Алексей Рыбин - Трофейщик
— Тебе хоть умыться надо, куда тебе в таком виде в электричку.
— Да? Ну, по пути найдем лужу какую-нибудь почище… Пошли, Ваня, а то я упаду сейчас. Деньги есть у тебя с собой на билеты? Надо нам сейчас до дома без эксцессов лишних добраться.
— На билеты хватит.
По дороге Алексей ополоснул лицо и руки, но с одеждой было сложнее — похоже, она уже не поддавалась восстановлению, особенно в таких походно-полевых условиях.
— Ладно, черт с ним, кому какое дело! Сейчас и не такие персонажи по городу гуляют.
К станции электрички Алексей подходил уже словно во сне, почти ничего не видя сквозь полузакрытые глаза. Иван Давидович же, наоборот, как-то воспрял, шагал довольно бодро и тащил шатающегося Братца за собой. В вагоне электрички, которая по счастью — иначе Алексей заснул бы на перронной скамье — подошла почти сразу, они плюхнулись на жесткое, выкрашенное грязно-вишневой краской сиденье.
— Поспи пока, — посоветовал Иван Давидович, — ехать далеко.
Но сон у Алексея куда-то подевался — еще на станции он с трудом не позволял векам сомкнуться, а сейчас им овладело возбуждение, которое бывает при большом недосыпе, что-то вроде второго дыхания, и теперь он чувствовал себя довольно бодро, словно чуть-чуть под хмельком.
— Домой нам сейчас нельзя, Ваня, поедем-ка в Озерки к одному моему приятелю. Там и Катерина должна быть сейчас, если, конечно, все нормально.
— А что с Катей-то? — спросил испуганно Иван Давидович.
— Да знаешь, я ее на всякий случай доверил Игнату, ну, в Озерках который, а то мало ли что — в заложники ее загребут, нам же ее не отбить будет, это же не кино со Шварценеггером или со Сталлоне. Так что, думаю, все в порядке. — Он замолчал ненадолго, а потом вдруг начал говорить, развивая тему, на которой останавливался еще ранним утром, и Ваня уже успел про нее забыть.
— Оружие, спрашиваешь? — Иван Давидович сначала было удивился, он ничего такого не спрашивал, но дальнейшие слова Алексея напомнили ему собственные утренние вопросы. — Оружие, да… А ты не задумывался никогда, почему люди марки собирают? Или спичечные этикетки? Ну, история — это понятно, древность, то-се. На самом деле ерунда это. Есть архивы, где вся эта история хранится профессионалами, классифицируется и изучается. — Алексея понесло, слова лились непрерывным потоком, он иногда путался. Иван Давидович слушал внимательно, поправляя иногда приятеля. Ему вдруг стало действительно интересно — Алексей не часто при нем говорил серьезно, все больше хохмил. Его так и воспринимали в их компании — легкий человек, весельчак, бодрячок…
— Эти собиратели, может быть, одни из самых счастливых людей на свете. Понимаешь, они нашли себе игру, которая стала их жизнью, они изолировали себя от всего остального, от негативных вещей. Их на службе начальство покроет, а они придут домой, шкаф откроют, альбомчики свои достанут и тащатся… У них есть цель в жизни, смысл. У тебя вот есть цель в жизни?
— Ну, по большому счету, — Иван Давидович помедлил, — по большому счету — нет, — сказал он неожиданно для себя. Еще секунду назад, слушая последние слова Братца, он был уверен, что ответит утвердительно, конечно, есть у него цель, как и у всякого нормального человека, конкретная цель… — Нет, Алеша, знаешь, вроде бы нет у меня никакой цели. Разве что жить спокойно. Вот и все, если по-честному.
— Вот я так и думал. Ни у кого ее нет, это же элементарная истина. Вернее, так же как у тебя и у меня, цель — жить. Кому-то — спокойно, кому-то — бурно. И все. И в этом заключаются остальные как бы подцели, которые многие считают главными — счастье детей, родителей, мир на земле, богатая страна, все, о чем говорят каждый день. А на самом деле просто жить хочется хорошо. Вот так. Бога-то нет, ты же это понимаешь? — неожиданно спросил Алексей.
— А при чем тут Бог? — удивленно переспросил Иван Давидович.
— Ну, как при чем? При том, что есть один только человек, на семьдесят или на сколько там, на девяносто процентов состоящий из воды, а в остальном — тоже из всякой органики. Тварь дрожащая, одним словом, как незабвенный Федор Михайлович говаривал. Вернее, писывал. Кстати, еще тот персонаж…
— В смысле — Раскольников?
— В смысле — Достоевский.
— A-а, да-да. Он бы сейчас такого наворотил — небу жарко стало.
— Вот-вот. Это называется русская литературная традиция, пропитанная христианским духом. Коммунистическая партия у нас сейчас тоже пропитана христианским духом — священники с партийными обнимаются, целуются, партийные им храмы отстраивают, которые в свое время повзрывали, а попы их благословляют. Комедия просто, клоунада какая-то. Да, о чем мы начали? О коллекционерах. Вот верующие — это самые большие, самые фанатичные коллекционеры. Они коллекционируют свою веру, символы, способы защиты от действительности. Понимаешь, о чем я?
— С трудом. При чем здесь коллекционеры?
— Ну, я же говорю: коллекция — это буфер между реальностью и человеком. А у верующих это особенно сильно развито, особенно мощный этот буфер. У них же есть ответы на все вопросы, все природные и социальные явления они могут объяснить, для них вообще нет проблем. Бог дал, Бог взял, так Богу угодно. Вся ответственность снимается с них таким образом. Ну а те, кто не маньячит, кто попроще — мы то есть, просто коллекционеры, — мы так уж не зарубаемся на этом деле, но кайф оно приносит огромный. Генку вот возьми — он же зарабатывает неплохо, а все бабки на пластинки тратит. Он их все наизусть знает, а все равно покупает — ему на них смотреть приятно. Знаю, сам такой. Я же оружие собираю не для того, чтобы из него стрелять, хотя и пострелять люблю. Любил. — Алексей чуть запнулся. — Да, любил. А оружие — это такая вещь, столько в нем разных смыслов заключено… С одной стороны, это как бы и орудие убийства, противоестественная вещь, ненормальная, да? А с другой — ну, разве в конце двадцатого века винтовку можно называть серьезным оружием? Атомная бомба уже устаревает. Как ты, Ванечка, к химическому оружию относишься или к бактериологическому? Вот современное оружие, настоящее, действенное. А климатическое? Раз — и затопили город-другой, а то и страну небольшую. Вот Питер затопить несложно, если покумекать как следует. Я уж не говорю о телевидении — это всем оружиям оружие, граждане еще слабо себе представляют его возможности и то, что оно с ними может сотворить. Вернее, уже творит. А все огнестрельное и холодное — это оружие каменного века. На самом деле принцип-то остался тот же — метание снарядов в противника. Камни это или куски свинца — какая разница? Результат-то один. Здесь прогресс идет не в сторону принципиальных изменений, а в сторону увеличения личного комфорта, вместо тяжелого камня маленькая пулька, и руками опять же махать не надо, напрягаться — спустил курок, и все. Оружие вообще всегда было, есть и будет, пока люди вообще существуют. Так почему бы его не собирать — классные штуки. Образцы технического совершенства своего времени. Все лучшее из достижений механики и вообще науки всегда в первую очередь направлялось на конструирование и производство оружия. И опять же вещь не совсем бесполезная. Как почтовые марки, например.
— Ну, марки, это, положим, деньги. Хотя оружие тоже…
— Да, оружие тоже деньги, но оно самоценно, это вещь в себе, а стоимость марок искусственная, просто люди как-то договариваются между собой: это — дорого, это — дешево… Все условно, как условна и ценность, скажем, одежды — одни джинсы стоят триста тонн, другие — сто пятьдесят. А вся разница в названии фирмы. Мода. А оружие имеет некоторую абсолютную ценность. Не только оно, еще ряд других вещей, но их крайне мало на фоне всего, что мы покупаем. Все эти новые модели видео, аудио, обои какие-нибудь сумасшедшие, мебель — это же игрушки для взрослых, у которых нет своей индивидуальной игры, как у меня или, скажем, у Генки, и они хватаются за все подряд. — Алексей широко зевнул. — Ладно, Ваня, замучил я тебя. Давай-ка я посплю немного.
— Слушай, Алеша, — тихо спросил Иван Давидович, — а тот автомат, что ты в лесу прячешь? Куда ты его подевал ночью? Извини, конечно, если это твоя тайна…
— Автомат я там внизу оставил, где все оружие. Я, Ваня, с этим покончил. Надеюсь, что покончил. Нет у меня больше автоматов, ничего я про них не знаю и знать не хочу. Все, я сплю.
IX
В районе улицы Чайковского набережная Фонтанки всегда совершенно пустынна. Знаменитая своими транспортными пробками магистраль, по которой выкачивался из города по одной стороне и вливался по другой бесконечный поток грузовых автомобилей, трейлеров, фургонов, легковушек, начиналась чуть дальше от Невы, а здесь Фонтанка была тиха и безлюдна, лишь гуляющие напротив в Летнем саду парочки оживляли пейзаж, истинно петербургский, в отличие от ленинградского, который начинался за Аничковым мостом — дымный, шумный, суетливый и грохочущий пейзаж большого промышленного города. Звягин понаблюдал минут пять из Летнего сада за местом, где была назначена ему встреча. Ничего подозрительного он не заметил. Даже если бы что-то и было — человек, машина, — все равно нужно идти. Здесь задний ход давать нельзя. Не те это люди — подчиненные Бама. Могут неправильно понять, могут и обидеться. За две минуты до назначенного срока он перешел через Фонтанку по мостику, за полминуты вышел на угол улицы Чайковского, спустя ровно тридцать секунд — он следил по своим наручным часам — из-за забора, ограждавшего ремонтируемую часть улицы, вышел молодой человек, тот самый, который беседовал когда-то со Звягиным в кафе, приветливо улыбнулся и, протягивая руку для приветственного пожатия, сказал:
