Владимир Турунтаев - Методом исключения
— Вы его сказали?
— Возможно. Помню, как валялась в снегу, а она меня пыталась поднять. Помню, как хватала ее за ногу, и она тоже падала, и я смеялась… Кажется, меня разбирал смех. Никак не могла остановиться. А дальше в памяти полный провал. До того момента, как двое каких-то мужчин взяли меня под руки и поволокли вверх по лестнице. А что было дальше, вы уже знаете…
— Вы догадывались, что Морозова — та самая женщина, которая была у Петрякова?
— Да Боже мой, конечно же, нет! Единственно, чего я хотела, чтобы она от меня отвязалась. Я хотела вернуться к Петрякову, но как-то так в конце концов получилось, что эта женщина привела-таки меня домой…
— Кто такая Ираида Аркадьевна Софийская?
Латушенкова удивленно приподняла брови:
— С чего это она вас заинтересовала? Работала у нас нянечкой, недавно ушла на пенсию. Славная в общем-то старушка. С ней ничего не случилось?
— Нет, ничего, — Бородин подавил улыбку и продолжал допытываться: — А чей адрес вы сообщили участковому?
— Что, был еще и участковый? — испуганно изумилась Латушенкова. — Мать честная! Как видно, я основательно повоевала там…
— Насчет этого не сомневайтесь, — сказал Бородин, с трудом сохраняя на лице серьезное выражение.
Латушенкова озадаченно поморгала.
— Вот даже как! А что за адрес я сообщила участковому?
Бородин сказал, и она тотчас вспомнила:
— В тот дом я ходила прошлой осенью к раковому больному. Одна крайне неприятная особа из квартиры напротив как-то, помню, нахамила мне. Возможно, что номер дома и ее квартиры подсознательно сорвались с языка… Ну не знаю!..
Бородин посмотрел на Юру:
— У тебя есть еще вопросы?
— Один, — кивнул тот. — Насчет уколов. Вы вводили морфин тому раковому больному?
— Ну и что? — удивленно посмотрела на него Латушенкова. — Это в порядке вещей.
Однако Бородин уловил в ее глазах испуг.
— Нет, ничего, — сказал Юра. — Вы забыли — я напомнил.
— Ничего не поняла! — Латушенкова вопросительно взглянула на Бородина.
Он откашлялся.
— Вероника Ивановна, сейчас мы обязаны провести осмотр вашей квартиры. Юра, пригласи понятых!
Юра удалился.
Бледное лицо Латушенковой покрылось розовыми пятнами.
— Позвольте, — дрожащим голосом начала она. — Вы что, собственно говоря… Неужели я должна отвечать за то, что какая-то совершенно незнакомая мне женщина без моей просьбы, а скорее вопреки моему желанию, почти насильно помогла мне добраться до дому и вошла в мою квартиру без приглашения? Я даже не знаю, что она тут делала, воспользовавшись моим беспомощным состоянием! Что вы рассчитываете найти? Ее скелет в моем шкафу? Тогда я, наверное, вправе потребовать, чтобы вы показали мне ордер на обыск!
Бородин попытался ее успокоить:
— Разрешение прокурора у нас имеется. Но ни о каком обыске и речи нет, Вероника Ивановна! Простая формальность. Поскольку Морозову в последний раз видели рядом с вами, у дверей вашей квартиры, то мы ее, вашу квартиру, обязаны осмотреть. Согласно инструкции. К тому же остались следы пребывания здесь Морозовой. Хотя бы эта сережка. А чтобы Морозова отсюда уходила — этого, к сожалению, никто не видел. Повторяю: речь идет не об обыске, мы ни к чему не будем прикасаться руками. Разве что, с вашего позволения, посбрасываем с балкона снег…
— Надеетесь отыскать там труп? — не без ехидства спросила Латушенкова.
Бородин еще раз, подробнее, пояснил:
— Вероника Ивановна, у нас есть инструкция, которая предписывает определенные действия при осмотре вероятного места…
— …убийства? — закончила фразу Латушенкова.
— Вероятного места происшествия, — поправил ее Бородин.
— Чрезвычайного происшествия! — еще точнее выразилась Латушенкова. — Ну да, я проломила ей голову утюгом, а затем закопала в снег на балконе. До весны. А весной… Ну я еще не решила, как буду выходить из положения…
Бородин чувствовал, что она на грани истерики.
— Вероника Ивановна, поймите, — он постарался придать голосу как можно больше задушевности, — нам необходимо лично убедиться в том, что ни живой Морозовой, ни ее трупа в вашей квартире нет. Чтобы уж больше вас никогда не беспокоить. Ну такой у меня характер: уверен, что Морозова в ту ночь ушла от вас, но ничего не могу с собой поделать. Обязательно должен соблюсти установленный порядок!..
— Интересно, как только жена с вами уживается! — и нос Латушенковой смешливо сморщился.
— Сам не понимаю! — простодушно улыбнулся Бородин.
— Ну раз уж такой у вас характер, — сказала Латушенкова. — Тем более что снегу нынче навалило… Так и так его надо сбрасывать, — и улыбнулась, что окончательно разрядило обстановку.
— Надеюсь, мы с вами расстанемся по-хорошему, — улыбнулся в ответ Бородин.
— Ну посмотрим на ваше дальнейшее поведение, — все же поосторожничала Латушенкова.
Юра привел двоих мужчин.
— Приступим, — сказал ему Бородин и стал медленно обходить комнату, в то время как Юра в сопровождении одного из понятых отправился на кухню.
— Будьте добры, откройте дверки шкафа! — попросил Бородин хозяйку. — Так, можете закрыть… Диванчик позвольте отодвинуть от стены…
— Двигайте, — миролюбиво разрешила хозяйка.
Поразительно: за диваном на полу ни пылинки, ни соринки!
Обойдя по часовой стрелке комнату, Бородин вновь задержался у мебельной стенки, напротив секции с маленькими выдвижными ящичками.
— В котором у вас хранятся лекарства? — спросил он.
— У вас что, голова заболела? — спросила та, не двинувшись с места.
— Живот, извиняюсь, — улыбнулся Бородин.
Латушенкова вспыхнула:
— Скажите уж прямо, что именно вас интересует! Лекарства я держу в трех ящичках.
— Тогда выдвиньте их по очереди.
— Вы же сказали, что обыска не будет!
— Обыск — это когда в квартире все переворачивается вверх дном, — разъяснил Бородин. — Я же прошу показать мне только вашу аптечку. Трогать я ничего не собираюсь.
— Но в этих ящичках может оказаться и дамское белье, — упорствовала Латушенкова. — Надеюсь, вы не из тех любителей…
— Сомневаюсь, чтобы в этих ящичках было дамское белье, — покрутил Бородин головой.
— Откуда вам знать?
От поглядел на нее с добродушной усмешкой:
— Я уже немножко вас знаю. Прошу…
Верхний ящичек был битком набит импортными упаковками, видимо, дефицитных лекарств. А то, ради чего Бородин затеял осмотр аптечки, обнаружилось во втором ящике, у задней стенки. Это была весьма потрепанная коробка с ампулами морфина.
— Как он здесь оказался? — строго спросил Бородин.
— Так уж вышло, — сквозь зубы ответила Латушенкова.
— Объясните подробнее.
— Да вы поглядите срок годности! Шесть лет назад кончился! После смерти больного осталось шесть ампул, в прошлом году мне пришлось снова ходить в ту семью, и однажды хозяйка отдала мне эту коробку. От греха подальше: боялась за свою двадцатилетнюю дочь. Я не стала отказываться: мало ли что может случиться…
Бородин открыл коробку и требовательно-вопросительно поглядел на Латушенкову:
— Так говорите, оставалось шесть ампул?
В коробке их было всего две. Лицо Латушенковой выражало удивление и растерянность.
— Не знаю…
— Четыре ампулы, значит, уже пригодились? Одну, предположим, вы ввели себе под Новый год…
— Я не вводила себе морфин! — сердито отрезала Латушенкова. — Здесь было шесть ампул!
— Да ну, не вводили? — не поверил Бородин. — Такая серьезная, положительная женщина ни с того ни с сего принялась раскачивать девятиэтажный кирпичный дом…
— Извините, но вы уже паясничаете! — голос у Латушенковой сорвался, в глазах засверкали слезы. Однако истерики и на этот раз не произошло. — Вы, должно быть, не знаете… Морфин не возбуждающее средство. От него бы я поплыла в страну грез и даже не вспомнила бы ни о каком Петрякове.
— Тогда что же?..
— Исключительно алкоголь. Такая, значит, у меня нервная система: нельзя много пить. Теперь буду осторожнее.
Бородин взвесил в руке коробку.
— Тогда почему здесь только две ампулы? Где еще четыре?
Латушенкова закусила губу. Что-то про себя прикинув, решительно тряхнула головой: — Эти ампулы кто-то взял без спросу.
— Вы знаете кто?
— Нетрудно догадаться. Но у меня нет доказательств, поэтому имени называть не буду.
«Вот и ответ на вопрос, почему коротышка так истово запирался», — подумал Бородин и понимающее улыбнулся Латушенковой:
— Не стоит пачкаться, да? Но ампулы мы у вас изымем под расписку. Что ж, осталось только на балконе посмотреть. У вас есть лопата?
Увидев вошедшего в комнату Юру Ковалевского, он подошел к нему и тихо спросил:
