Сергей Белан - Ресурс Антихриста
— Что и говорить, мрачную вы картину рисуете, Юлий Викентьевич, — заметил Верховцев без всякой иронии.
— А теперь от общего перейдем к частному, — сказал Серебрянский, слегка ослабив галстук. — Вот вы, когда пришли сюда со своим компроматом на меня, наверняка думали, мол, какой я умный-разумный, выведу сейчас этого злодея на чистую воду, а ведь наша эта встреча не что иное, как исполнение воли Игроков, а не результат вашей исключительности. Каждое событие, каждая жизнь, каждая смерть — все решается там, наверху, а значит, не пристало таким как мы с вами рядиться в мантию высшего судии и выносить приговоры себе подобным: кого миловать, кого казнить, кого посмертно в рай откомандировать, а кого спровадить пылать в геенне огненной.
— Послушать вас, Юлий Викентьевич, так выходит, что мне надо все побоку, обняться, расцеловаться с вами и разойтись с миром?
— Ну, брежневские телячьи нежности нам вовсе ни к чему, а вот придти к какому-то взаимоприемлемому согласию, наверное, очень не помешает, — многозначительно ответил Серебрянский. — Уверяю вас, мы можем здесь сколько угодно махать мечами, но больше, чем гроссмейстерской ничьей, никто из нас не добьется. Это уже предопределено, можете поверить. Ладно, давайте считать, что первый раунд между нами завершен, разведка боем проведена, а сейчас сделаем перерыв, выпьем водочки, закусим и по ходу продолжим беседу. Я думаю, не ошибусь, предположив, что нам еще есть, что сказать друг другу…
Складывающаяся ситуация породила у Олега странные противоречивые чувства, — он пришел сюда, чтобы сорвать с этого человека личину уважаемого бизнесмена и обнажить скрывающуюся под ней уродливую сущность негодяя, а тот, прочитав ему лекцию об относительности и условности понятий добра и зла, о месте простого мирянина во вселенской иерархии, предлагает продолжить беседу в более теплой, непринужденной обстановке. Олег, и в самом деле, не выложил еще все свои козыри, но и Юлий Викентьевич, по всей видимости, сидел, выражаясь языком картежников, не с голым валетом.
— Так вы не против моей идеи? — переспросил Серебрянский, видя замешательство детектива, и, хотя тот еще не успел открыть рта, добавил: — Молчание всегда истолковывалось как согласие.
Он поднял телефонную трубку:
— Дианочка, голубчик, мы тут с гостем надумали перекусить, сделай нам, дорогуша, легкой закусочки и минералочку из холодильника.
Юлий Викентьевич положил трубку и лицо его расплылось в улыбке гостеприимного хозяина:
— Немного терпения, Олег Евгеньевич, и мы продолжим наши прения в более комфортабельной обстановке. Когда встречаются два достойных человека, атмосфера их общения должна соответствовать уровню задач, которые они собираются решать, говоря проще, если без бутылки здесь не разобраться — даешь бутылку на-гора!
Серебрянский подошел к бару и открыл его:
— Какую водку предпочитаете «Столичную», «Смирновскую», «Кремлевскую», «Кубанскую»? Есть, кстати, «Посольская» советского разлива из старых запасов, очень рекомендую.
— Пожалуй последнее, советского разлива, — сказал Верховцев. — Не знаю, как у вас, а у меня это прилагательное, признаюсь, до сих пор светлую ностальгию вызывает.
— И это нормально, — отозвался Серебрянский, выставляя на стол бутылки, рюмочки, фужеры и стопочку салфеток. — Тут я с вами полностью солидарен — развал нашей страны я рассматриваю как совершенный нонсенс. Ни фатальной неизбежности, ни малейшей логики в этом не было. Народа лишили идеи, отобрали веру в светлое завтра, не предложив взамен ничего хоть на грош стоящего, я уж не говорю о последствиях в плане экономики. А ведь не надо было выдумывать ничего сверхмудреного. Все было под рукой. Достаточно было реанимировать и чуть подработать хрущевскую концепцию совнархозов с максимальной экономической самостоятельностью регионов и все бы завертелось как надо. На это ума не хватило. Зато хватило разменять Горбачева на сверхдержаву. В общем, свершилась чудовищная глупость, но уверяю, того, кто сказал «Мяу!» вы никогда уже не отыщете.
— Видимо Всевышний там, наверху, сделал неудачный ход, и белые допустили в игре неоправданную жертву, а Сатана ее принял с явным удовольствием, — как бы между прочим, заметил Верховцев.
— Не могу с вами не согласиться, — обронил Серебрянский, протирая салфеткой фужеры. — И если партия будет продолжаться в таком ключе то, боюсь, дни Земли, как планеты, сочтены.
Минут через десять в кабинет вошла секретарь, катившая перед собой элегантный столик из пластмассы. На нем, помимо всевозможных бутербродов, фруктов и бутылок с минералкой, красовались две аппетитнейшего вида пиццы. Она расторопно переложила привезенное на стол, за которым сидели хозяин и его гость и, не проронив ни слова, удалилась. Юлий Викентьевич наполнил рюмки водкой, фужеры минералкой и сказал:
— Я, Олег Евгеньевич, обычно тостов не по делу избегаю, но на сей раз хочу предварить наше скромное застолье пожеланием их двух слов: «за взаимопонимание»…
Он, не дожидаясь Верховцева, опустошил свою рюмку и добавил: — Водку можете пить смело — она не отравленная.
— И на этом спасибо, — не остался в долгу частный детектив.
— Так на чем мы с вами остановились? — Спросил Серебрянский, закусывая водочку бутербродом с красной икрой.
— Вы говорили очень занятные вещи о добре и зле, о зависимости простого смертного от воли Высшего Разума, да и вообще о ничтожности гомо сапиенс, как такового в масштабе мироздания…
— Да-да, повторю свою мысль о том, что человек и в самом деле ничтожен, как бы он ни стремился этого не признавать, — с видимым сожалением произнес Серебрянский. — В одной повести мне довелось вычитать строчки, мне почему-то они врезались в память. Строчки такие: «люди страстны, люди слабы, люди глупы, люди жалки, обрушивать на них нечто грандиозное, как божий гнев, представляется мне в высшей степени бессмысленным.
Прощать людям их грехи не так уж трудно…» Вы знаете, кому принадлежат эти слова?
— Нет, — честно признался Верховцев.
— Одному хорошему английскому писателю. А этот человек, наверное-таки, знал, что говорил — он без малого прожил целый век.
— Ваши примеры, Юлий Викентьевич, наталкивают на грустные выводы, что жизнь человека, как создания ничтожного, сущая нелепица, безделица и лишена всякого смысла.
— Вы недалеки от истины, — отпив минералки, проговорил Серебрянский. — Пожалуй не ошибусь, если скажу, что нет такого человека, который хоть однажды не подумал бы о бессмысленности своей жизни. В детстве мы смотрим на звезды, думая, что они принадлежат нам, так же как плюшевый мишка, с которым ложимся спать, а в преклонном возрасте, в старости, немощные и сгорбленные, мы больше смотрим на землю, себе под ноги, ибо понимаем, что последний гвоздь, вбитый в крышку нашего гроба, и есть для каждого из нас истина в последней инстанции. Жизнь человека — это как непрочитанная им книга; в зависимости от того, сколько каждому из нас отмерено на этом свете, одному достается толстый фолиант, другому — тонюсенькая брошюрка. И большинство людей, я уверен, прочитав до конца книгу собственной жизни, разочарованно откладывают ее в сторону и, махнув рукой, говорят: «а-а, ничего интересного, отдельные места, так себе, читать можно, а в целом, скукота и посредственность…» Интересная жизнь, как и интересный роман — большая редкость, исключение из правил. Чаще всего ее суть — суета сует и борьба за физиологическое выживание. Жаклин Кеннеди-Онассис, незадолго до своей смерти, как писали в газете, сказала, что от жизни не стоит ждать слишком многого. И это откровение одной из блестящих женщин нашего столетия, красавицы, что купалась в роскоши. Кушайте, кушайте пиццу, Олег Евгеньевич, пока она теплая…
— Спасибо, — поблагодарил Верховцев, отрезав себе кусок этой тутти-фрутти итальянского происхождения. — Вы, Юлий Викентьевич, необычная личность. Ваше мироощущение, должен сказать, меня просто поражает. И это не пустой комплимент — человека, который был бы таким жестким реалистом при благополучном его положении, лично я встречаю впервые.
— Я не совсем вас понял…
— Обычно люди, добившиеся в жизни того, чего добились вы, я имею в виду материальное благополучие, менее скромны в самооценке, отрываются от Земли, воспаряют и мнят себя ни больше ни меньше, чем пупами Вселенной, — пояснил Олег.
— Это их беда, — ответил Серебрянский. — Я знаю таких сильных мира сего, в кавычках, сколько угодно. Во многом, это суетные и тщеславные люди, забывающие в своем стремлении повелевать золотой рыбкой о бренности собственного бытия. В обществе, подобному нашему, Олег Евгеньевич, где людей с протянутой рукой куда больше, чем обладателей тугих кошельков, надо приучить себя жить осторожней, не выпячиваться почем зря, иначе можно наплодить новых «шариковых», у которых на уме будет лишь одно — устроить очередной передел мира по своему усмотрению. Как сказал один мой знакомый, зависть бедных прописана за порогом богатых. Голодный пес, как вы знаете, самый злой и беспощадный, то же относится и к человеку. Однако мы заговорились, пора бы и еще по рюмочке.
