Вильям Каунитц - Месть Клеопатры
С отвращением покачав головой, Верзила Паули встал, перегнулся через стол, вяло пожал руку закадычному другу и сказал:
— Что ж, еще увидимся.
И пошел прочь.
«Еврейские сыщики» все еще играли в баскетбол на школьном дворе в золотистых лучах послеполуденного солнца, когда Верзила Паули прошествовал мимо них, яростно, хотя и вполголоса, матерясь.
Глава 4
Джой Романо несколько минут сидел, мрачно уставившись на пятно на стене, а затем схватил телефон, набрал короткий номер внутренней линии и сказал тому, кто взял трубку:
— Встречаемся в Помещении. Немедленно.
Выйдя из своего кабинета, Романо прошел длинным коридором вдоль запертых на числовой замок дверей и, дойдя до стены, отпер в ней комбинацией из шести цифр стальную дверь. Он оказался в унылом помещении с бетонным полом, стены которого были обшиты листовой сталью толщиной в полтора дюйма. Стол орехового дерева, четыре кресла и напольные электровентиляторы в каждом углу — такова была вся здешняя обстановка. Лампа дневного света на потолке, забранном стальной решеткой, была единственным источником света в этом мрачном месте. Романо пришел в конференц-зал отдела специальных операций, известный немногим посвященным просто как Помещение.
Романо придвинул себе кресло и сел. Открыв единственный ящик здешнего стола, достал оттуда пачку сигарет и жестянку из-под сардин, служившую пепельницей, закурил, выпустил струю табачного дыма в сторону вентилятора и проследил за тем, как дым тает, превращаясь в ничто. В прошлом году жена заставила его поклясться в том, что он бросит курить, и он со своей неизменно внушающей доверие улыбкой поклялся покончить с пагубной привычкой — и покончил. Правда, не совсем. Когда он нервничал, да к тому же находился в Помещении, он мог позволить себе сигаретку-другую. Но только находясь в одиночестве или вдвоем с Энди.
Имя лейтенанта Энди Сивера не значилось в приказах по отделу после специального предписания номер 142, датированного первым июля 1965-го, согласно которому он был переведен из патрульной службы в сотрудники Бюро. Его следующий перевод — из отдела карманных краж и афер, связанных со злоупотреблением доверием, в Разведывательное управление, — имевший место первого декабря 1971-го, был произведен устной телефонограммой из Главной конторы. Но у него все еще было удостоверение сотрудника отдела краж и афер, и этот же отдел оплачивал его еженедельные счета.
Энди был человеком среднего роста, стройным, с уже редеющими белокурыми волосами и с зелеными глазами. Его редко можно было увидеть без огрызка итальянской сигары во рту. Он никогда не был женат, хотя ему этого сильно недоставало. Он встречался с женщиной, работающей метрдотелем банкетного зала в отеле «Бэррингтон», что означало — освобождается она от работы только под утро. Она была убеждена в том, что он — полицейский клерк, связанный по службе с отделом краж и афер, и в том, что его скучная, но безопасная служба заключается главным образом в перепечатке на машинке ночных вызовов и подозрительно выглядящих расходных ордеров.
Когда, зайдя в Помещение, Сивер увидел, как яростно Романо мнет в руке сигаретную пачку, он грустно вздохнул, потому что это был скверный признак.
— Что стряслось? — осведомился он, придвигая себе кресло.
— Здесь все проверили?
— Сегодня утром.
Романо жадно затянулся, а затем объявил:
— Она засветилась.
— Кто?
— Клеопатра.
Их взгляды встретились в напряженном молчании. Сивер легонько потряс головой, словно избавляясь от чудовищного наваждения.
— Вы уверены?
Романо поведал ему о визите Верзилы Паули и о синдикате под названием «Золотая Клеопатра».
— Едва ли это можно считать решающим доказательством. Большинство этих мерзавцев, ошивающихся на улицах, изобретают собственную товарную марку. Для большей солидности в глазах покупателей.
— Это она.
— И чего вы от меня хотите?
— Чтобы ты поговорил с ним.
— Джой, он внедрен уже двенадцать лет; это больше, чем способен выдержать кто-либо другой. И мы не вправе заставлять его заниматься этим вечно. Он уже позабыл о том, что на свете есть нормальные люди. Он думает, что все люди подразделяются на подонков, убийц и остолопов. Если мы его оттуда в ближайшее время не вытащим, то ему никогда уже не удастся вернуться к нормальной жизни. Уверяю вас, никогда.
— Энди, это она.
— Джой, мы слишком глубоко внедрили этих людей, заставили вжиться в фальшивое существование. Это противно самой природе человеческой, а когда мы их «отыгрываем», то бесцеремонно возвращаем в реальный мир. А вернее, швыряем в корзину для мусора. Полицейскими они служить уже не в состоянии, их личность слишком расщеплена, чтобы вступать в нормальные контакты в людьми, поэтому мы отправляем их в отставку по профнепригодности и говорим: всего хорошего и пошли вы к черту. Ради Бога, не забывайте, что речь идет о сыне Имона. Неужели он, по-вашему, не заслуживает того, чтобы немного пожить спокойно?
Бандюга Джой смерил его долгим взглядом.
— Никто из нас не ведет нормальную жизнь. Ни я, ни ты, никто. Он заслуживает право на нормальную жизнь, и мы обязаны дать ему такой шанс. Он никогда не простил бы нам, если бы мы не сообщили ему о том, что она засветилась. Он бы нас просто убил. Он заслуживает того, чтобы мы позволили ему в последний раз провести представление, а потом уж мы превратим его в добропорядочного гражданина.
Сивер раздавил окурок в жестянке из-под сардин.
— Я вам завидую. Вы умеете душить, как раковая опухоль.
Заместитель главного инспектора Паули Бурке припарковал машину в гараже на Восемнадцатой улице, а оттуда пошел пешком. Когда разъезжаешь на машине с мигалкой, на улице ее просто так не оставишь. Слишком велика опасность, что ее украдут и тем самым выйдут на личность и род занятий ее владельца. Ведь в машине с мигалкой у тебя лежит и кредитная карточка, на которой значится твое собственное имя или название какой-нибудь подставной организации.
Идя по Первой авеню и размышляя о предстоящих завтра похоронах Леви и о похоронах Дилео во вторник, Бурке испытывал тяжелую усталость. Конечно, ему придется присутствовать и там, и тут, и по долгу службы произносить вдовам слова соболезнования, и рассказывать о героизме, проявленном их покойными мужьями, и обещать, что госдепартамент не забудет о них и об их детях и готов прийти им на помощь в любую минуту, когда она им понадобится, прекрасно понимая, что их покойные мужья уже списаны в архив, что вдовам выхлопочут пенсии, чтобы потом сразу же забыть о них навсегда. А его самого теперь до самой смерти будет преследовать проклятущий вопрос: на чем же они засветились?
Верзила Паули вошел в здание Тринадцатого полицейского участка, прошел мимо внушительной высокой конторки, мельком продемонстрировал свою бляху покосившемуся в его сторону лейтенанту и направился в дальний конец зала. А там находилась дверь, через которую он попал в холл Полицейской академии. Обойдя лифты, он свернул направо, в коридор, изукрашенный трофеями и флагами, и, миновав двойную дверь, попал в гимнастический зал. Группа рекрутов бежала, постоянно меняя темп бега, по периметру зала, тогда как другая группа осваивала технику боевого единоборства.
Сержант Джим Нири, главный инструктор по физподготовке, обучил уже тысячи новобранцев искусству быстро и безопасно вывести из строя соперника. Хорошо сложенный мужчина годам к шестидесяти, он отсчитывал темп бега, когда в зал вошел Бурке, но, заметив его, передал право вести занятие своему помощнику, а сам двинулся навстречу гостю. Одной из негласных служебных обязанностей Нири был подбор кандидатов из числа рекрутов на роль внедренного агента. После того что случилось прошлым вечером, он не удивился появлению в гимнастическом зале Верзилы Паули.
Подойдя к Бурке и отерев ладонью вспотевшее лицо, Нири продолжал наблюдать за тренировкой.
— Сущие дети, — сказал Бурке.
— Вы не можете себе представить, какового мне с ними приходится. Парочка кругов — и нужна кислородная подушка. — Поглядев Бурке в глаза, он добавил: — Мои соболезнования. Я ведь обоих этих ребят помню.
И они замолчали, двое старых служак, вспоминая былое и погибших коллег.
Бурке мотнул подбородком в сторону новобранцев:
— Что-нибудь интересное?
— Я предполагал, что вы сегодня придете, и приготовил для вас одно досье. Оно у меня в кабинете.
Кабинет Нири представлял собой застекленный бокс в конце зала. Они вошли в бокс, и Нири, выдвинув один из ящиков письменного стола, порылся в бумагах, отыскал нужное ему досье и вручил его Бурке.
Понимающая улыбка появилась на губах у сержанта, пока Бурке вчитывался в досье.
Наконец он отвел глаза от бумаг.
