Татьяна Гармаш-Роффе - Роль грешницы на бис
– Не так, но у меня нет ни малейшей охоты вам объяснять. Важно то, что у людей с умственным отставанием часто встречается очень высокая потребность любить и быть любимыми. И направлена она обычно на одного человека, максимум двух – остальные им глубоко безразличны… Антон нуждался в материнской любви, но, как следует из ваших слов, так и не сумел ее добиться от приемной матери, отчего сильно страдал… Вы, Света, считаете, что заменили ему всех, но, скорей всего, неудовлетворенная потребность в материнской любви у него осталась, и она ныла, болела, как рана… Поэтому вам было столь легко направить руку Антона на випов. Стоило лишь сказать, что именно они виновны в том, что он остался без матери… Эти убийства бессмысленны, они вызваны больной логикой больного ума, но вам они были нужны, так как стали частью вашего плана, по которому Измайлова должна умереть и оставить наследство сыну. Вы собирались приписать убийства Измайловой, а затем инсценировать ее самоубийство. Держу пари, что Антон об этом нисколько не догадывается! Он, бедолага, думает, что мстит за мать и делает доброе дело для нее же… В его сознании «добрые дела» выглядят своеобразно, но он, он верит своей больной логике и вашему указующему персту… И… и что дальше, Света? Как вы ему описали дальнейшее развитие событий, после того, как он отомстит всем «плохим»?
– Как-как… – буркнула Света. – Он маменьке собирался подарок принести, дурачок. Все мечтал, что она порадуется и спасибо ему скажет, что всех негодяев переубивал… И с распростертыми объятиями сыночка примет… Все приставал ко мне: «Как ты думаешь, она теперь будет меня любить?» А я чего? Я отвечала: «Будет, конечно, будет». Чего с него взять, с несмышленыша? Ему эта мысль была как конфетка в конце обеда. Он бы ради нее и полгорода переубивал! Ну, а в конце я бы только руками развела: вишь как оно обернулось, мамка твоя родная на себя руки наложила, извини уж…
– Вот оно что… – проговорил Кис и замолк, потрясенный. Права Вера, права: кто может с точностью сказать, где пролегает грань между умственными отклонениями и примитивным умом?
– Чего еще? – напряглась Света.
Алла посмотрела на детектива с видом не менее потрясенным. Кажется, она тоже поняла.
– Да вы же просто ревновали, Света! – заявил Алексей. – Страшно, дико, безумно ревновали! Вы боялись, что он и впрямь понесет свою любовь, которой вы привыкли владеть и распоряжаться безраздельно, своей матери!.. Нет, Света, вы не заменили ему всех тех, в чьей любви он нуждался! «Нуждался» – не то слово, любовь ему жизненно необходима, он без нее просто не способен нормально функционировать. И отдача его была столь же неистовой. Столь неистовой, что его любовь может оказаться ловушкой: такие люди не делят любимых ни с кем другим. Поэтому, подозреваю я, вы не замужем, верно? Антон бы вас не отпустил! Но, как я уже сказал, для людей с такими умственными отклонениями способность неистово любить избранных соседствует с полнейшим равнодушием, граничащим с бесчувственностью к остальным. И вы знали это, Света, – вы ведь хорошо знаете Антона… И потому боялись, что новая любовь к матери может полностью вычеркнутьвасиз его жизни … А Антон стал для вас всем, как вы сами и выразились… Да, разумеется, наследство наследством, вы сами придумали этот план и начали ему следовать, но однажды поняли, что можете потерять Антона… И этот страх, ваша ревность к его матери сыграли здесь далеко не последнюю роль! Именно потому вы категорически отмели любое альтернативное решение вопроса: вы не могли открыть правду Измайловой, даже если и предполагали, что вам в этом случае щедро перепадет при ее жизни и отойдет все целиком после ее естественной смерти. Вам нужно было завладеть состоянием Измайловой, но без нее самой – иначе Антон понес бы своей матери ту любовь, которая до сих пор безраздельно принадлежала вам одной…
– Ерунду говорите! – дернулась Света, всем своим видом показывая, что сыщик несет полнейшую чушь.
– О, нет, совсем не ерунду, и вы прекрасно это знаете! Антон патологически равнодушен к тем, кого не любит… А любить одновременно многих он не умеет. Именно поэтому он убил Юлю, мою секретаршу.
– Я велела ему девчонку не трогать!
– Он вас не послушался, потому что ему все равно: убить или просто подвинуть в сторону. У Антона нет никаких, вообще никаких чувств к посторонним. Они для него не более чем неодушевленные предметы. Он не пожалел ее жизни, но странным образом пожалел ее внешность… И выбрал такой способ убийства, который эту внешность не портил. Знаете почему, Света? Вы ведь никогда Юлю не видели, верно?
– А мне без разницы! – дернула плечом прачка.
– Уж надо думать… Недалеко вы ушли от Антона, скажу я вам… – сухо заметил Алексей. – Юля была немного похожа на вас… Он действительно вас свято любит, ваш сводный брат или кем он там вам… Именно поэтому он предпочел Юлю утопить.
– Значит, если бы секретарша не была на меня похожа, вы никогда бы меня не вычислили? – неожиданно обрадовалась Света.
– Ну почему же? – оскалился Кис то ли в неприязненной улыбке, то ли в гримасе отвращения. – После нашего вчерашнего спектакля, который прослушали поочередно все женщины, одна из них непременно бы явилась этой ночью. Не вы, так другая. Но я был уверен, что придете именно вы… Кто придумал стрелять отравленными иглами? Антон?
– Тоша что хочешь придумает! Он все умеет!
– Неудивительно. Люди с такими отклонениями часто бывают необыкновенно рукасты и изобретательны во всем, что касается материальных вещей… Вы были головой в вашем союзе, а он – вашими руками… В Александру он стрелял?
– Куда я велю, туда он и стреляет!
– Иголки в моей двери – тоже вы распорядились? Или он сам додумался?
Света довольно улыбнулась:
– А что, хорошая мысль была, а? Такой приветик от нас! Вам понравилось?
Кис покачал головой. Еще немножко, и Света начнет умилять его своими непосредственными реакциями!
– Понравилось, Света, понравилось. А вам нравится тут сидеть в наручниках? – улыбнулся он почти дружелюбно, разве только самую малость хищно. И, с удовлетворением отметив, что Света насупилась, сменил тему: – Откуда у вас яд?
– Не скажу!
– Да мне и не надо. Этим уж пусть следователь занимается… Где Антон?
– А вот не узнаете! Не найдете вы его, понятно? Не скажу я вам, хоть убейте, не скажу!
Кис покачал головой, удивляясь самонадеянности этой женщины. Она хитра, ничего не скажешь, у нее есть способности к логическому мышлению, это очевидно, но ее ограниченность, в том числе и эмоциональная, сближала ее со сводным братом… Или мужем? Впрочем, ему, Кису, без разницы. Разница если и была, то лишь в том, что поступки Антона объяснялись врожденным умственным дефектом, а у Светы не имелось даже этого оправдания.
– Мы знаем вашу фамилию, Света. У Антона точно такая же, не правда ли? Мы располагаем его фотографией: вчера, пока вы сосредоточенно вслушивались в комнате Элеоноры в наш с Аллой Владимировной диалог, Ирина по моей просьбе обыскала вашу сумку, и в частности ваше портмоне, а в нем обнаружилась маленькая фотография Антона, которая завтра же уйдет в розыск… Без вашего руководства Антон быстро проколется: он, надо думать, отличный тактик, но стратегом в вашем тандеме были вы, Света… Вы, должно быть, и вправду его очень любите, – тихо добавил Кис. – Только теперь вы ничем ему не сможете помочь. И себе тоже.
Алла, хранившая молчание все это время, вдруг произнесла сдавленным голосом:
– Эта фотография, где она? Дайте мне ее…
Кис вынул – на этот раз из своего портмоне – маленький четырехугольник и протянул актрисе. Она взяла, надела очки, поднесла поближе к свету.
Ни Алексей, ни Света не видели ее лица – Алла повернулась к ним спиной, но оба увидели, как затряслись ее плечи, хотя до их слуха не донеслось ни звука.
Сколько раз она плакала в своей жизни – вот так, безмолвно, беззвучно, чтобы никто: ни муж, ни посторонние – не узнал о том, как ей плохо, как ей скверно, как ей невмоготу жить от душившего ее презрения и одиночества?..
Света, глядя на спину Измайловой, вдруг скривилась от плача.
– Маленький мой, Тошенька, что же я наделала, а? Тошенька, деточка, братик мой, муж мой, что же я наделала-а-а!!!
Измайлова обернулась. Глаза ее были сухи, только лихорадочно блестели. Неожиданно она направилась к Свете, села рядом, обняла ее за плечи и медленно, без выражения, словно осторожно пробуя слова на их опасный вкус, произнесла в голос:
– Сыночек мой… что же я наделала…
Света резко отодвинулась от актрисы, посмотрела на нее в упор, с ненавистью, как вдруг голова ее уткнулась в плечо Аллы, и она зарыдала еще громче.
Актриса только молча поглаживала ее по спине, словно баюкая, глядя перед собой отрешенным, все тем же странно блестящим взглядом.
