Михаил Попов - Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека
— Вот здесь сверху слегка откалупываем скальпелем.
— Ты отколупывай, отколупывай, зачем болтать впустую.
Денис взял скальпель и расковырял макушку пульки.
— Потом сюда кладем крупинку… лекарства.
— Клади. Где оно у тебя хранится? В этом сейфе, правильно?
— Да.
— Так открывай.
Щелкнул замок, с кратким скрипом отворилась дверь, но тут раздались шаги по коридору.
— Бабушка идет.
После того, как поднос с чаем был водружен на стол и назойливая хозяйка удалилась, профессор получил возможность удовлетворить свое любопытство. Встряхнув по очереди каждую из изъятых пробирок, он спросил:
— Чем они отличаются друг от друга?
— Руслик же вам все уже рассказал.
— Правильно. Вот эта совсем почти пустая. — Профессор посмотрел на свет пробирку, на дне которой болталось всего несколько десятков кристалликов. Бумажка, налепленная на нее, гласила LQL.
— Да, ты меня не обманул.
— А зачем мне вас обманывать?
— Откуда я знаю зачем? Так, так. Вот именно отсюда вы брали кристаллы для усыпления?
— Да.
— Но, насколько я помню, должно быть тут средство, чтобы собака просто взбесилась, да?
— LHL, — сказал Денис.
Профессор взял со стола изувеченные скальпелем пули.
— А как ты заставляешь кристалл держаться?
— Приклеиваю, да и все. Беру казеиновый клей и чуточку наношу вот сюда. Когда пулька попадает под шкуру, клей отваливается. Все просто.
— Действительно, просто. А теперь доставай свой клей. Казеиновый. И мажь как рассказывал.
Получив снаряженные полностью устройства для «взбешивания» собак, профессор спрятал их в спичечную коробку.
— А теперь, Денис, скажи мне, что тебе твой друг Руслик рассказывал о моей просьбе?
Потянувшийся было к чаю Денис убрал руку.
— А откуда вы знаете, что рассказывал?
— Он очень совестливый мальчик, стоило ему проболтаться, и он тут же мне признался.
Профессор спокойно смотрел сквозь ледяные стекла на своего молодого друга, тот не понимал содержание этого взгляда, но чаю ему расхотелось окончательно. Он даже подумал, что поспешил, определяя родственника Светланы Савельевны как самую большую угрозу на настоящий момент. За этими очками, пожалуй, скрывается что-то более страшное, чем кулаки с мозолистыми костяшками.
— А милиционеру-то ногу оперировали четыре часа, и гнуться, как прежде, она больше никогда не будет. Инвалид он теперь. Двое детей.
— Мы с Русликом поссорились, почему я должен был снабжать его патронами?
— Но ты же знал, на кого будут работать эти патроны, знал?
— Я не думал, что он сам все разболтает вам. Я хотел с ним договориться, чтобы он сделал одно дело для меня. А он наотрез отказался. Заладил, что ваша собака будет последней у него. А я уже взял аванс в таксопарке, и не только взял, но и потратил. Но дело повел не очень чисто, в случае чего они могут меня… что мне было делать?
Профессор всего лишь смотрел на него. Сеанс гипноза продолжался. Денис понял, что ему внушают — он абсолютно беззащитен. Его состояние хуже чем у человека, оказавшегося в центре незнакомого минного поля. Там, если не двигаться, не взорвешься. Здесь нельзя было не двигаться, то есть отмалчиваться. Бабка, несмотря на бодрственное состояние, не защитник. Ничто не помешает очкастому достать из кармана глушитель с пистолетом, хлопнуть в веснушчатый лоб предприимчивого старшеклассника и выйти через кухню на улицу. Он так и сделает, и даже не забудет поблагодарить Марианну Всеволодовну за отличный чай.
— Кто, кроме тебя, Руслана и меня, знает о существовании этих патронцев?
Денис оглянулся, хотя в этом не было нужды.
— Никто.
Не то! Не то! стучало в голове.
Профессор сунул руку в карман пиджака.
Денис нашел себе наименование: свидетель. Свидетелей всегда и везде убирают.
— Я вспомнил. Еще один мужик.
— Мужик? Что за мужик? Тот, что привязал тебя здесь к стулу?
— Он пришел на дачу к Руслику еще до вас. Погнался за мной. Поймал меня на карнизе, я хотел, как всегда, залезть в комнату, чтобы не будить бабушку. А тут скользко, снег. Он залез вместе со мной. К стулу привязал.
— Бил?
— Очень больно.
— Его можно понять, одна из девушек была его сестра.
— Я, когда звонил в контору, откуда мог знать, что ваши девицы повсюду разъезжают с братьями?
— Ну, это, положим, исключение. А скажи-ка ты мне, зачем нужно было ему все выкладывать, зачем?! Он ведь требовал только, чтобы ты ничего об этом приключении не рассказывал в школе.
— Он почему-то очень хотел узнать, откуда у нас столько денег.
— Он просто спросил, а ты с перепугу не смог придумать историю поправдоподобнее.
— Он сказал, что вернется к Руслику и вытрясет из него все, что ему нужно знать.
— Не надо врать. Откуда он мог знать, что на даче остался такой тюфяк, как Руслик.
Денис все-таки выпил чаю.
— Я плохо соображал в этот момент, да и он тоже. Глаза белые. Он почти ничего не понял. Я начал колоться, но вижу, что он ничего не понимает. Он думает, что мы просто отстреливали собак. Он тупой, по-моему.
— Тупой-то он тупой… — профессор задумчиво вернулся на свой стул. Он перестал смотреть на Дениса, но гипнотическое его действие на парня не кончилось. Денис искоса ощупывал взглядом фигуру гостя, стараясь определить, где именно тот прячет орудие устранения свидетелей.
Внезапно Денису пришла в голову спасительная мысль.
— Возьмите меня к себе! — выпалил он.
— Что?
— К себе на работу. Я буду стараться.
— Один уже ко мне просился, — усмехнулся профессор.
34
Никита знал, что его будут искать. Не такой человек профессор, чтобы все оставить так как есть. А что он, собственно говоря, за человек?
Где живет?
Где работает?
Никита задался этими вопросами, удивляясь попутно тому, что не задавался ими раньше.
Ничего определенного он ответить себе не смог. Не такими он представлял себе современных бандитов. Что общего между профессором и, например, Сажей, образцовым, типичным представителем криминального космоса? Может быть, он не только кажется профессором, но им и является на самом деле. Есть у него своя тайная лаборатория по производству наркотиков, где трудятся талантливые, но алчные или запутавшиеся студенты-старшекурсники. А разъездной публичный дом ему тогда зачем? А может, он все-таки не профессор никакой, а просто стиль такой принял, чтобы удобнее было мозги пудрить тем, кто считает, что хорошего, не кричащего тона костюм, очки, дикторский выговор несовместимы с преступными помыслами. А вдруг все наоборот: «брачная контора» его единственная кормушка. И не только его одного. Вдруг его просто назначили за нею присматривать, а над ним еще несколько этажей начальства. Финансовые воротилы и коррумпированные подполковники МВД.
Дойдя до этого места в своих, в общем-то, беспредметных рассуждениях, Никита плюнул. Плевок его точно попал в привокзальную урну. Нет никакого смысла в том, чтобы иметь мнение по этому поводу, решил гонимый и отвергнутый. Дела есть более насущные. Необходимо, и архи, было встретиться со Светланой. Их свидание на платформе электрички не состоялось. Машину с распахнутой передней дверцей он обнаружил, сестра исчезла. Не захотела его дожидаться или не смогла? Страдающего брата больше бы устроило второе, но поговорить необходимо в любом случае.
Самое главное, ее нужно успокоить: со стороны измученного современной прозой ученика ей опасность не грозит. Наоборот, он сам окажется в опасности, если вздумает распустить ядовитый язычишко.
Никита начинал тихонько постанывать от моральной боли, когда вспоминал, по чьей вине его ближайшая родственница оказалась в смертельно щекотливом положении. На приглушенно скулящего парня удивленно оглядывались соседи по вокзальным лавкам, но увидев, что мающийся молодой человек держится руками за голову, успокаивались — зубы.
К телефону никто не подходил. Ни Светлана, ни Варфоломея. Ни тезка, ни муж Светланин. По отношению к этим невиденным людям Никита испытывал особую форму стыда.
Они отключили телефон.
Надо ловить встречу на местности.
Несколько раз он посещал (со всеми возможными предосторожностями) известную школу. Один раз заглянул в тот самый класс, где впервые увидел белобрысого истребителя собак. Можно себе представить состояние Дениса, когда он заметил посреди плавно текущего урока, что открывается бесшумно дверь и в проеме появляется огромная, коротко стриженная голова с каменным выражением лица.
Некоторая оторопь была испытана и остальными учениками и даже учителем, пожилым историком Кириллом Алексеевичем. Он даже не спросил: «Что вам нужно, молодой человек?», словно почувствовал, что им не о чем говорить.
