Данил Корецкий - Когда взорвется газ?
– И за что, я вас спрашиваю? – донеслось до Ивана Сергеевича. – За продажу книг. Причем...
– Простите, я в этом не понимаю, – рассеянно сказал Черепахин, сознанием «вплывая» туда, где уже находилось его тело.
А находилось оно в тесной камере предварительного заключения со сплошным деревянным настилом вдоль стены, окном, через которое не проникал ни свет, ни воздух, облупленной раковиной с ржавым, капающим краном, железным стульчаком в углу и желтой лампочкой под высоким, покрытым плесенью потолком. И с соседом – разговорчивым, вполне доброжелательным человечком, который освободил для него крючок вешалки, выделил половину своего одеяла и даже предложил бутерброд с колбасой. Но Ивану одна мысль о еде была противна.
– Чего не понимаете, батенька? – спросил сосед. – Вижу, вы здесь впервые?
– Естественно! – Черепахин сжал пульсирующие виски ладонями. – Простите, я перебил вас.
– Пустое, со мной – это не страшно, а вот с другими советую вести очень осторожно. Здесь настоящие звери попадаются. Без преувеличений: людей едят...
Он сказал это настолько буднично, что Черепахина аж в пот бросило.
«Господи, что же происходит? Куда я попал?!»
– Так вот, взяли меня за продажу книг без лицензии, – прежним обыденным тоном продолжил сосед. – Причем, прошу отметить, собственных книг. Не из домашней библиотеки, а написанных мною. «Лингвистические задачи применительно к курсу „Введение в языкознание“.
Он сделал паузу, очевидно ожидая удивления или похвалы. Но Черепахин был настолько выбит из колеи, что не смог продемонстрировать ни то, ни другое.
– Позвольте отрекомендоваться: автор, Сушин Аристарх Матвеевич, честь имею, – человечек встал и, закрыв глаза, резко кивнул головой, будучи, видимо, в полной уверености, что именно так, по-старокиношному, должен представляться интеллигентный человек.
Росту в нем было немного: метр шестьдесят пять максимум. В ширину – чуть меньше. Лысину обрамляли пышные кудрявые русые волосы. Большие серые глаза под обиженно наморщенным лбом гневно, но в то же время как-то по-детски прищурились. Румяные щеки и тонкий горбатый птичий нос завершали картину. Всем своим обликом господин Сушин напоминал крупную сову, которая вместо ветки по случаю присела на нары.
– Черепахин Иван Сергеевич.
– Очень приятно, хотя, лучше бы, конечно, в другой обстановке. – Аристарх Матвеевич театрально взметнул глаза к потолку камеры, но тут же остыл и сел на отполированный сотнями тел деревянный помост.
– И что, вы думаете, они мне инкриминируют? Противоправная деятельность, направленная на подрыв благосостояния и обороноспособности нашей державы! Во как! Это пара гривен не уплаченного мной налога разорит страну? Приехали!
– Да-да, – встрепенулся Черепахин. – И мне то же самое сказал следователь.
– Ну, видите? Никакой фантазии! Сатрапы! Им не законность нужна, а план. Вас ведь тоже не иначе как за три копейки мытарят?
– Я, честно говоря, и сам не знаю, за что. Следователь Крайко как раз о налогах и говорил, но как-то странно это все.
– Вот-вот! Да вы не волнуйтесь, для меня эти тенеты как второй дом уже стали. Не волнуйтесь, утро вечера мудренее, поедим, поспим и пощелкаем все ваши загадки. Думаю, совет бывалого человека вам не помешает.
– Буду очень благодарен.
– Кстати, адвокат-то у вас есть?
– Ну, есть знакомые, но так чтобы личный... Пожалуй, нет.
– Так же нельзя, Иван Сергеевич. Деловой человек без надежного адвоката, как автомобиль без тормозов. Так занести может! Ну, так и быть, я вам своего посоветую. Голова! Марин Игорь Владимирович, для своих – просто Гарик. Завтра же и переговорю с ним. А домашние знают, что вы здесь?
– Да, следователь разрешил позвонить...
– Разрешил! Благодетель... Это его обязанность!
– Я предупредил супругу, что срочно уезжаю в командировку, пока суть да дело, может, и обойдется все.
– Это вы очень правильно решили, – Сушин одобрительно покивал головой, – зачем женщину тревожить. Я вам сейчас такую историю расскажу, как один сиделец три месяца...
Перенервничавший за этот долгий ужасный день, Черепахин, не вникая в смысл, слушал убаюкивающую болтовню Аристарха Матвеевича. Он немного успокоился, и положение уже не казалось безнадежным. Ведь есть же закон, есть надзорные организации, да и он не последний человек в городе! Разберутся... И с соседом повезло – человек явно приличный, мог же оказаться и какой-нибудь ужасный уголовник: убийца-людоед, например. И адвокат завтра, дай Бог, появится. Иван Сергеевич и сам не заметил, как уснул.
* * *Черепахин проснулся среди ночи. Словно кто-то резко позвонил прямо в мозг и все мысли тут же разбежались и улеглись по своим полкам.
«Какие, к черту, налоги, какие „дивикамы“? Сюжет о трубопроводе – вот единственная причина! В Киеве поднялся скандал, материал стерли, пленку изъяли. У следователя никаких бумаг на столе не было. Он хоть и спрашивал, но ответами не интересовался. Такое впечатление, что вопрос об аресте был решен заранее. Вот только зачем?»
Лежать было жестко, он расправил свой край одеяла и перевернулся на другой бок, но удобней не стало.
«Запугать, вот зачем! Других объяснений нет. Запугать, чтобы потом добиться чего-то! Но чего? Признаний, что он шпион? Бред какой-то!»
Иван Сергеевич любил почитать перед сном детективы, да и фильмы-расследования уважал и часто угадывал концовку. К тому же приходилось иметь дело с настоящей криминальной хроникой, снимать места происшествий. Так что и теоретически он подкован, и практический опыт имеется... Ну-ка, напряжемся, подумаем...
Сквозь тонкое одеяло доски врезались в ребра. Рядом храпел сосед, капало из крана, булькало в железном стульчаке, к тому же ощутимо воняло канализацией. Обстановка не способствовала размышлениям.
«И все равно, кроме газового сюжета, ни с чем нынешний „пазл“ не складывался. Так ведь в репортаже нет ничего, кроме общих слов и малоинформативных кадров! Ну, предположим, стратегический объект, который почему-то плохо охраняется. Но что такое может интересовать следователя прокуратуры, а не „постового милиционера Тютькина“? Только не копеечный налог. Видеокамеры – это явно лишь предлог. Зачем его здесь закрыли?»
Черепахин сидел, опершись локтями на колени, раскачивался, как при иудейской молитве, массировал пальцами виски и напряженно думал.
«Ну, предположим, он действительно разгласил государственную тайну. Тогда его за это и должны карать! Выяснять все обстоятельства выдачи секрета, допытываться – случайно или с умыслом это сделано, проверять связи, искать контакты с иностранцами или с кем там еще... При чем здесь бетакамы, при чем налоги?»
Конечно, тут бы посоветоваться с соседом, у того, сразу видно, голова хорошо работает... Но автор заумных филологических опусов громко сопел, причем как на коротком и судорожном вдохе, так и на длинном неспешном выдохе, словно ритмично пугался чего-то во сне и тут же брал себя в руки.
Неудобно будить незнакомого человека! Надо ждать утра... И постараться хорошо выспаться. Но на этот раз, как он ни старался, заснуть долго не мог. Только под утро пришло тяжелое забытье.
* * *– Подъем! – рявкнул грубый голос. – Встать, кому говорю!
Черепахин вынырнул из кошмарного сна, но кошмар продолжался наяву. Жуткая, в своей убогости и неприспособленности к человеческому бытию камера, в которой можно держать только скот, да и то предназначенный на убой. Атмосфера полного бесправия и произвола, которую олицетворял молодой сержант, стоящий с широко распахнутыми ногами у распахнутой двери и постукивающий литой резиновой палкой по голенищу сапога.
– Построиться у стены. Перекличка! – кричал сержант голосом нечеловеческим и уж точно не предназначенным для людей. Со своими товарищами, знакомыми и членами семьи он разговаривает, конечно, совершенно по-другому.
– Сушин! – молодцевато и громко отозвался сосед, став по стойке «смирно».
– Черепахин, – вяло проговорил директор «Зенита».
Он уже давно отвык от перекличек. И от обезличенности фамилии отвык тоже. Много лет он был Иваном Сергеевичем, товарищем Черепахиным, а в последнее время – господином Черепахиным или господином директором, лауреатом двух республиканских и десятка областных премий, заслуженным деятелем культуры, победителем Всеукраинского конкурса на лучший телевизионный очерк... Его фамилия всегда была окутана флером должностей, званий, уважительных обращений... Сейчас, без них, она выглядела голой и никакого уважения не внушала, да и не заслуживала.
– Чего, не проснулся еще, чудила на букву мэ? – оскалился сержант и ткнул задержанного палкой в грудь. – Может, тебе для бодрости почки пощекотать? Фамилия, громко!
– Черепахин! – выкрикнул Иван Сергеевич. В этот момент он сам себе был противен. И отчетливо понял, что одна жизнь кончилась, и сейчас начинается другая.
