Анатолий Афанасьев - Зона номер три
— Нет, Исай Яковлевич, это точно не нашатырь!
На что тот раздраженно заметил:
— Говорю же, формалин. Пей, не бойся. Не помрешь.
Савелий вежливо покашлял в кулачок, и оба сотрапезника враз к нему обернулись.
— А-а, — без всякого удивления произнес тот, который был Исаем Яковлевичем. — Это ты, брат? Что ж, садись, покушай с нами, коли уж поднялся.
Савелий охотно последовал приглашению и опустился на свободный табурет, покрытый подозрительной, заиндевевшей пленкой. Санитар, которого звали Ваня Громыкин, тут же сунул ему в руку мензурку.
— На-ка, сними пробу. Тебе-то опасаться нечего.
Исай Яковлевич авторитетно подтвердил:
— Да уж, брат, тебе долго мыкаться. Пей смело.
— Почему так думаешь? — спросил Савелий.
— Мне думать не надо. Я с мертвяками век провел. На тебе их пятна нету.
Савелий выпил. Ему хотелось маленько согреться. Гремучая жидкость прошибла от глотки до пяток, и враз все вокруг просветлело. Санитар Громыкин отобрал пустую мензурку и торопливо ее заново наполнил из стеклянной зеленоватой квадратной посудины. На столе, кроме хлеба, стояла тарелка с нарезанной ветчиной и блюдо с солеными огурцами.
— Кушай, брат, кушай, не стесняйся. Все прямо с грядки.
Савелий подхватил пальцами самый малый огурец, деликатно им захрустел. Он уже догадался, что каким-то чудом повстречал в одичавшей Москве людей, которые не боялись жизни. Исай Яковлевич тоже выпил за компанию, хотя предупредил, что пьет единственно из уважения к воскресшему из мертвых.
— Вот эти все животинки, — прозектор добродушно махнул рукой на стеллажи, — в свой час тоже восстанут, но произойдет это не скоро. Сперва их зарыть надобно, чтобы косточки истлели.
— Темно говорите, Исай Яковлевич, — санитар еще раз наполнил мензурку, его сверкающие электричеством глаза попритухли. — Да и чушь все это. Кого зароют, тот в земле и лежит.
Савелий, как и прозектор, конечно, знал, что старый могильщик ошибается или нарочно заводит кураж, но спорить не стал. Поделился с медиками своей проблемой, которая заключалась в том, что ему не в чем выйти на волю. Поинтересовался, не знают ли, куда девалась его прежняя одежда: добротные штаны и свитер?
— Одежду тебе Ванечка даст, — пообещал Исай Яковлевич. — Но куда торопишься? Оставайся с нами. Работы с каждым днем прибывает, а делать некому, кроме нас с Ванечкой. Большинство трупов нынче беспризорные, никто за ними не приходит… Сыт, обут будешь, твердо могу обещать.
— И выпивки хоть залейся, — хвастливо добавил Громыкин.
Разомлев от спиртового тепла, Савелий мечтательно подумал: что, если впрямь остаться? Доктор прав: работы здесь непочатый край, всей Москве суждено пройти через такие безымянные подвалы, пока очистится от скверны. Какой смысл рыскать наверху в поисках батяни, если можно дождаться, пока тот не прибудет сюда собственной персоной? Но эта была малодушная мысль, навеянная усталостью. Когда батяня сюда прибудет, с ним уже не поговоришь.
— Оставайся, — повторил Исай Яковлевич, хотя по лицу гостя видел, что уговаривать бесполезно.
— Я бы с радостью, но никак не могу.
— Чего так?
Савелий рассказал, что прибыл в Москву по важному личному делу, но много времени потратил зря, на пустые хлопоты. Теперь надо скорее управиться да поворачивать обратно в деревню, где ждет не дождется больная матушка.
— Все это трогательно, — с обидой заметил Исай Яковлевич, — но получается так, что у тебя одного важное дело, а мы тут с Ваней груши околачиваем. Ты пойми, скиталец, нету важнее дела, чем этих всех животинок обиходить. Нет, не было и не будет. Представь, что по всему городу валяются неоприходованные трупари. Да ты бы от одной вони задохнулся.
— Все верно, — согласился Савелий, — но никак не могу. Воли моей нету.
Не хотелось огорчать добрых людей, а пришлось. Ваня Громыкин под их разговор незаметно осушил еще пару мензурок, и теперь очи его пылали ровным негасимым огнем. Он сходил в кладовку и принес целый мешок барахла. Вывалил прямо на пол.
— Выбирай, хлопчик, — заметил с гордостью. — Мало будет, еще притараню.
Где там мало: у Савелия аж в глазах зарябило. После долгих примерок облачился в черные брюки из прочного жесткого полотна, сидящие на нем как влитые, в красивую светло-голубую рубаху с металлической застежкой у ворота и в красный пиджак с блестящими латунными пуговицами.
— Надо же, — удивился Исай Яковлевич. — Прямо новорусский. Полный прикид.
— Кто такие новорусские?
— Неужто не знаешь?.. Наш основной клиент, Мутанты. Вон их сколько по лавкам, погляди.
— Рыночники, что ли?
— В каком-то смысле, конечно, рыночники. Смотря как понимать. Мы с Иваном об этом много думали. У них на всех одна извилина и на ней записано: купи, продай. Некоторые на этой одной извилине высоко взлетают, аж за миллион зашкаливают. Но это ничего не значит. С моральной да с биологической точки зрения — это вовсе не люди. Этакая грибница с человеческим лицом. Жертвенный слой. В годину смуты, браток, народ всегда выдавливает из себя как бы жировой излишек. Так во все века во всех странах случалось. Когда смута иссякнет, их всех сразу уроют.
— Умны вы чересчур, Исай Яковлевич, — буркнул Ваня Громыкин. — Гляди, как бы нас с тобой не урыли раньше ихнего.
— И так может быть, — согласился прозектор. — Исторически это даже неизбежно.
Поругивая доктора за ум, Ваня Громыкин вторично слетал в кладовку и вернулся с мешком обуви. Высыпал рядом с одеждой.
— Примеряй, хлопчик. В тапках далеко не уйдешь.
Савелию подошли высокие ботинки со шнуровкой, на каучуковой подошве. Теперь он был полностью экипирован, но без копейки в кармане. Громыкин об этом догадался.
— Ну чего жмешься, воскресший? Небось деньжат тебе надо?
— Необязательно, — сказал Савелий.
Исай Яковлевич порылся в халате и выудил смятую пачку бумажек — доллары, стотысячные купюры нашего достоинства, мелочевка.
— Этого добра у нас тоже хватает. Бери.
— Разве что в долг, — смутился Савелий.
— При нас с Ваней таких слов не произноси, — назидательно заметил прозектор. Вдруг метнул быстрый взгляд на стол, где лежал раскуроченный молодой человек.
— Слышь, Вань? Или мне показалось?
— Да чего показалось. Уж который раз дергается. Видно, спешит куда-то.
— Ну ничего, — успокоился прозектор. — Потерпит часок.
Немного погодя, когда выкурили по сигарете, Исай Яковлевич сказал:
— Что ж, брат, для полного парада тебе тачки не хватает. Водить-то умеешь?
— На тракторе доводилось ездить.
— Значит, все в порядке.
Втроем поднялись из подвала на больничный двор и прошли к гаражам. Народу нигде не было видно. Денек стоял солнечно-желтый, пригожий. По газонам гонялась за воробьями длинношерстная собака, помесь колли со шпицем. Под большим деревянным навесом притулилось несколько машин, в основном иномарки. Там же в холодке на лавочке сидел хмурый мужик в рабочем комбинезоне с бутылкой пива. Как выяснилось, это был местный механик Павел Семенович. При виде компании во главе с Исаем Яковлевичем механик оживился, заулыбался. Прозектор пожал ему руку и, ткнув пальцем в навес, спросил:
— Какая на ходу?
— Да они все на ходу, была бы заправка.
После этих слов Ваня Громыкин тут же передал ему квадратную бутыль.
— На, пей. Не подавись токо!
Не глядя на санитара, Павел Семенович сочувственно произнес:
— Ты, Ваня, среди своих жмуриков совсем охамел. Человеческий облик теряешь.
На свой вкус Исай Яковлевич выбрал продолговатую приземистую «вольву» салатного цвета.
— Ну-ка, Паша, заведи вот эту. Покажи клиенту, как с ней управляться.
Урок вождения занял с полчаса. Савелий приноровился, но дважды чуть не задавил собаку и один раз врубился в бетонный угол гаража правым боком. Помял бампер и разбил фару. Вспотевший от напряжения механик его одобрил:
— Ничего, обкатаешь по городу, только правила соблюдай.
— Какие правила?
— Правило простое: увидишь мента, жми на газ со всей силы.
— Спасибо, Павел.
С прозектором и санитаром попрощались по-братски. Исай Яковлевич его обнял, прижимаясь к животу, и едва достав макушкой до подбородка, заговорщицки шепнул:
— Знаю, кто ты. Но — поберегись. Второй раз редко воскресают.
Савелий поблагодарил за одежку и добрый прием. Санитар Ваня Громыкин со словами: «Э, чего рассусоливать!» — сунул на заднее сиденье бутыль со спиртом. Механик Павел Семенович укрепил фару так, что было почти незаметно, что она расколота.
— В крайнем случае, — посоветовал, — дави мента передком. У ней задние рессоры слабоваты.
— Учту, — пообещал Савелий.
На бульвар выехал гоголем и неторопко, на второй передаче (больше механик не успел ему показать) попилил в сторону Курского вокзала. Путешествие заняло у него не больше трех часов. Много раз, остановясь, он уточнял дорогу у прохожих, и три раза его оштрафовали гаишники. Его опасения, что отберут машину, оказались напрасными. Все гаишники были, как один, покладистые, добродушные ребята, и грозные вопросы: «Почему нарушаете?» и «Ваши документы?» — задавали больше для знакомства. Как только он вручал зеленую купюру, милиционер благожелательно поворачивался спиной.
