Кормилицын Валерий - Излом
Весна! О делах думать не хотелось. Из окна машины с удовольствием глазел на девчонок.
«Если раньше пели, что мы выплавляем больше всех чугуна и стали, то теперь следует петь, что у нас самые красивые в мире женщины… И самые несчастные, – думал я. – О–о! Кафе
«Студенческое» переименовано, – делал для себя маленькие открытия, – теперь оно «Аревик»».
Всё переименовывают. Столб нынче вовсе и не столб, а мачта городского освещения, вместо телефонов стали таксофоны, мультипликация называется анимацией, вернее, её не стало совсем, одни черепашки–ниндзя учат детишек морды бить…
Правда, шахтеры сделались угольщиками… ибо властям не поддаются.
А мы были советские, теперь российские, когда же русскими назовут?..
Третий класс Денис закончил на пятёрки, как и два предыдущих.
«Ну, молодец, мальчишка, – в душе гордился сыном. – А как биологию любит? Особенно динозаврами интересуется… Точно, палеонтологом станет. В этом есть и моя заслуга, недаром всё детство про Змея–Горыныча ему заливал, – тешил свое тщеславие».
В июне отправил их с женой на самолёте в Турцию. Сам остался дома – не отпускали дела.
«Как это деревенскому деду дни не важны были, а тут не то что часов, минут не хватает…»
10
В том же кабаке, где отмечал с женой Новый год, отпраздновал День Независимости.
От чего независимость – не понимал никто. Особенно работяги, с которыми изредка встречался в городе.
«Наверное, от зарплаты!» – рассуждали они.
Каков президент – таковы и праздники!
В июле в местной газете два журналиста стали вякать, что, дескать, всё мне достаётся удивительно дёшево, что наступил, дескать, дикий капитализм и мафия растаскивает Россию.
«Во козлы! Я не растаскиваю, а наоборот, собираю… Ни газ, ни нефть, ни лес за границу не гоню», – поручил одной бригаде на вишнёвой «девятке» первого борзописца; другой бригаде – второго.
Больше отрицательных публикаций не отмечалось…
В конце августа решил наведаться в один из своих пивбаров и хватануть пивка, а то что‑то в горле пересыхало.
У стойки тусовались трое небритых грязных мужиков и считали гроши.
«Ба–а! – узнал одного из них. – Когда‑то с ним в кутузке ночь провёл…Только вот имя запамятовал».
Бармен, увидев меня, хотел выгнать грязную клиентуру, но я остановил его взмахом руки.
— Здорово, братан! – сам не понял зачем, поздоровался со старым знакомым.
Убрав рваные бумажки в карман, он недоверчиво рассматривал меня, сощурив и без того раскосые глаза, и вдруг заорал:
— Бли–и-н!.. Ваще–е! Привет, братила, – протянул грязную руку.
«На хрена мне это надо?! – пожал её. – Находит же дурь иногда», – начинал клясть себя.
Его друзья удивленно разглядывали мой прикид, от джинсовой рубашки с вышитым орлом на груди до кроссовок фирмы «Рибок».
— В одной камере чалились, – представил меня корешам.
В их глазах прочёл некоторое уважение.
— По пивку намастырились, – объяснил положение, – да бабок маловато…
Слышь, братан, – просительно заглянул в глаза, – не добавишь?..
А то не при делах щас… Хреново всё… даже клюв пухнет, – вздохнул он.
— Ладно, не волоси и не разжижай мозги, – поразил его своей гладкой речью. – Плесни‑ка ребятам по кружечке за мой счёт, – велел бармену.
— Ни хрена, в натуре… Это шо, твой квадрат? – поразился бывший узник, залпом выдув кружку. – Нарисуй еще порцайку? – вытерев губы ладонью, несмело попросил он.
— Накапай мужикам по стакашке водочки, – мигнул бармену, став для них вторым человеком после Бога. – Как зовут‑то тебя, забыл…
— Газиз Менлибаев, – закусывая бутербродом с колбасой, назвался он. – А это мои подельники. По амнистии откинулись, – пояснил он.
— Хаты конечно нет? – поинтересовался у компании.
— И жрать тоже нечего! – получил ответ.
— О’кей. Выделю вам ларёк пивом торговать, а жить на даче будете, подгребайте завтра в офис, – оставил им адрес, – там и договоримся. Согласны?
Они ни то что были согласны, а прыгали от счастья на задних лапах.
Бармен напряжённо наблюдал за их телодвижениями.
В сентябре торжественно отмечали открытие бани. Презентацию устроил там же, в фойе. Как водится, заведение освятил священнослужитель, и сам Кабанченко перерезал ленточку. Для положительных откликов в прессе пригласил двух редакторов. Баня, по моим понятиям, должна стать элитарной и быстро окупить себя.
«Простой народ в другие походит…»
К ночи, как и положено, все перепились и в одежде прыгали в бассейн. Редактора сомневались, пришлось искупать и их. Жена, к моему удивлению, тоже сиганула в воду и, смеясь, отжимала платье, просвечивая до самых волос на лобке.
«Трусы, что ли, не надела, или прозрачные совсем», – недовольно поглядывал на неё.
С Пашкой чуть не стало плохо. Ухватившись за мой локоть, оттащил меня в сторону и стал умолять назначить его директором сей славной помывочной.
— А то ведь выше барабанщика левого фланга должности не имел, – стонал он и выкладывал свои планы на дальнейшую эксплуатацию объекта.
Именно столь официально он и выразился.
Задумки, конечно, были не плохие…
Кроме шикарно отделанных просторных номеров на втором этаже с сухим паром, душем и ванной, он предлагал поставить рулетку, столы для карт, бар, который по старой привычке назвал буфетом, разумеется, с напитками на любой вкус.
— А самое главное, – пустил слюну, – наберу массажисток…
«Надо жену домой везти», – попытался отделаться от Заева, хотя это оказалось не так‑то просто.
— Бассейн будет общий для мужиков и баб, – кричал он мне вслед.
«Совсем свихнулся», – пожалел его, по–быстрому уходя.
– … На Руси сроду так было… – издалека доносился торжествующий его голос.
«По–моему, скоро баня превратится в кое‑что другое…» – сделал вывод.
С октября стал функционировать банк. Пока правление находилось в моём офисе, но я уже подыскал место и вскоре планировал приступить к строительству корпуса. Неожиданно для меня финансы просто потекли на наши счета. Директора многих заводов и фирм знали, что я удачливый бизнесмен, и, кроме того, догадывались, что администрация области и города имеет часть акций банка. Деньги вкладывал в покупку недвижимости – приобретал магазины и небольшие предприятия по области, города мне стало уже мало.
Презентацию банка решил устроить в бане, потому как презентация самой бани всем очень понравилась, кроме, может, редакторов двух городских газет. Но с ними ссориться не хотел и сделался их спонсором.
11
Перед ноябрьскими праздниками Егор Александрович Кабанченко добился своего и стал мэром города.
— Проси чего хочешь! – отвёл меня в сторону на банкете в его честь. – В разумных пределах, конечно…
— Попрошу, но завтра, в новом твоём кабинете, – стал называть его на «ты» и он считал это само собой разумеющимся.
После банкета жена была не в настроении и закатила скандал. После того банкета скандалил я.
— Танюш, ну когда ты привыкнешь? Время изменилось… и мы вместе с ним. Да я и не пьяный!
— Лучше бы пьяный был, как раньше, но всё время дома… Тогда мы гулять всей семьей ходили, а сейчас?.. Хотя иногда и вместе, а как‑то сами по себе… Сын тебя вообще не видит. Компьютером от него откупился. И уже не говоришь, что любишь, – заглянула мне в глаза. – Я даже уверена, Серёж, что ты мне успел изменить, – заплакала жена.
— Да ты что–о?! – с пафосом воскликнул я. – Тебе?! Ни–ког–да! – стал целовать её мокрое лицо. – Зато чего у тебя только нет! Платья, костюмы, украшения золотые, питаешься осетриной, чёрной икрой, салями и шоколадом.
— На пять килограммов поправилась из‑за этого, – совсем расстроилась она.
— Ну хочешь, в Турцию слетай или в Арабские Эмираты, – предлагал ей.
— Надоела твоя Турция… Туда из наших, кроме бандитов и проституток, никто не летает. – Да это во всех странах так. Профсоюзы за путёвки больше не платят.
«Вот и посиди дома, – ехал инспектировать «заячью» баню, – все нервы истреплешь…»
Баня, под чутким руководством Заева, приносила неплохие доходы. Он подобрал прекрасные юные кадры массажистов и массажисток… От клиентов не было отбоя. Вход охранялся двумя вооружёнными гоблинами.
Кабинет у Пашки находился на втором этаже и оказался заперт.
«А мне доложили, что он здесь», – удивлённо барабанил в шикарную дверь.
На мой стук никто не отзывался.
Невдалеке, смеясь, выглянула из номера раздетая парочка и побежала к лестнице, ведущей в бассейн.
«Все‑таки осуществил свою пионерскую мечту», – залюбовался девичьей фигуркой.
Наконец дверь распахнул всклокоченный Пашка.
— О–о! – обрадовался, увидев меня. – Заходи, Викторыч, – закрыл за мной дверь.
Одет он был во всё белое: в белую майку, в белые брюки, в белый халат и в белые кроссовки.
— Центр! – похвалил его. – Хоть в гроб клади…
