Андрей Воронин - Таможня дает добро
«Ну я и вскочил в вагон уходящего поезда! Вот она, спокойная жизнь на родине. Грибки, ягодки… Хотя и там, на Западе, было несладко. А все началось…»
Но из‑за чего началось, вспоминать не хотелось,да и времени на эти размышления у него не было. Он явственно вспомнил столб линий высоковольтных передач, вспомнил табличку с черепом и молнией: «Не влезай, убьет!».
«Надо было написать"Не влезайте", обратиться к потенциальному самоубийце с уважением. Хотя на"ты"тоже убедительно. Всегда ведь кричишь"стой!", а не"стойте!", даже если человек, бегущий к пропасти, — женщина. Вот и ты, Дорогин, стой. Стой и думай. По всему выходит, я переступил край пропасти и не упал до сих пор лишь потому, что пока не заметил — опоры под ногами уже нет. Да, да, столб… Возле него, в лесу, я закопал проклятые ящики с чертовым ниобием. Теперь мне ниобий придется забрать, ведь без меня его никто не найдет. Я‑то и сам найти эти ящики могу, только сориентировавшись на местности. Хоть убей, плана сейчас нарисовать не смогу.»
Сергей поставил лопату у крыльца, держа в руке куртку, вошел в дом. Он открыл холодильник, вытащил бутылку минеральной воды, свернул пробку и принялся пить прямо из горлышка — жадно, захлебываясь, как будто пил в последний раз. Газированная вода пенилась, текла по лицу на майку, но охладить разгоряченного мужчину не могла. Ему хотелось действовать, но в такой ситуации спешить было нельзя.
«Хоть головой о стену бейся, но придется ждать, пока они меня найдут сами.»
Ждать пришлось недолго. В половине четвертого зазвонил телефон. Сергей сидел с пистолетом на колени. В левую руку он взял трубку, в правую — пистолет, предварительно сняв его с предохранителя. Вполне могло оказаться, что за домом кто‑то следил.
«Но если бы следили, то тогда позвонили бы раньше», — тотчас же сообразил Дорогин.
Его прямо‑таки подмывало выстрелить в трубку, но вместо этого он спокойно произнес:
— Алло, я слушаю!
— Кто это — я? — послышался незнакомый мужской голос.
— Я, — повторил Сергей. — Или ты тоже хочешь представиться?
Послышался сухой смешок:
— Я тоже останусь «я.» Но я тебя знаю.
— Скорее всего и я тебя знаю, урод, — сказал Дорогин все тем же невозмутимым тоном, хотя лицо его искривила гримаса, глаза под сдвинутыми бровями засверкали, а рука крепко сжала рукоять пистолета. Ладонь мгновенно вспотела, указательный палец сам тянулся к курку, к рифленой дужке.
— Слушай сюда: твоя подруга у нас, и если ты ею дорожишь, то вернешь металл.
— А если не дорожу? — сказал Дорогин. — Женщин в мире много.
— Тогда… — голос дрогнул, и говоривший, немного хрипя, произнес, — тогда мы ее разрежем. Разрежем на много кусков.
— Но металла не получите.
— Получим. Ты уж извини, — сразу меняя тональность, проговорил незнакомец, — пса твоего пришлось пристрелить, больно он смелый.
— За собаку заплатишь!
— Ну это мы еще посмотрим, кто кому будет платить. Хотя, в общем, мы готовы заплатить. Сколько ты хочешь?
— Я хочу, чтобы вы отпустили Тамару. Дайте ей трубку.
— Погоди, дадим и ей.
— Я хочу убедиться, что она жива.
— А ведь говорил, что тебе до нее нет дела. Я сразу понял, когда побывал у вас в доме и немного с ней пообщался, ты очень дорожишь этой женщиной. Да и я, знаешь, ею бы дорожил. По–моему, в твоих руках было сокровище.
— Что ты имеешь в виду?
— Конечно, женщину. Металл — дело приходящее.
— Послушай, — произнес Дорогин, у него созрел план, наверное единственно верный во всей этой ситуации, — давай сделаем обмен.
— Взаимовыгодный? — прохрипел мужчина.
— Думаю, да.
— Ну–ну!
— Вы отпустите женщину и возьмете меня. Ведь все равно без меня вам до ящиков не добраться.
— Где они?
— Ну, так я тебе и скажу! Единственное, что абсолютно точно, они не здесь, не в доме, они далеко отсюда.
— Я так и знал! — прохрипел мужчина. — Ты, сука, спрятал их там!
— Конечно, спрятал, не волочь же мне на плечах ниобия на несколько миллионов!
Наступило молчание. Пауза была зловещая.
— На, поговори со своей подружкой.
Наверное, минуту, а может, чуть больше в трубке царила тишина. Дорогин слышал, как бьется его сердце, надрывно, предательски громко. Ему даже казалось, что левая рука затекла и дрожит, но он побоялся поменять позу.
— Алло! Алло! — не выдержав, крикнул он в микрофон.
— Сейчас, — раздался мужской голос, все тот же мерзкий, с хрипотцой голос. Послышалась возня, затем вздох и частое дыхание.
— Сергей! Сергей! — быстро говорила Тамара. — Это мерзавцы, полные мерзавцы! Ты их не бойся!
— С тобой все в порядке, дорогая?
— В порядке!
— Тебя били?
— Нет.
— Дай трубку кому‑нибудь, кто рядом! Опять послышался все тот же голос:
— Не волнуйся, у нас весь разговор идет через динамик, я вас слышу.
— Запомни, если хоть волос упадет с головы Тамары, если на ее теле появится хоть одна царапина, я вас всех урою, я с вами сделаю то же, что сделал с таможенниками!
— Не пугай. Давай лучше разговоры разговаривать и решать поскорее. Мне металл нужен как можно быстрее, а тебе, наверное, женщина нужна. Я понимаю, ты не хотел ввязываться в эти дела, ты хотел разобраться с таможенниками. С ними ты разобрался, а пострадали люди, в общем, тебе незнакомые.
— Теперь знакомые, — сказал Сергей.
— Значит, так, через полчаса я тебе позвоню. Сиди дома и не дергайся, убивать тебя нам нет смысла.
— Пока нет смысла, — поправил его Дорогин.
— Но в твоих интересах сделать так, чтобы вообще в подобном действии необходимость отпала.
— Понял, — Сергей отключил телефон, вытер о джинсы вспотевшую ладонь.
«Хоть одно хорошо, Тамара жива и с ней все в порядке. Если бы что‑то случилось, она бы сумела дать мне знать», — подумал Дорогин.
Он не полагался на внутренние часы, смотрел не отрываясь на циферблат больших напольных курантов. Ему казалось, минутная стрелка приросла к месту и не двигается. И только потом он сообразил, что часы стоят, что маятник неподвижен. Он увидел свое отражение, маленькое, искаженное в позолоченном диске маятника, который был похож на рождественский елочный шар, напоминал о празднике, о тепле.
— Я спокоен, — сам себе сказал Дорогин, — я абсолютно спокоен.
И странное дело: дрожь в руках улеглась, сердце забилось ровно.
«Злость — плохой помощник, — подумал Дорогин, — никогда не надо горячиться. Я принял верное решение: Тамара здесь ни при чем, за все должен платить только я, и никто другой.»
Телефон не зазвонил ни через десять минут, ни через час, а зазвонил, когда Сергей уже устал ждать. Еще не прозвучало в наушнике ни одного слова, а по звуку Дорогин понял, что звонят из машины: слышался ровный гул двигателя.
«Не из города, — решил Дорогин, — с трассы. Слишком ровно работает двигатель, и нет посторонних звуков.»
— Волнуешься? — раздался уже знакомый голос.
— Жду. Один раз ты уже не сдержал слова. Мужчина засмеялся:
— Не всегда получается так, как рассчитываешь. Но нервы у тебя, мужик, крепкие, выдержишь. Ты же не старик какой‑нибудь, чтобы от инфаркта кончиться. Баба твоя у нас, мы ее оставили в надежном месте. Жди возле выезда на московскую трассу, метрах в ста.
— Где Тамара?
— Не в твоем положении, мужик, ставить условия. Если мы с тобой обо всем договоримся, то проблем не возникнет. Мне не хочется никому делать больно. Ты поедешь с нами, а ее отпустят.
— Я тебе не верю, — сказал Дорогин, уже подходя к входной двери, держа в одной руке пистолет, а в другой — телефонную трубку.
— Твои проблемы.
Тяжелый джип резко свернул на дорогу с трассы. Под широкими колесами зашуршал, застрекотал гравий. В джипе сидели трое — два охранника и сам Барановский. Он нервно курил, шляпа лежала на сиденье, лоб вспотел. Время от времени Барановский рукавом плаща утирал лицо.
Фигуру Сергея Дорогина они увидели сразу. Тот шел от дома спокойно, не спеша, вразвалочку.
— Ага, вот ты какой!
— Что будем делать?
— Езжай, — бросил своему охраннику Геннадий Павлович. — Езжай, остановишься шагах в десяти.
— Может, кончить его, а, Геннадий Павлович? — резко обернувшись к шефу, скривив губы, зло спросил Коля Овчаренко, имевший среди своих громкую кличку Овчарка.
— Ты не скалься, — нервно буркнул Барановский, — веди себя смирно.
— Плюгавый он какой‑то! Может, его порешить — и концы?
— Сиди, — прошептал Барановский, разглядывая Дорогина.
Тот стоял и смотрел на свою собственную тень, поигрывая трубкой радиотелефона.
Джип затормозил и замер шагах в десяти от Муму. Барановский выходить не спешил. Первым из джипа выбрался Овчаренко, Сильнов остался за рулем. Единственное, что он сделал, так это вытащил пистолет и положил его на сиденье, где только что сидел его напарник.Дорогин был невозмутим. Рассмотреть выражение его лица Барановский не мог.
