Чарльз Вильямс - Человек на поводке
— Просто замечательно! А затем тот же самый человек, такой дальновидный и предусмотрительный, разгуливает по улицам Сан-Франциско с полным чемоданом денег, как какой-нибудь идиот.
Боллинг только развел руками:
— Да, тот же самый. Ромстед поднялся:
— Что ж, спасибо, мистер Боллинг, что ввели меня в курс дела. Не стану больше отнимать у вас время.
— Мы будем держать с вами связь. Вы прямо сейчас намерены вернуться в Сан-Франциско?
— Видимо, сегодня ночью или завтра рано утром. Сейчас мне бы хотелось съездить туда, где он жил, если вы объясните, как найти дом.
— Я дам вам ключ, так что вы сможете зайти внутрь.
Они вышли в приемную, и Боллинг достал из сейфа ключ с привязанным к нему картонным ярлыком.
— Только когда будете уезжать, проверьте, чтобы все было заперто. Вам надо попасть на Третью улицу, это к западу отсюда. Она вас выведет на шоссе. Дом находится по правую сторону, примерно в четырех милях от города; узнать его легко — белый кирпич, Мамонтово дерево5, и красная черепичная крыша.
Ромстед вернулся в мотель. Он хотел позвонить Майо, но было еще слишком рано.
Глава 3
Взглянув на показания счетчика, Ромстед свернул на Третью улицу. Проехав несколько жилых кварталов, он выехал на неогражденное шоссе с двухсторонним движением, пролегавшее среди поля полыни. Справа тянулся невысокий горный кряж. Дорога была пустынна, пока в зеркале заднего обзора не возник «континенталь», пытавшийся на большой скорости обогнать Ромстеда. Машина уже начала обходить его, когда на встречной появился пикап, и «континенталь» вынужден был отложить маневр и свернуть на прежнее место, почти прилипнув к бамперу Ромстеда.
Пикап проехал, и «континенталь», взвизгнув резиной, рванул вперед. Когда машина проносилась мимо, Ромстед успел разглядеть силуэт блондинки, сидевшей за рулем. «Континенталь» был уже в сотне ярдов впереди него, потом он вдруг неожиданно затормозил, и Ромстеду пришлось резко сбавить скорость, чтобы не врезаться в лимузин, который свернул на проселок, ведущий вверх по холму двумя заборами белого цвета. Ромстед раздраженно выругался. А еще говорят, что калифорнийские водители — самоубийцы! На вершине холма стоял дом с покатой крышей, какие обычно строят на ранчо, а к обвитому плющом столбику на обочине дороги был прикреплен белый почтовый ящик с надписью: «Кармоди».
Через пару сотен ярдов шоссе сворачивало по краю гряды направо, и Ромстед увидел наконец то, что искал. За невысокой изгородью виднелся загон для скота, а к дому вела дорожка из красного гравия. Дом его отца был единственным жильем в окрестности; дальше шоссе снова уходило влево и через четверть мили исчезало за подъемом. Ромстед свернул к дому.
Остановившись перед пристроенным к правой стене дома гаражом, он вылез из машины. На гравиевой дорожке его ботинки издавали резкий, скрипящий звук. Окаймленный цветущими клумбами тротуар вел в парадному крыльцу. Над входом находилась решетка, увитая диким виноградом. За дальним углом дома виднелось огромное хлопковое дерево. Большие подъемные двери гаража были закрыты, а шторы на всех окнах фасада задернуты. Дорожка из красного гравия, огибая гараж, вела на задний двор. Ромстед пошел по ней.
Широкая насыпная терраса, вымощенная плитами, раскинулась между двумя крыльями дома, занимая весь задний двор. В глубине двора стоял деревянный сарай, в котором, вероятно, находился насос для колодца, немного подальше — свежевыкрашенный загон для скота и небольшой амбар. Справа, на вершине холма, виднелась купа деревьев и часть стены патио — должно быть, задворки владений Кармоди.
Обойдя вокруг дома, Ромстед вернулся к парадному входу, открыл дверь ключом, взятым у Боллинга, и вошел внутрь. Он оказался в маленькой прихожей с покрытым керамической плиткой полом. Затхлый воздух давно запертого помещения был настоян на запахе бесчисленного количества выкуренных сигар. Одна дверь вела в гостиную, а дверь справа открывалась в кухню. Еще одна дверь — слева — связывала прихожую с коридором, тянувшимся вдоль спального крыла дома.
Ромстед прошел через кухню и открыл дверь в гараж. Окон там не оказалось, и освещение было крайне скудным. Он щелкнул выключателем, сомневаясь, будет ли от этого толк, но под потолком слабо вспыхнули две лампы. «Насос, — подумал Ромстед, — его оставляют включенным, чтобы поддерживать систему водоснабжения и автополива». В гараже стоял голубой «мерседес», чуть ли не до самой крыши покрытый беловатой пылью, его лобовое стекло было залеплено расплющившимися насекомыми. Очевидно, этой колымаге пришлось проделать немалый путь и на хорошей скорости. Ромстед пожал плечами, удивляясь, как старик ухитрился так запылиться по дороге до Сан-Франциско. Хотя «мерседес» мог быть таким еще до поездки.
Несомненно, Брубейкер все уже проверил, однако Ромстед тем не менее открыл левую дверцу и взглянул на вставленную в рамку карточку техобслуживания. На ней значилось:
«Джерри'с Шелл сервис, Колвиль, Невада» и дата — четвертое июля 1972 года. Замена масла и смазки при показании счетчика 13 073 мили . Нагнувшись, Ромстед посмотрел на счетчик. Он стоял на отметке 13 937 миль . Наезжено больше 800 миль . До Сан-Франциско приблизительно 270 миль , туда и обратно — 540. Значит, между четвертым и четырнадцатым июля старик где-то наездил еще 300 миль . Что ж, может быть, это что-то и означает, а может быть, и нет.
Погасив свет, Ромстед вернулся в кухню и нажал на кнопку автоматического замка, чтобы запереть дверь гаража. Другая дверь из кухни вела в гостиную, служившую одновременно и столовой. Пол покрывал грубый длинноворсовый ковер, одна стена была задрапирована белой тканью. Справа стоял обеденный стол, за ним — громоздкий буфет и длинный диван, служивший границей между «гостиной» и «столовой». В гостиной возле камина, выложенного из белого кирпича, стояли два кожаных кресла и кофейный столик, однако взгляд прежде всего притягивала внушительная коллекция дисков и хай-фай6 аппаратура.
Ромстед направился в гостиную, но, обходя диван, увидел на нем небольшой чемоданчик. Это резко контрастировало с идеальным порядком, царившим в комнате, поэтому он остановился, вспомнив вопрос, заданный им Брубейкеру насчет каких-либо следов борьбы в доме. Это было странно. Почему человек, одержимый истинно моряцкой страстью к тому, чтобы каждая вещь имела свое место и находилась на этом самом месте, бросил этот чемодан в гостиной?
Это был небольшой чемоданчик из черной пластмассы, без каких-либо опознавательных отметок. Ромстед попробовал замки. Чемоданчик оказался не запертым. Сверху лежал коричневый шелковый халат. Отложив его в сторону, он принялся рыться в содержимом. Пижама, скатанная пара носков, свежевыстиранная рубашка, пара галстуков, шорты и пластиковая сумка с грязной рубашкой и нижним бельем. На дне лежали застегивающийся на «молнию» кожаный несессер, наполовину пустая коробка сигар «Упманн» и несколько спичечных картонок с рекламой ресторана в Сан-Франциско и отеля в Лас-Вегасе, а также нескольких банков и ссудных компаний. Одним словом, ничего интересного, к тому же Брубейкер наверняка все это уже видел.
Но почему этот чемодан оказался здесь? Ромстед неторопливо вынул из коробки один из алюминиевых пенальчиков, отвернул колпачок и вытряхнул сигару. Она была вложена в тонкий деревянный футляр из шпона, а потом еще завернута в бумажную обертку. Он развернул ее и понюхал. В пору зеленой молодости Ромстед какое-то время курил сигары, пока совсем не бросил курить, но даже по прошествии стольких лет все еще мог оценить аромат дорогого табака. Он вышел на кухню, отыскал нож, обрезал кончик сигары и прикурил от бумажной спички.
Сделав глубокую, оценивающую затяжку, он вынул сигару изо рта и оставил медленно тлеть, на его лице при этом отразилось благодушное удовлетворение. Воистину, если вам нетерпится угробить себя, обставьте это дело с имперским шиком: например, появитесь в операционной, где вам будут производить вскрытие, на носилках из королевского пурпура, которые бы несли нубийские рабы. Курение дорогих сигар — наиприятнейший способ самоубийства. Ромстед поднял шелковый халат, намереваясь положить обратно в чемодан, когда из его складок выскользнуло что-то золотистое и мягкое — желтоватый мех какого-нибудь несчастного зверька или скальп скандинавского поселенца? Но это был локон волос. Точнее, шиньон.
Какое-то время он недоуменно разглядывал волосы, потом тяжело вздохнул. Теперь не оставалось ни малейших сомнений, что чемодан принадлежал старику; женский шиньон только еще раз подтверждал это. Мать Ромстеда — если только она не зареклась волноваться по поводу любвеобилия своего муженька с самого начала семейной жизни — пролила, наверное, немало слез, обыскивая сумки старого развратника в поисках губной помады, карандашей для глаз, трусиков, бюстгальтеров и сережек. Если б только знать, кто эта потерявшая оперение подружка из Сан-Франциско и где она сейчас, возможно, он сумел бы ответить сразу на множество вопросов. Однако как это узнаешь? Швырнув шиньон обратно в чемодан, Ромстед положил поверх него халат и захлопнул чемодан. «Интересно, заметил ли его Брубейкер?» — неожиданно для себя подумал Ромстед, потом решил, что если нет, то грош цена ему как полицейскому.
