Станислав Родионов - Долгое дело
— Беспокоитесь о кадрах? — усмехнулся Васин, доставая ключ.
— Кому-то нужно, — тоже вроде бы отшутился прокурор района.
Он пришёл следом в просторный, выстывший за ночь кабинет. Васин закрыл окно, причесался, дунул на расчёску и мудро глянул на Беспалова:
— Есть что-нибудь новенькое?
— Да нет. Пришёл узнать…
— В десять часов пойду к заму.
— А Рябинин что?
— Не признался.
Беспалов спрашивал не об этом. Что он — протирает очки, теребит ли давно растеребленную шевелюру или обиженно хмурится?
— Уж слишком скоро мы поверили в его виновность.
— Дело не в вере, а в доказательствах, — зевнул невыспавшийся Васин.
Беспалов молчал. Он пришёл сюда без планов, без цели и без мыслей пришёл, потому что не мог сидеть у себя в районе. Но надо говорить, Рябинин ведь замкнётся, как подросток на допросе.
— Андрей Дмитриевич, вы заметили, как воспринимаются преступники в детективах? Если его ловят и ничего о нём неизвестно, то мы этого преступника ненавидим. А если преступник живёт и действует на наших глазах, то мы переживаем вместе с ним и даже сочувствуем…
— Ну и…
— Рябинина я хорошо знаю.
— Естественно, ваш кадр, — согласился зональный прокурор поощрительным тоном: и что же, мол, за кадр?
Беспалов вдруг растерялся. Не от мысли Васина, верно определившей цель прихода районного прокурора, а от внезапной возможности рассказать о нечужом человеке, судьба которого будет решаться в десять часов. Он мог бы толково и сразу охарактеризовать Демидову, мог бы Базалову… Мог бы любого.
— Знаете, Рябинин никогда в транспорте не сидит, — сообщил Беспалов, удивившись, этим ли он хотел начать разговор о следователе.
— Почему?
— Уступает место кому угодно.
— Вежливый, — недоуменно потишал Васин, видимо ждавший подробного отчёта о работе следователя.
— Рябинин любит жену, — заявил Юрий Артемьевич, как ему показалось, таинственно.
— Все мы любим жён.
— Он любит не так, как все.
— Я тоже люблю не так, как все.
Беспалов наждачно зашуршал плащом, который он так и не снял. Неужели рассказывать, как Рябинин допрашивает, проводит очные ставки и ездит на места происшествий? Неужели рассказывать, сколько он расследовал дел и по каким статьям? Это видно из официальных отчётов. Это они знают. Но он всегда спорил с Рябининым, доказывая, что человек красен трудом. Почему ж теперь ему не хочется рассказывать о его труде?
Юрий Артемьевич нервно сдвинул подбородок и вернул его на место — что он может сказать о Рябинине, если несколько минут назад сам удивлялся непонятности его натуры?
— В прошлом году он ездил в отпуск… В том городке убили на танцах парня. Дикое преступление, всех всполошившее. Рябинин включился и весь отпуск проработал, вроде частного детектива. Помог раскрыть…
— Да, была официальная бумага с благодарностью, — сухо отозвался Васин.
— Рябинин размышляет о жизни, ищет её смысл…
— Ну и что?
— Разве это ни о чём не говорит?
— Я знавал преступников — больших интеллектуалов.
— Андрей Дмитриевич, неужели вы серьёзно считаете Рябинина преступником?
— Не важно, что я считаю, а важны улики.
Васин помолчал, раздумывая, продолжить ли начатую мысль или остановиться на сказанной, уже завершённой. Его глаза изучали Беспалова, как просвечивали какими-то новыми, умными лучами.
— Юрий Артемьевич, вы сидите передо мной. Ваши параметры, как говорится, мне известны. Я знаю, что вы скажете или сделаете. И поэтому я вам доверяю. Но я никогда не знал, что подумает и сделает Рябинин. Могу я ему доверять?
— Это потому, что я попроще.
— Как?
— Я примитивнее Рябинина.
Зональный прокурор почти страдальчески поморщился, словно не рассчитал и сунул руку в слишком горячую воду. Но лицо тут же разгладилось, — вода могла и остыть:
— Он даже обликом не соответствует.
— Не соответствует… чему?
— Возьмите вашу Демидову — это следователь. Боевая, энергичная, ухватистая…
— У вас требования к следователю, как к гончей.
— А что тут обидного? Следователь идёт по следу.
— Рябинин не только ходит по следам.
— Не знаю, где он ещё ходит, но специальность не наложила на него отпечатка.
— Может быть, это и хорошо?
— Нет, не хорошо. Значит, он не проникся своей профессией.
— А я не люблю тех, кто ограничен своей профессией, — сказал Беспалов шепеляво и картаво, потому что двигал подбородок туда-сюда.
— Я говорю не про ограниченность, а про отпечаток профессии.
— А я думаю, — упрямо прошамкал Юрий Артемьевич, — что на личность профессия отпечатка не накладывает. Личность сильнее и выше. Вот на посредственность профессия сразу кладёт свою яркую и несмываемую печать.
— Да бросьте вы шатать лицо! — не вытерпел зональный прокурор.
— Извините, — смутился Беспалов, сбрасывая руки на колени.
Васин сокрушённо вздохнул, переключаясь взглядом на свои бумаги. Он пошевелился в кресле, как бы решая, за что приняться: поправил клетчатый галстук, перевернул страничку календаря, изучил её и придвинул к себе толстую папку. Видимо, беседа кончилась. Беспалову нужно встать, попрощаться и уйти. Но он сидел, наливаясь угрюмостью.
— А я тоже не похож на районного прокурора. Плохо?
— На кого же вы похожи? — Васин поднял глаза, которые ещё не начали читать.
— На того, кем работал до тридцати лет, — на токаря.
— Значит, вы тоже личность, — усмехнулся Васин. — Эх, Юрий Артемьевич… Уж если пришли защищать свой кадр, то хотя бы говорили о нём как о работнике.
— Работник он прекрасный. Ни доследований, ни оправданных.
— Волокитчик. Калязинское дело тому пример.
— Он не волокитит, а слишком глубоко вникает.
— Вот видите, слишком. А ведь есть дела, не стоящие выеденного яйца.
— Андрей Дмитриевич, тут некоторый парадокс. Сложность дела зависит от следователя. Если он вник глубоко, то дело оказалось сложным. Если сбил верхушки, то оно простое.
— А кому нужно его глубокое вникание?
— Никому…
— Именно.
— Только государству, — добавил Беспалов.
Васин присмотрелся к собеседнику с новым, прилившим интересом. Кто он, этот токарь-прокурор? Чего он хочет — защитить подчинённого или снять с себя возможную ответственность? Параметры параметрами, а чужая душа — потёмки. И неожиданная мысль отторгла остатки его расположения к Беспалову… Мысль странная, как и всё неожиданное. С Рябининым зональный прокурор несовместим, а всё несовместимое — враждебное. С Рябининым он всегда напряжён и к чему-то готов. А вот такой правильный, тихий и упрямый человек, вроде Беспалова, которого считаешь единомышленником, может ударить исподтишка.
— Товарищ Беспалов, эти поруки Рябинин с вами согласовал?
— Да, как и положено по закону.
— Вы согласились?
— Да.
— Тогда всё ясно.
— Что ясно?
— У кого печать, тому и отвечать.
Из дневника следователя (на отдельном листке).
Лишись я кого-нибудь из близких, мне бы здесь от души посочувствовали. Заболей я тяжёлой болезнью, они бы сделали всё, чтобы вылечить. Сгори моя квартира, они бы пришли её ремонтировать. Потеряй я зарплату, они бы её мне собрали… Почему же сейчас все глухи, словно у меня не беда? Почему никто не спешит мне на помощь? Неужели только потому, что моя беда не совсем личная, а связана с моей работой и как бы социальная? Тогда самая популярная глухота — социальная. Социальная!
Добровольная исповедь.
Я люблю сыграть в карты с солидными людьми, задать приём, путешествовать… Я люблю молчаливых и рукастых мужчин, крепкие и ароматные напитки, дурманные табаки, острые приправы, пронзительную музыку, яркие краски, импортные вещи… Порочная я, да? А с кем вы меня сравниваете — с ткачихой? Вот если бы ткачиха имела мои возможности, а она бы пошлёпала к станку, тогда я бы первая сказала: святая женщина. Вернее — святая дура.
Лида сразу же позвонила Вадиму. Потом он дважды звонил ей. Потом случайно позвонил Гостинщиков. Потом позвонил Сергей. А потом она села к окну…
Потух в открестных домах свет. Фары запоздалых машин отполосовали стены бегущими тенями. Последний трамвай увёз с заквартального проспекта последний грозовой сполох. Какой-то зелёный круг, долго дрожавший за крышей ближнего дома, поголубел и растаял. Двор, как тёмная яма, как чёрное и подслеповатое чудовище с глазами-лампочками у подъездов, привалился своей спиной к оконному стеклу. Теперь Лида жила только звуками, редкими и какими-то затерянными в этой осенней ночи…
Там, на заквартальном проспекте, отгремел бессонный грузовик. Неуверенно — ещё на научились — прошумели во дворе подросшие за лето берёзки… Человек прошёл и хлопнул дверью — подгулял, с работы или просто так, опоздал? Где-то и что-то упало — в ночи всё падает. Где-то и что-то вздохнуло — в ночи всегда вздыхает, а может, это вздыхает сама ночь… Вода стучит по железу карниза… Крупные капли бьют в стекло, плющатся и сбегают вниз разветвлённо и быстро, как молнии. Крупные капли бьют в стекло и попадают ей на глаза. Как же они его пробивают?.. Это же против законов физики. Но глаза мокрые…
