Инна Тронина - Отторжение
— Ну-у, Инка, ты больно строга! После брачной ночи чего не бывает! — рассмеялся Андрей. — Вы ведь вдвоём находились в квартире?
— Значит, ты считаешь это нормой? — окрысилась я. — И сам бы мог так пойти?
— И рад бы, да слишком сложно. Выйдешь в коридор, а там Женька фуэте крутит, или Лёлька на роликах носится. Да ещё Изольда Кимовна несётся по своим делам…
— Как бы там ни было, но я не желаю такое видеть! После свадьбы Сашка даже смотреть на меня по-другому стал. Пришлось обварить ему яйца кипятком — чтобы в себя пришёл. А то явился — в костюме Адама и в полной готовности…
— Да ты что! — испугался Андрей. — Гляди — без ребёнка останешься.
— Ничего, на этом кобеле всё без следа заживает! — со злостью ответила я. — Ты поможешь от него хоть ненадолго избавиться?
— Вот ведь — ни тёщи нет, ни свекрови, а всё равно проблемы! — тяжело вздохнул Озирский. До приезда гаишников оставалось десять минут. — Куда бы его, одноглазого, отправить? В Москву его отпустишь?
— Да хоть на Чукотку! Думаю, что Сашка там нужен больше, чем здесь.
Я уже воображала свои свободные вечера, вдвоём с прекрасным персидским котёнком. Этот чёрный чертёнок то спал на моих газетах, то носился с мячиком по всей квартире. И спали мы с ним в одной постели, что очень не нравилось Сашке. Если у меня что-то болело, тёплый комочек прижимался к этому месту и избавлял от страданий.
— Значит, договорились. Пусть Сашок в Москве поживёт, с семьёй Бабенко. Не дело, что дети одни остались. Нужен кто-то взрослый, особенно на завершающем этапе. Они ведь там тоже задание выполняют.
— А Оксана разве не взрослая? — удивилась я.
— Девятнадцать лет — мало. К тому же, у неё ребёнок. Тяжело всё на себе тащить. Да и вообще, мужчина в доме нужен. При случае молодую семью изобразят, чтобы не вызывать подозрений. И защитить детей Сашка сможет — даже в нынешнем своём состоянии. Сколько он там пробудет, не знаю. Всё зависит от того, когда возьмём «клиентов»…
— Как я тебе благодарна! — С моего сердца словно свалился камень. — Хоть поживу по-человечески. А то с работы приедешь, и дома не расслабиться.
— Об одном предупреждаю, — Озирский понизил голос. — Сашок может спутаться с Ксюшей Бабенко. Как ты на это посмотришь? Я не буду виноват?
Андрей взял по списки кресла пиджак, надел его и застегнул на четыре пуговицы.
— По-моему, виноваты будут они. — Меня удивила странная постановка вопроса. — Всё равно свинья грязи найдёт.
— Значит, решено? Тогда я зову Светлану…
Он нажал кнопку. Вошла секретарша, которая постоянно носила на лице печать вдовьей скорби. Она убрала бокалы, вытерла фланелью столешницу, а потом вернулась с блокнотом. Озирский в пулемётном темпе продиктовал приказ, потому что гаишники, наверное, уже подъезжали к офису.
— Когда Сашка уедет? — с замиранием сердца спросила я. Светлана вышла, постукивая тонкими каблуками.
— Сегодня, во второй половине дня, отдам распоряжение. Светка билет ему закажет, курьер привезёт. Так что или завтра, или послезавтра попрощаешься с мужем… Что, Инка, довольна?
— Слов нет! — Я поспешно вскочила с вертящегося стула. — Прости, что время отняла.
— Рад был пообщаться. Мы же друзья. — Андрей ещё раз посмотрел кабинет.
Мне стало жарко и весело.
— Ты только Сашке не говори, что я об этом просила.
— Ещё чего! Он воспримет командировку как обычную служебную необходимость. Пойдёшь мимо Светки, скажи — пусть варит кофе «Нестле».
Когда я проходила через приёмную и передавала секретарю распоряжение шефа, на гостевых креслах ещё никого не было.
Я отправилась на берег Финского залива, выбрав достаточно сухую тропинку, сложенную из бетонных блоков. Надев солнечные очки, я расположилась на катушке с кабелем. Смотрела, как вспыхивают солнечные искры на слабеньких волнах — ветер совершенно стих. Вдыхая запах воды и тины, я наблюдала за жирными чайками. Они уже скользили по воде, предвещая хорошую погоду.
По правую руку от меня торчал недостроенный дом. За спиной шумел мотор легковушки — наверное, прибыли гаишники. Ласковое тепло разморило меня. Хотелось спать, спать, спать — целыми сутками. Никогда бы не подумала, что так близко от Лахты громоздятся новостройки Васильевского острова и Голодая. Почему-то именно здесь Питер казался очень маленьким.
Почему-то вспоминалась наша с Сашкой свадьба — совсем недавно, шестнадцатого августа. Всем распоряжался Озирский. Они с Франсуазой и стали нашими свидетелями. Больше мы никого не позвали. Многолюдные пьяные сборища надоели мне ещё в детстве. Кстати, о предстоящем бракосочетании мы никому, кроме Андрея с супругой, не сообщали.
Моя старшая сестра Агнесса умерла двадцать второго февраля. Её вдовец Николай с тех пор вообще не просыхал. И Сашка приютил меня в своей квартире — на правах обычной жилички. Но многие думали, что мы живём уже давно, и бракосочетанию ничуть не удивились.
Нас часто навещал Сашкин племянник Юрка Даль. Его жена Нелли лежала в Педиатрическом на сохранении. Три раза она выкинула. Это была её четвёртая беременность, и роды ожидались в начале декабря. А вот золовка Софья Львовна почему-то заходила редко и ненадолго. Постоянно отговаривалась тем, что плохо себя чувствует.
Сон сморил меня окончательно. Мелькнули потемневшие избы деревеньки в Гомельской области, окрашенная серебрянкой оградка фронтовой могилы. Сашкин родной отец, Керим Алиев, очень просил навестить его брата. Жалел, что того похоронили не по мусульманскому обряду. Но и то хорошо, что местные жители тщательно ухаживают за могилой. Они часто приходят туда посидеть, для чего поставили скамеечки. Как сказали нам в деревне, этого парня живым фашисты бросили под танк.
И с фотографии на обелиске с красной звездой на нас смотрел тот же Сашка, только в старой военной форме. Третьей такой копией был, к сожалению, бандит Али Мамедов. Лежащий в земле Герой Советского Союза приходился им обоим родным дядей. Мы положили к обелиску свои цветы, хотя там и так было много букетов. Полевые цветы, вперемешку с садовыми, образовывали настоящий живой ковёр. И Сашка сфотографировал могилу, чтобы показать снимок своему отцу.
Потом мы гуляли в поле, перелезали через коряги, исследуя места сражений второй мировой войны. Из-под резиновых сапог сочилась жижа, и дышать было тяжело. Мы молча сидели на бревне, смотрели на аистов. Их гнёзда встречались в каждом дворе. Белые птицы и сейчас незримо присутствовали рядом, парили над Финским заливом. Они ведь всегда живут у воды…
Я с трудом подняла веки — так разомлела на осеннем солнышке. Песок вдоль залива прибил утренний ливень. Тут мой покой бесцеремонно нарушили. Сзади посыпались камешки, зашуршали шаги. Я обернулась и увидела уборщицу из агентства, которую Андрей называл мадам Ульянова.
Потная, медно-седая, в синем халате и с ведром в руке, она спустилась к заливу. Широко улыбнулась редкими зубами, а потом указала на сои резиновые сапоги.
— Вот, помыть хочу. Тепло, как летом!
Уборщица из-под руки посмотрела в сторону Васильевского острова.
— Когда вы из кабинета ушли, опять Аверин звонил. Света назвала расценки, как условились. Аверин так разорался — даже мне слышно было. Рассвирепел и потребовал директора к телефону…
В узкие, зелёно-карие глаза мадам Ульяновой светило солнце. Накрашенные морковной помадой губы вздрагивали, растягивались, шевелились.
— Света на него переключила, а тут уже товарищи из ГАИ подъехали. Так Аверин шефу: «Рвач, подонок, совесть надо иметь! Готов с людей последнюю рубашку снять!» Потом вообще на «ты» перешёл, профессор-то этот! «Думаешь, управы на тебя нет?» Андрей Георгиевич только и сказал: «Я вас услышал». И положил трубку. Но мы-то со Светом видим, как ему обидно. Всё лицо набок… Света Аверину пригрозила в суд подать. Говорит, что у нас все разговоры записываются. Тот сразу трубку — бряк!
— Козёл! — сказала я и поднялась на ноги.
Что делать? Идти к Озирскому? Успокаивать? Нет, не получится — у него посетители. Схожу к заливу вместе с мадам Ульяновой. А то слишком засиделась. Ноги отекли, и в голове шумит.
— Сколько тины за ночь нанесло! Вчера ещё не было, — удивилась уборщица, оглядываясь по сторонам. Чайки орали прямо над нашими головами.
— Ливень был. И шторм, наверное.
Я остановилась у самой кромки воды. Действительно. На сером песке громоздилась куча вонючих водорослей. Мне захотелось опустить руки в прохладную прозрачную воду. Мадам Ульянова шлёпала по мелководью — вкось, боком. Чем-то она напоминала крупную каштановую дворнягу.
Уборщица выдрала пучок травы и принялась мыть свои резиновые сапоги. Рядом, на волнах, качалось пластмассовое ведро. Мадам Ульянова подошла поближе к куче тины и вытянула шею. Вдруг она побледнела и мотнула головой, сверкнув александритами в ушах.
