что-то невнятно буркнул, поправил свои очочки на переносице толстого носа и продолжил работу. Джонни постоял еще пару минут и побрел прочь.
Следующей весной поляки уехали из города. Лодку водрузили на открытый грузовик, привязав толстой веревкой. Поляк с двумя сыновьями и их бабушкой ехал позади грузовика. Джонни не мог припомнить, кто вел грузовик, зато он помнил, как он вошел в дом и сказал матери, что поляки со своей лодкой уехали, а мать ответила: «Ну слава Богу, никто больше не будет день-деньской долбить, как дятел».
Дитя дороги
Выехав из Батон-Руж, Сейлор сказал Луле:
— Любимая, придержи штанишки. Мы в стране Джимми Сваггарта.
Лула хихикнула:
— Очередной скряга-проповедник? Хочет получить все даром, не напрягаясь, если я правильно понимаю?
— В «Пи Ди» я слышал о парне по имени Цилиндр Робишо, жившем где-то здесь. На самом деле его Кларенс звали, кажется, но он был родом из городишка под названием Цилиндр, к северу отсюда, поэтому к нему и прилипло такое погоняло.
— И что он натворил?
— Вскрывал сейфы. А теперь у него своя церковь прямо в этом Цилиндре, штат Луизиана. Он еще в «Пи Ди» этим занялся, назвал он ее «Святые бунтари на роликах».
— Звучит как название футбольной команды, — хмыкнула Лула. — Даже на две команды бы хватило.
Сейлор с Лулой расхохотались. Они неслись в открытой машине на запад от границы штата. Сейлор быстро проскочил город, но в миле от границы остановился, чтобы подобрать автостопщика.
— Может, не надо? — встревожилась Лула. — А вдруг нас выследят.
— Милая, это всего лишь ребенок. Посмотри на него.
Автостопщик оказался парнишкой лет пятнадцати-шестнадцати с рюкзаком за спиной и большой завернутой картонной коробкой, которую он осторожно поставил на сиденье рядом с собой. Его лицо было усеяно веснушками и прыщами. Единственным чистым пятнышком на физиономии паренька были белки его блекло-голубых глаз. Длинные русые волосы были всклокочены. Похоже было, что их не мыли много недель, а то и месяцев. На нем была старая зеленая армейская форма с именем «Мендоса», вышитым большими белыми буквами над левым нагрудным карманом. Мальчишка нервно улыбался, обнажая кривые желтые зубы.
— Вот спасибо, — сказал он, усевшись в машину и уложив свой рюкзак на пол между ног. — Я тут больше двух часов проторчал, ха-ха! Аж с полудня, ха-ха! Копы ловят тут на границе автостопщиков, зачисляют в команду дорожных рабочих, и вкалывай, пока не заплатишь за билет, ха-ха! А я не собираюсь, ха-ха!
— Меня зовут Сейлор, а это Лула. А тебя как?
— Марвин де Карахан, — ответил парень. — Но все зовут меня Таракан, ха-ха! Таракан де Карахан, ха-ха!
— А ты всегда так странно похохатываешь, когда говоришь? — поинтересовалась Лула.
— А я не смеюсь, ха-ха!
— А что у тебя в коробке? — спросил Сейлор.
— Мои собаки, ха-ха!
Таракан отогнул верх коробки и осторожно наклонил ее вперед. Внутри сидело шесть маленьких щенков лайки, не больше двух недель от роду.
— Я тут на Аляску намылился, ха-ха! — заявил Таракан. — А на этих собаках буду там ездить, ха-ха!
