Евгений Сухов - Делу конец – сроку начало
Никогда Ольга не чувствовала себя такой одинокой. А за дверью раздавался голос Валентины Федоровны, она по-прежнему находилась в центре внимания и старческим фальцетом, срывая голос, с энтузиазмом пересказывала произошедшее.
Ольга достала из холодильника мартини и налила себя полный бокал. Выпила в три глотка. Закурила, закинув длинные ноги на мягкий табурет. И понемногу стала осмысливать случившееся. Стась к ней больше не придет, это ясно как дважды два. Она почувствовала себя совершенно беспомощной. Нечто подобное чувствуют малолетние дети, оставшиеся без родителей. Будто бы сразу осиротела.
Нужно что-то делать, как-то жить дальше.
Идея к ней пришла неожиданно — так же враз шальная молния срезает одиноко стоящее дерево, осветив на полверсты сгустившиеся сумерки. На душе полегчало, а черно-белое видение окружающего насытилось спектром красок, оттеснив блеклую картину случившегося.
Ольга едва дождалась вечера. В девять часов открывался ночной ресторан на Калининском проспекте. Место так себе, не из лучших, с заявкой на западный шик.
Огромный зал вбирал в себя едва ли не всю праздную толпу Нового Арбата. Это обстоятельство было существенным — в создавшейся толчее можно почувствовать себя мышкой-норушкой, зарыться куда-нибудь в угол зала, где станешь недосягаемой для десятков блуждающих взглядов.
Ольга критически посмотрела на себя в зеркало. Грустно, подурнела. А что с ней станет, если неприятности посыплются чередой? Оттянула веко — белки подернулись мелкой сеточкой лопнувших сосудов, под глазами синева. Да-с. Впрочем, кое-что можно подправить: маска, французские кремы вернут коже ее цвет. Сейчас, конечно, не до улыбок, но можно поупражняться перед зеркалом, и тогда она будет напоминать себя прежнюю — беззаботное дитя, спешащее проглотить нектар жизни. Сегодня непременно нужно надеть темно-синее платье, любимое. Оно, как никакое другое, подходит к вечернему ресторанному торжеству и в то же время достаточно коротко, чтобы не выглядеть недотрогой. Мужчины всегда обращают внимание на руки, за ними особый уход, потому что пальцы — это визитная карточка женщины.
Ольга вдруг обнаружила, что кожа на ладонях увяла. Еще одна мелкая неприятность. Выжав из тюбика на пальцы смягчающий крем, она привычными движениями стала втирать его в кожу.
Через два часа священнодействия она внимательно посмотрелась в зеркало вновь. Уверенный взгляд темно-карих глаз любого мужика проберет до самой мошонки. Самодостаточная сильная женщина, прекрасно осознающая силу своих чар.
До Калининского проспекта Ольга добиралась на попутке — дряхленькой «шестерке», которая пыжилась, чихала и грозила развалиться пополам после очередного нажатия на газ. Водила, двадцатипятилетний брюнет с глазами ребенка, сконфуженно поджимал губы, будто опасался упрека за насилие над собственной машиной, и простуженно покашливал. Несмотря на кроткую внешность, он без конца бросал алчные взгляды на бедра Ольги, и девушка всерьез беспокоилась, что водитель может захлебнуться слюной и тогда они никогда не доберутся до места.
— Вы живете там? — сделал робкую попытку разговорить незнакомку водитель.
Он все еще не мог поверить, что в его салон, пропахший бензином и дешевым табаком, может влететь столь изящное существо с броским и красивым оперением.
Под ногами Ольги перекатывалась пустая бутылка, которая неимоверно раздражала ее. Она прижала ее каблуком, отчего платье, и без того короткое, поднялось еще выше. Водитель, заприметив интимный узор на колготках, едва не проехал перекресток на красный свет.
— Вовсе нет, — ответила Ольга, даже не взглянув на агнца с жадными глазами. — Я там работаю… Я валютная проститутка, иду снимать жирных клиентов.
Водитель хрюкнул себе под нос что-то невразумительное и, похоже, был готов расхохотаться, но, заметив неестественно серьезное лицо девушки, решил не выражать бурно распиравших его эмоций. Следующую часть пути до Калининского проспекта доехали молчком. Парень хмурился, обидчиво водил носом и разыгрывал мальчишку, у которого увели велосипед.
— Останови здесь, — попросила Ольга, когда «шестерка», отчаянно чихнув, выехала на проспект, освещенный в этот час неоновыми витринами.
Машина, словно на последнем издыхании, послушно сбавила обороты и прижалась к правому краю дороги. От праздника, едва увиденного, в глазах парня родилась тоска — кому-то ресторанная музыка, полный стол всевозможной жратвы, легко доступные девочки, полные карманы башлей, а кому-то гнуться до полуночи за баранкой ради куска хлеба. Несправедливо, бля!
Ольга распахнула сумочку и, вытащив из нее пятьдесят долларов, положила на панель.
— Сдачи не требуется. Купишь своей девочке цветы и коробку конфет. Они это любят. И будь с ней поласковее, тогда она тебе непременно даст. — И, уже закрывая дверцу, зло добавила: — Утри слюни, на меня у тебя денег не хватит.
С минуту водила смотрел Ольге вслед. Так же завороженно мальчишка наблюдает за полетом воробья, упорхнувшего из его ладоней. А потом, окончательно смирившись с дорогой потерей, процедил сквозь зубы:
— Шлюха!
И, прибавив газу, быстро поехал мимо праздника жизни.
Легкомысленная атмосфера ресторана ненадолго расслабила. Как и хотела, Ольга заняла столик в самом углу ресторана и, покуривая дамскую сигарету, стала дожидаться. На нее уже обратили внимание четверо парней, сидящих за соседним столиком, явные любители групповухи, уже мысленно раздели ее и оттрахали по нескольку раз. Все это было не то. В своих фантазиях они могли зайти слишком далеко, а этого ей не нужно. А потом, обслуживать сразу четверых — никакого здоровья не хватит.
Через стол сидели трое: два парня и белокурая девушка. Круглолицый альбинос оказался без пары и усиленно вращал головой в надежде отыскать съемный вариант. Парень уже дважды делал ей знаки, но она, как египетская царица, продолжала смотреть в сторону. Все это не то: во-первых, альбиносы притягивают неудачу, а во-вторых, слишком много свидетелей для предстоящего дела. Нужного ей человека она заметила сразу, как только он вошел в ресторан. Высокий, слегка сгорбленный, как это частенько бывает с людьми баскетбольного роста, с очень короткой стрижкой, отчего волосы топорщились малопривлекательным ежиком, он покрутил на пальце ключи от машины и, споткнувшись взглядом о хорошенькое личико Ольги, направился прямо к ее столику, добродушно улыбаясь.
— Я тут приятелей ищу, договорились вроде бы здесь встретиться, а их все нет, — радостно сообщил стриженый. — Вы позволите, я пока рядом с вами посижу, а то, знаете, одному в ресторане сидеть, это такая тоска смертная.
Ольга перевела взгляд на его руки — мускулистые, нетерпеливые, быстрые. По его хитроватому выражению было видно, что он хоть сейчас готов был потискать сдобное девичье тело.
— Присаживайтесь, я не против, — великодушно разрешила она.
Этот тип мужчины Ольге был понятен. Простота сквозила во всем его облике. Очень осторожное и многочисленное племя примерных семьянинов, не упускающих возможности сходить на сторону. Наверняка его женушка уехала на пару дней навестить захворавшую матушку, и, чтобы супружеская постель не остыла, он решил покувыркаться на простынях со жрицей любви. Взгляд у молодого человека был ищущий, оценивающий, он словно прикидывал, достойна ли Ольга чести быть уложенной на супружеское ложе.
— А как вас зовут, девушка? — жизнерадостно поинтересовался незнакомец.
Боже мой, как все это банально, в этом мире ничего не меняется. Сколько же раз ей приходилось слышать этот вопрос: сто? а может быть, двести? или тысячу?
Стриженый считал преступлением терять время, когда находишься рядом с красивой женщиной. Он так торопился, будто ожидал, что через полчаса может вернуться жена и лишить его праздника.
— Ольга, если это вам доставит удовольствие, — равнодушно протянула Крачковская.
— Какое замечательное имя, — расчувствовался баскетболист. — А меня зовут Семеном. Можно, я вас угощу? — И торопливо, словно опасался, что Ольга может отвергнуть его предложение, спросил: — Что предпочитаете? Шампанское? Вино? — И уже вкрадчиво: — А может быть, водочки?
— Водочки.
— Вот и славно. — Мужчина подал знак, щелкнув пальцами, и официант, гибкий, словно ивовый прут, и очень угодливый, вопросительным знаком застыл над столом.
— Чего желаете?
— Водки! И поесть на твое усмотрение. Ну, чего-нибудь эдакого! — в предвкушении потряс он сжатыми кулаками.
— Сделаем, — черкнул официант карандашиком в блокноте и скоренько удалился, изящно выполнив сложнейший слалом между расставленными столиками.
Ольга делила женатых мужчин на три группы. Принадлежавший к первой из них шуровал направо и налево и всякий раз со стыдливым и покаянным видом возвращалась к верной жене. Вторая группа — вольные отношения в семье, когда супруги, словно наперегонки, пускаются в разгул, меняя партнеров. Семен скорее всего принадлежал к третьей группе, когда мужчина ведет себя, подобно щуке, спрятавшейся в заводи и устремляющейся на поверхность за добычей только в том случае, если в толще воды рассмотрит жирненькую плотву, годную к употреблению. А потом вновь в заводь, в семью, где можно спокойно ожидать следующего греховного совокупления.
