Лейф Перссон - Подлинная история носа Пиноккио
– Нет, – покачал головой фон Комер. – Я, естественно, провел обычные изыскания через различные базы данных и старые аукционные каталоги, но это ничего не дало. Нельзя сказать, что он просил продать меня какую-то кучу барахла, но и ничего сверхъестественного, честно говоря. Когда мы говорим о провенансе двадцатого столетия для произведений русского искусства, здесь все, к сожалению, ужасно запутано. Не будем забывать, что русские пережили революцию и две мировых войны в его первую половину, и миллионы людей были убиты, а все, чем они владели, просто исчезло.
– Тогда так, – сказал Бекстрём. – Тогда я доволен, – продолжил он и вопросительно посмотрел на Лизу Ламм и Юхана Эка, которые в унисон покачали головой. – Тебя самого что-то интересует? – спросил он и кивнул фон Комеру. – Может, у тебя есть желание спросить о чем-то или, по-твоему, ты забыл что-нибудь важное для тебя?
– Нет, – ответил фон Комер. – Единственно меня волнует, как долго я просижу здесь. У меня хватает дел дома.
– Будь уверен, тебе не придется находиться здесь ни одной лишней минуты, и поскольку ни у кого больше нет никаких вопросов, я объявляю о завершении допроса. Сейчас у нас 11.50, – констатировал Бекстрём и выключил магнитофон.
105После первого допроса Лиза Ламм проследовала с Бекстрёмом в его комнату, поскольку хотела обсудить с ним кое-что с глазу на глаз.
– О’кей, – сказал Бекстрём, расположившись за своим письменным столом. – Чем я могу помочь старшему прокурору? – «Прежде чем сдохну от голода».
– Для начала прими мои комплименты, – сказала Лиза Ламм. – Я и понятия не имела, что ты можешь быть настолько чутким.
– Я просто старался сэкономить время, – пожал плечами Бек-стрём. – Если такие, как фон Комер, начинают упираться, обычно проходят годы, прежде чем они оказываются за решеткой.
– Ты заставил барона признаться, что Эрикссон избил его, – заметила Лиза Ламм.
– Конечно, но едва ли за подобное его можно отправить в кутузку. Пока ведь он просто жертва преступления.
– Одновременно это же реальный мотив. По-моему, ты слишком скромничаешь, Бекстрём. Вдобавок он признает, что встречался с Окаре и Гарсия Гомезом всего за пару суток до убийства. В собственном доме, кроме того. А мы об этом понятия не имели.
– Лучше так, чем если бы кто-то из его соседей рассказал нам об этом, и мы смогли бы уличить его во лжи, – заметил Бек-стрём. – Вероятность того, что они обратили бы внимание на Окаре и Гарсия Гомеза, достаточно высока. Если хочешь знать, только одно, сказанное им, имеет какую-то ценность. Именно это меня беспокоит.
– И что это? – спросила Лиза Ламм.
– По его словам, он никогда не бывал дома у Эрикссона. Ни ногой. Предположим, что он сидел и обделался на диване адвоката, когда тот попытался прострелить ему башку, а кто-то из его помощников потом прибил того же Эрикссона.
– Тогда для него стало бы верхом идиотизма отрицать, что он был там. Я понимаю, куда ты клонишь, – поддержала Лиза Ламм.
– На его месте я бы заявил… что «побывал там на пару дней ранее… когда мы праздновали, что снова стали друзьями… а поскольку хватало поесть и выпить и, пожалуй, через край… в результате при попытке стравить газы все получилось значительно хуже, чем я рассчитывал».
«Что случается и с лучшим из лучших», – подумал Бекстрём.
– Я согласна с тобой. Если на диване его ДНК, а ответ на этот вопрос мы, в лучшем случае, узнаем уже завтра, я обещаю задержать барона, как подозреваемого в убийстве Эрикссона.
– А если нет?
– За попытку крупного мошенничества, в качестве альтернативы за крупное мошенничество, – сказала Лиза Ламм. – От этого ему не отвертеться.
– В это я тоже не верю, – проворчал Бекстрём и пожал плечами. – Проблема в том, что моя работа расследовать убийства, а подобный результат слабое утешение для меня. Поэтому к тебе есть две просьбы.
– Да?
– Первая: чтобы он в любом случае просидел у нас до тех пор, пока не придет ответ от криминалистов о том, не он ли перенес приступ медвежьей болезни на диване Эрикссона.
– Естественно, – кивнула Лиза Ламм. – Здесь между нами полное согласие. А вторая?
– Ты и коллега Эк закончите допрашивать его после обеда. Можешь взять и Надю тоже, если у нее найдется что-то новое. Побеседуйте с ним относительно мошенничества, а если тебя интересует, почему я не хочу сам заносить топор над его головой, просто мне сейчас надо разобраться с другими, более важными делами.
– Ты думаешь, он будет отнекиваться?
– Само собой, – сказал Бекстрём. – Сначала будет все отрицать. Потом встанет в позу. Откажется разговаривать с вами. Не скажет ни слова, пока не получит адвоката. А далее все пойдет по полной программе. В конце концов ты дойдешь с ним до Верховного суда. А когда они покачают головой, попадешь в Европейский суд по правам человека.
– Так может, все-таки ты допросишь его сам?
– Это ничего не изменит, – сказал Бекстрём. – Люди вроде него так созданы.
106Лиза Ламм и Юхан Эк поговорили с Надей Хёгберг, и то, что она рассказала, привело их в отличное настроение перед допросом фон Комера, который должен был состояться после обеда. Согласно данным банка барона, он в течение десяти дней, с понедельника 20 мая по четверг 30 мая, трижды снимал деньги на общую сумму в один миллион крон. Даже рассказал своему дилеру, что вынужден делать это с целью завершить сделку с произведениями искусства, где продавец захотел получить оплату наличными в шведской валюте.
Исследование его компьютера со стопроцентной вероятностью показало, что кто-то, имеющий доступ к нему, подкорректировал оригинальный счет в фунтах, в результате чего путем нескольких манипуляций в нем осталась та же сумма, но в кронах. Разница составила девятьсот шестьдесят две тысячи крон. А именно столько нашли в столе Эрикссона. Переделанный таким образом документ потом по электронной почте отправили с того же самого компьютера адвокату, и на его же счет со счета фирмы фон Комера четырнадцать дней спустя поступили сто тысяч шведских крон.
Оригинал счета, который пришел по почте из аукционного дома Сотбис в Лондоне, нашли в одной из папок в офисе барона. Оплата оттуда же пришла на его бизнес-счет в банке СЕБ. Через день после того, как он получил деньги из Англии, сумма в шведских кронах, указанная в подправленном счете, переместилась на счет Эрикссона. Разница почти в миллион крон осталась на счете фон Комера. И откровенно бросалась в глаза, поскольку она, по большому счету, составляла все поступления в течение того месяца.
– Давайте также не будем забывать, что согласно записям, сделанным Эрикссоном в его компьютере, он ведь разоблачил фон Комера. А на след его, возможно, навел анонимный информатор Бекстрёма, – предположила Надя Хёгберг.
Будучи во всеоружии по ключевому вопросу и в хорошем настроении, старший прокурор Лиза Ламм решила сама начать допрос фон Комера. Она выложила все карты на стол перед их подозреваемым, а он в ответ поступил так, как и предсказал Бекстрём.
Для начала объяснил Лизе Ламм, что речь шла о чистом недоразумении, которое он сам обнаружил и сразу же исправил. И ни о чем ином. О досадном недоразумении. Вот и все. Прокурор не согласилась с его мнением и описанием ситуации. В ее понимании это была полноценная попытка крупного мошенничества, а далее все пошло точно, как говорил Бекстрём.
– Все это полная ерунда, – заявил фон Комер. – Дальнейшая дискуссия не имеет никакого смысла, и я больше не произнесу ни слова, не посоветовавшись с моим адвокатом.
– Мне это представляется очень разумным решением, – согласилась Лиза Ламм. – Сама я на основании имеющихся доказательств потребую вашего ареста уже сегодня. При мысли о занятой вами позиции, боюсь, ваше пребывание под стражей может затянуться.
«Добро пожаловать в реальность, задавака», – подумала она.
107Оставив здание полиции, Бекстрём постарался провести остаток дня наилучшим образом. В то время как фон Комер находился в своей камере в арестном доме Сольны и довольствовался их вареной колбасой в хреновом соусе и картофелем машинной очистки, сам он сидел на веранде «Подвала Оперы», наслаждаясь картофельными оладьями с икрой уклейки, бараньими котлетами и идеальной свежей малиной, а также напитками, естественными в данной связи. После завершающего коньяка для улучшения пищеварения, он взял такси и поехал домой на Кунгсхольмен с целью передохнуть.
А по пути попросил водителя остановиться и купить один экземпляр самой крупной вечерней газеты страны. По огромным заголовкам Бекстрём понял, что этот день войдет в историю шведской прессы. Впервые журналистам удалось связать его величество короля с убийством известного адвоката. И намекнуть на контакты монарха с организованной преступностью, а многомиллионные мошенничества с произведениями искусства выглядели чуть ли не безделицей по сравнению с этим.
