Андрей Воронин - Таможня дает добро
— Ладно, — сказал он, повернул ручку дверцы и лениво, грузно ступил на землю. Постоял возле машины, полуприкрытый своим охранником, а затем сказал почти шепотом:
— Стой здесь, я сам буду говорить, — и двинулся к Муму.
Тот тоже сделал два шага.
Когда между мужчинами расстояние сократилось шагов до четырех, Муму спросил:
— Что, один побоялся приехать?
— Почему побоялся, я уже ничего не боюсь, наверное, как и ты.
— Я боюсь, — то ли шутя, то ли всерьез проронил Дорогин.
— И чего же ты боишься?
— Боюсь, что у вас нервы сдадут и вы наделаете глупостей.
— Наверное, не напрасно боишься, — произнес Барановский, держа руки опущенными.
Что в него кто‑то станет стрелять, Дорогин даже не допускал. Ведь им что надо — два ящика с ниобием, а где тот ниобий, известно только ему. Так что ящики являются гарантом его личной безопасности и даже — неприкосновенности. И его дело — осчастливить их открытием тайника или молчать как воды в рот набравши.
— Слушай, мне кажется, ты мужик серьезный. Давай и потолкуем серьезно.
— Думаю, ты за этим и приехал.
— Тебе нужна твоя женщина? — Нужна, — сказал Сергей.
— А мне нужны ящики с металлом. Так что уладим это дело честно: ты нам ящики, а мы тебе твою женщину.
— А если наоборот? — спокойно и уверенно сказал Дорогин. — Вместо Тамары возьмете меня, а ее отпустите.
— Хорошее предложение, — немного подумав, сказал Барановский. — Но, знаешь что, Дорогин…
— Видишь, ты и фамилию мою знаешь.
— Знаю, — сказал Барановский. — Если бы я захотел, я бы мог взять тебя тепленьким. Подождали бы мои люди в доме, когда ты туда приедешь, и скрутили бы тебя. Мешок на голову, привезли куда следует, поговорил бы я с тобой…
— Почему ты пошел другим путем?
— Думаю, мы договоримся и так, — не вдаваясь в рассуждения, буркнул Геннадий Барановский.
— Может, и договоримся.
Коля Овчаренко стоял у джипа, держа в правой руке пистолет, наблюдая за странным мужчиной, с которым его босс вел, судя по всему, сложные переговоры. Неизвестно откуда взявшаяся пчела пролетела над головой охранника, сделала несколько кругов, жужжа прозрачными крылышками, и села ему прямо под левый глаз. Овчаренко судорожно дернул головой, вскинул руку с пистолетом, пытаясь отогнать назойливое насекомое.
Дорогин мгновенно бросился в сторону, резко, как профессиональный боксер. В его левой руке, словно Муму демонстрировал фокус, появился тяжелый пистолет, выхваченный из‑за спины. Громыхнул выстрел. Овчаренко крутанулся на месте, пистолет выпал из его руки, а Дорогин нацелил свое оружие прямо в лоб насмерть перепуганному, мгновенно побелевшему Геннадию Барановскому. Дорогин косил глазами то на водителя в кабине джипа, то на Барановского.
Правая рука, в которой охранник держал пистолет, была перебита. Овчаренко зажимал рану, кровь капала на гравий, на брюки. Овчаренко выл от боли. Сейчас он действительно полностью соответствовал своей кликухе, выл, как овчарка, которой перебили лапу.
— Еще одно движение, и я всажу в каждого из вас по пуле. Ясно, уроды?
— Погоди, погоди, — Барановский еще не понимал, что, собственно говоря, произошло. Овчаренко находился сбоку, и видеть движения своего охранника Барановский, естественно, не мог. Правая рука второго охранника незаметно тянулась к соседнему сиденью.
— Не двигайся, урод! — нацеливая свой пистолет прямо в лоб водителю джипа, громко крикнул Дорогин. — Шевельнешься — урою, как последнюю падлу пристрелю! И поверь, не промахнусь! Руки положи на баранку, слышишь!
Обе руки водителя легли на баранку джипа.
— Пошли со мной, — приближаясь к Барановскому, втыкая ему пистолет в грудь, сказал Дорогин— Иди за мной. А вы стойте на месте. Перевяжи ему рану! — крикнул Сергей.
Через несколько минут они вошли в дом. Сергей обыскал вспотевшего Барановского. Оружия у того не оказалось.
— Ну вот видишь, как оно получается? Теперь ты мой заложник.
Такого поворота тот явно не ожидал.
— Кончай! Мы с тобой, Дорогин, можем договориться и по–другому.
То, что Дорогин — конченый тип, Барановский понял сразу, понял еще там, на границе Беларуси и Латвии, когда увидел, как тот расправился с таможенниками и чуть не сжег живьем Саванюка.
— Давай договоримся.
— Слушай, погоди, — обрезал его Дорогин, —стой и молчи, я буду говорить. Мы сейчас с тобой сядем в машину и поедем, поедем туда, где Тамара, и заберем ее.
— Стой, стой, не гони коней! — быстро заговорил Барановский. — Ты, наверное, и не знаешь, сколько стоит металл в тех двух ящиках.
— Знаю.
— У меня есть покупатель, конкретный покупатель, с деньгами. Мы можем получить наличные и разделить все на троих. Это каждому по миллиону. Представляешь, каждому по миллиону?
— Чего так мало? И почему мы должны делить на троих, когда я могу один завладеть всем?
— Без меня ты не продашь, только я и мой компаньон знаем покупателя.
— Логично, — сказал Сергей, — ты все рассчитал.
— Да–да, я все рассчитал, — Барановский волновался, и больше всего его пугало то, что этот «отморозок» может запросто всадить ему пулю в лоб. И тогда ему, Барановскому, уже не будут нужны ни металл, ни деньги, все в одну секунду потеряет смысл.
— Ну как тебе мои условия? — сказал Муму, правой рукой подавая трубку радиотелефона. — Звони своим людям и скажи, что я тебя взял в заложники. И если они не выпустят Тамару, я всажу в тебя все те пули, что остались в обойме.
Барановский принял трубку радиотелефона, тяжело задышал, засопел, по лицу покатились крупные капли пота. Сдернул с лица очки, испуганно заморгал.
Но он пока еще не потерял присутствия духа, его мозг соображал.
— Знаешь что, Дорогин, давай переиграем. Бесполезно звонить, твою женщину на меня никто менять не станет.
— Это еще почему? Разве ты дешево стоишь?
— Никто не стоит тех денег, которые дадут за металл. За такие деньги убивают не задумываясь, ты это знаешь.
— Тогда давай сделаем по–другому: ты мне скажешь, где она, мы с тобой поедем и освободим ее.
— Нет. У меня другое предложение: давай разделим деньги, разделим на троих. С тобой и моим компаньоном. Худой мир лучше войны.
— Пока деньги меня не интересуют, мне надо освободить Тамару.
— Чего ты упрямишься? Заладил одно и то же! Освободят ее, когда металл окажется у меня.
— Долго ждать, — сказал Сергей.
— Что значит долго ждать?
— Ты же понимаешь, металл у меня не здесь, я оставил его у границы.
Глава 19
У Дорогина с Барановским состоялся долгий разговор. Но, если у людей есть желание договориться, они всегда приходят к компромиссу. Коля Сильнов и Овчаренко ждали босса у машины, и им строго–настрого было запрещено подходить к дому, тем более заходить в него. Охранников удивило, что их хозяин, человек, готовый выхватить оружие ни с того ни с сего, на этот раз вышел с пустыми
руками.
По его лицу охранники догадались, разговор был тяжелым. Иногда на лице Барановского появлялось удивительное выражение, понятное только охранникам, ведь они его знали давно и каждую гримасу на его немного одутловатом лице могли прочесть как раскрытую книгу. Рука Овчаренко была перевязана, но продолжала кровоточить.
— Ты как? — спросил у охранника Барановский.
— Я ни при чем, — сказал Овчаренко, — все пчела. Самая обыкновенная, мать ее… Села прямо на глаз… А если бы укусила?
— Слушай, знаешь, что было бы, может,лучше?
— Если бы она тебя в глаз укусила.
— Кость не задета? — в некоторой степени участливо осведомился Муму.
— Нет, но кровища хлещет, как из кабана.
— Это ничего, бывает хуже. Съезди к врачу, пусть перевяжет.
— Да–да, — сказал Барановский. К чему это относилось, охранники так и не поняли.
— Куда едем? — спросил Сильнов.
— Вы, ребятки, только за оружие не хватайтесь, сидите тихо. Давайте к городу, а там возьмете тачку. Дальше мы поедем вдвоем. И никуда не звонить! Я вас сам найду, понятно?
Услышать подобное охранники не ожидали. Но делать ничего не оставалось, босс приказал, надо выполнять. Когда машина находилась у кольцевой, Барановский увидел несколько частников, стоящих у автобусной остановки.
— Притормозите здесь. И вылезайте, доберетесь своим ходом. Деньги есть?
Охранники переглянулись. Барановский запустил руку в карман плаща, вытащил пачку денег в банковской упаковке и подал Сильнову.
— Это вам на таблетки и за тачку рассчитаться. Я сам вас найду.
— Мы же…
— Не ищите.
— А ты руку спрячь, — попросил Муму раненого Овчаренко.
— Ага, да–да, — Овчаренко перебросил кожанку через руку, скривился от боли.
— Все, ступайте, — резко приказал Барановский.
— Сам поведешь? — спросил у него Муму, когда
