Сергей Белан - Ресурс Антихриста
— Доброе имя?! — Серебрянский остановился посредине кабинета. — Как говорят в Одессе, вы меня расхохотали. Какое доброе имя — ежу понятно, этот деятель собирался с ними скрыться.
— А он вам об этом говорил? Я очень сомневаюсь. На этот счет у вас нет никаких доказательств. Но, даже если допустить, что это и так, то вы, наверняка, должны знать: намерения неподсудны — подсудны действия. И еще. Я думаю, что не сильно ошибусь, предположив, что эти деньги пошли на покупку новых судов, приобретенных вашей фирмой в конце июня и в июле месяце. Пришло время платить по другим счетам, Юлий Викентьевич.
От взгляда детектива не могла утаиться сложная гамма противоречивых чувств, отразившихся на лице Серебрянского, но тот быстро взял себя в руки и спокойным ровным голосом спросил:
— А у вас, мой дорогой, есть доказательства, что убийство как таковое вообще имело место? Вы скажете, что эта пленка. Чушь, детский лепет!.. Да под дулом пистолета я вам тоже признаюсь, что покушался однажды в Стамбуле на жизнь Римского папы. Где сам предмет обвинения, где жертва, где труп?
— Лично для меня тут все ясно, — сказал Верховцев и поправился, — почти все. Но вам я ничего доказывать не собираюсь, мне достаточно предоставить информацию к размышлению в соответствующие органы, а они уж пусть разбираются. Вполне допускаю, что вы и не знаете, где в точности спрятан труп, но зато это знают те, кому это дело вы поручали. Я думаю, если следствие хорошо поищет, то свидетели обязательно найдутся.
— Кто знает, кто знает… — загадочным голосом произнес Серебрянский. — В жизни ведь как может статься: иных уж нет, а те — далече…
— Одним словом, когда идет большая резня, одним трупом больше, одним меньше, уже не в счет, так? Ну, не следствие найдет, так экстрасенсы, одна фирма, говорят, недавно в этом очень отличилась.
Серебрянский сделал вид, что пропустил эту реплику мимо ушей. Он пару раз в молчании прошелся от стола к окну и снова сел напротив Олега.
— Ответьте мне на такой вопрос: вот вам, я вижу, не терпится покарать зло. А зачем? Лично вам от этого полегчает?
— Как зачем?! — Верховцев вначале даже опешил от этого неожиданного, наглого вопроса. — Впрочем, я вам отвечу. Может быть, помните, как в одном фильме следователь то и дело ловил закоренелого преступника и каждый раз ему втолковывал, что воровать это плохо, и что он будет ловить и сажать его до тех пор, пока тот не поймет, что это действительно плохо. Вот и я тоже считаю, что причинять людям зло — это плохо, и если зло не карать, оно, как раковая опухоль, будет разрастаться и расползаться, и, в конечном итоге, это приведет к тому, что баланс между добром и злом на нашей матушке Земле будет непоправимо нарушен.
— А вы, милейший, оказывается не просто детектив, а еще и философ! Может у вас еще и ученая степень в этой области имеется, не удивлюсь. Такое время… я вообще уже давно ничему не удивляюсь — бывшие официанты возглавляют торговые дома, певцы открывают косметические центры, дворники идут в журналисты, недоучки-инженеры заправляют в правительстве… Значит, вы говорите, если зло не наказывать, в мире нарушится баланс между добром и злом? А кто установил этот баланс, чем он измеряется, и кто знает точно, каковы должны быть пропорции добра и зла, чтобы он сохранялся? Уверяю вас, сколько ни бейтесь над этими вопросами, ответа вы не найдете. Тогда еще разрешите полюбопытствовать: а возможно ли вообще провести четкую границу между этими двумя понятиями? Я лично сильно сомневаюсь. Вот, скажем, врач, сделавший безнадежно больному человеку, по его же просьбе, укол с целью навсегда избавить его от непереносимых мучений, кто он? Преступник?! Нет?! Как оценить его действия? Или еще пример: ждал я однажды в гости свою родственницу, пожилую женщину. Задержалась она почти на час, пришла, спрашиваю ее, в чем, мол, причина такого опоздания. Рассказывает: недалеко от остановки троллейбуса, где она собиралась садиться, увидела, случайно, лежащего в кустах человека. Подошла, нагнулась — перегаром несет, словом пьяный в отрубе. Рядом ключи, бумажник, из кармана вывалились. А перед этим дождь прошел, сыро. Ну, говорит, жалко мне стало — мужчина, видать, не бродяга какой-то, прилично одет, обворуют еще, или того хуже, воспаление легких схватит, решила позвонить. И позвонила по ноль два. Дождалась, приехала полиция, забрала невменяемого, она спрашивает: куда вы его повезете, ей отвечают, как куда, в вытрезвитель. Вот она и мучилась потом, целый вечер, места себе не находила — правильно ли она поступила, хорошо или плохо. От одних, говорит, неприятностей я его вроде и спасла, а другие, получается, накликала. Вдруг, мол, этому мужчине теперь на работу из вытрезвителя сообщат и его уволят, а при нынешней безработице это, считай, катастрофа… Что вы можете сказать по этому случаю? Как видите, Олег Евгеньевич, все в нашем мире очень относительно.
Серебрянский встал, сделал пару шагов, потом резко развернулся и снова сел на место. Побарабанив пальцами по столу, он чуть подался вперед, в сторону Верховцева, и доверительным тоном спросил:
— Скажите, Олег Евгеньевич, вам никогда в голову не приходила мысль о том, что в этом мире от нас, простых смертных, ровным счетом ничего не зависит? Абсолютно ничего! И все наши деяния предрешены и расписаны помимо нашей воли от Адамовых времен и до скончания света?
— В каком смысле? — не понял его Верховцев.
— В самом прямом. Знаете, что является самим чудовищным заблуждением существа, именующего себя гомо сапиеис? Я вам скажу: самой идиотской его иллюзией является та, что он сам хозяин своей судьбы, и что он вершит ее на своем жизненном пути по собственному желанию. В действительности же, он лишь исполняет свое предназначение, исполняет роль, написанную для него свыше.
— И кем же? — спросил с интересом Верховцев, который находил рассуждения Серебрянского занимательными и, в некотором роде, даже поучительными.
— Господом богом, ответил бы вам кто-нибудь другой, но я предпочитаю избегать общепринятых расхожих толкований, а потому скажу так — высшим космическим разумом. Это и есть та диспетчерская, которая контролирует всю нашу Вселенную, всю систему мироздания. Там создается сценарий всех наших деяний на краткий миг нашего пребывания на этой планете, а мы лишь, как послушные актеры, разыгрываем расписанные нам роли.
— Не очень-то отрадная перспектива жить, чувствуя себя этакой марионеткой, — вставил Олег.
— Вот-вот, вы, кажется, ухватили мою мысль, — увлеченно продолжал Юлий Викентьевич. — Давайте порассуждаем дальше и попробуем представить Вселенную в виде какого-то единого живого организма, сравним ее, скажем, с человеком. Я не астроном и могу показаться в чем-то неточным, но если провести какие-то параллели между строением Вселенной и человека, то мне представляется примерно такая картина: наша Земля, учитывая масштабы мироздания, — это всего-навсего рядовой атом, наша солнечная система в такой шкале измерений мне видится как молекула, галактика наша, исходя из этого, какой-нибудь орган, ну, допустим, селезенка. Вот и подумайте, если рассматривать Вселенную в таком аспекте, что есть в данном раскладе обыкновенный человек, а? Если не абсолютный ноль, то нечто к нему приближенное, согласитесь. А если это так, то что тогда значат на фоне вселенских процессов все наши дела, поступки, помыслы, страстишки?..
— К чему вы это все ведете? — полюбопытствовал Верховцев, для которого пространные рассуждения Серебрянского были полной неожиданностью и казались для данной ситуации не вполне уместными.
— А к тому, мой дорогой чекист, что мы всего-навсего функционеры, исполнители высшей воли, а потому нелепо устраивать между собой разборки на уровне винтиков. Давным-давно выяснено, что наша жизнь — игра, и борьба сил добра и зла есть основная интрига этой игры. А всю партию на Земле разыгрывают два игрока — Всевышний за белых и Сатана за черных, а мы только фигуры, не властные противиться всемогущей воле игроков с большой буквы. Человечество, народ, Олег Евгеньевич — это быдло, что на польском языке означает скот, и мы действительно скот под кнутом незримого, но всемогущего пастуха. Но как нет пророка в своем Отечестве, так и нет этого пастуха на Земле, наш пастырь — высшая субстанция.
— Что и говорить, мрачную вы картину рисуете, Юлий Викентьевич, — заметил Верховцев без всякой иронии.
— А теперь от общего перейдем к частному, — сказал Серебрянский, слегка ослабив галстук. — Вот вы, когда пришли сюда со своим компроматом на меня, наверняка думали, мол, какой я умный-разумный, выведу сейчас этого злодея на чистую воду, а ведь наша эта встреча не что иное, как исполнение воли Игроков, а не результат вашей исключительности. Каждое событие, каждая жизнь, каждая смерть — все решается там, наверху, а значит, не пристало таким как мы с вами рядиться в мантию высшего судии и выносить приговоры себе подобным: кого миловать, кого казнить, кого посмертно в рай откомандировать, а кого спровадить пылать в геенне огненной.
