Ошибка сценария - Алейников Дмитрий Александрович

Сергей, подобно мешку с мелким картофелем свалился на пол.

Следователь с интересом глянул на него через стол и крикнул бойца:

— Голодошин!

Сержант тотчас возник в дверях.

— Сволоки артиста в камеру. И проверьте еще раз на наркоту, — распорядился следователь.

Сержант подхватил Сергея поперек туловища и приподнял. Голова программиста дернулась, веки приподнялись. Он замычал:

— Подождите!

— Очухался, — не без удовольствия сказал сержант. — Сам пойдет, — и тряхнул своего подконвойного, дабы ускорить возвращение в чувство.

— Подождите! — сказал Сергей громче и сел на полу. Он посмотрел снизу вверх на следователя и произнес, проговаривая каждое слово, будто иностранный студент на экзамене по русскому языку. — Я могу сказать, зачем вы держите на своем столе фотографию жены.

Три фигуры застыли вокруг заваленного бумагами стола: фигура программиста, арестованного по подозрению в нарушении всего Уголовного Кодекса сразу, полулежащая на полу в позе Данаи, но в мужской одежде; фигура сержанта, готового ухватить арестанта за шиворот и волочь в камеру, едва только начальник двинет бровью, полусогнутая, с опущенными руками и поднятой головой — известная скульптура пролетария, поднимающего свой двухпудовый булыжник, — фигура следователя, застывшего в своем тертом кресле, как будто он собирался на спор откусить четверть «Киевского» торта, но окаменел.

— Что? — прохрипел не своим голосом мент, когда нижняя челюсть начала ему подчиняться.

— Я сказал, что знаю, зачем вы держите на столе фотографию жены, — повторил Сергей, поднимаясь с пола. — Мне как раз было видение.

— Ну-ка? — следователь хотел бы казаться ироничным, но не смог войти в эту трудную роль.

Сергей посмотрел через плечо на сержанта, потом подмигнул следователю:

— Может, он выйдет пока?

Следователь заколебался, но кивнул подчиненному на дверь:

— Подожди… там.

Сержант вышел.

— Ну? — спросил следователь одновременно с щелчком замка на закрывшейся двери. — Что ты там знаешь?

Сергей не спешил с ответом. Он отряхнул джинсы, поправил свитер, провел рукой по волосам. Он наслаждался этой паузой. Элементарно балдел, видя, как пляшет верхняя губа стоящего перед ним человека, который минуту назад мог просто скатать жизнь Сергея в маленький шарик, наподобие тех, что катают в одиночестве, добывая из носа, а потом хоронят в пепельнице или попросту давят каблуком.

— Что ты лыбишься, урод? Ты нарвался на крупные неприятности, понял?

Это было неправдой. Сергей не улыбался, хотя и мог себе это позволить. Сергей не улыбался, это следователь нервничал.

— Что молчишь? Пошутить решил? Ты пошутил. Ты дошутился! Ты нарвался так, что тебе и не снилось, понял?!

Следователь раскрыл рот, как бы собираясь вновь кликнуть конвоира, и в этот момент программист заговорил, издав первый звук за долю секунды до противника.

— Вы ее держите для того, чтобы все ее видели, — сказал Сергей, произнося слова, словно нарезая красную рыбу: не спеша, аккуратно, с удовольствием. — Она вам осточертела. Вы бы ее придушили, но боитесь сами. И вы надеетесь, что какой-нибудь двинутый урка решит отомстить вам и…

Сергей не договорил. Он просто протянул руку и легонько толкнул фото. Рамка упала плашмя на стопку протоколов.

Сыскарь покрутил головой, словно ему жал галстук, кадык прыгнул несколько раз по его горлу, желваки побелели и выдали несколько тактов румбы. Он посмотрел на дверь, на стоящего перед ним парня, опять на дверь. Взгляд его прошелся по ручке стола, где лежал табельный «ствол».

Сыщик сел в кресло и уставился на лежащую ничком фотографию. Он только услышал то, в чем сам боялся себе признаться, услышал то, что и сам не смог бы сформулировать столь точно, а потому не мог бы поведать никому даже в самом страшном запое. Сыщик сидел в своем драном кресле, которое сам про себя именовал троном, и боялся поднять глаза.

Сергей справедливо полагал, что мент спросит его, как он узнал, но вопрос прозвучал иначе:

— Ты кто?

— Пророк, — ляпнул Сергей, по традиции не подумав, и обмер: перебор!

Но, судя по лицу следователя, до перебора было еще далеко.

Глава 31

— Ты извини, что я тебя втянул в эту ламбаду. Если честно, если между нами, то я здорово испугался. Этот следопыт как начал мне накручивать: статья такая, сякая, от ста лет до вечности. И я… — Сергей сделал быстрый глоток и дослал в рот ломтик рыбы. — Но мне показалось тогда, я никого не подставил. Тебя точно не подставил. Просто он начал вешать на меня эти трупы, как воблу на веревочку. Мне надо было объяснить, где я выстрелил…

— Серега! Говно вопрос! — Илья боднул его головой, и лбы их стукнули, как бильярдные шары. Впрочем, что тут удивительного? Шары ведь тоже из кости режут. Если шары настоящие, стоящие, а не какой-нибудь ширпотреб. — Прекрати тут извиняться! Что случилось? Ну, вызвали меня пару раз, обозвали свидетелем по делу. Серега! Ты не представляешь себе, друг, как меня только не обзывали. Такова доля коммерсанта. Вы сидите, — он потыкал растопыренными пальцами в край стола, изображая работу с клавиатурой, — сами себе короли, и вас я исключительно хвалю и поощряю. Поощряю, да! А на мне все срываются: чиновники, заказчики, бандиты, менты, попы… Или нет? Попы здесь ни при чем, — он сосредоточился, взял себя в руки, в руку взял бутылку и, тщательно прицелившись, наклонил горлышко над стопкой. — Выпьем еще.

— Выпьем, — усмехнувшись, кивнул Сергей.

— Тебе смешно… — разочарованно протянул Илья. — А вот ты теперь хотя бы отчасти понял, что такое ПРЕСС. Не гидравлический, а как у Билли Джоэла, «pressure». Когда дрожишь за свою шкуру, и при этом хочется плюнуть себе в рожу за то что вешаешь людям на уши спагетти с сыром. Тебя вот пять часов трясли, а я так год жил, соображаешь? А тебе смешно…

— Нет. Мне серьезно, — Сергей тюкнул своей рюмкой по рюмке Ильи. — Мне очень даже серьезно. И я теперь понимаю, за что ты деньги получаешь.

— Опять?! — Илья замахнулся зажатой в кулак рюмкой, и водка выплеснулась на стену, окропив репродукцию с дворцом Доджей и самого Илью, улыбающегося на фоне дворца в ширину арочного проема.

— Нет! Но ты был прав…

— Не-ет, это ты был прав, когда мне по морде дал!

— Когда это я тебе по морде дал?

— Ну, не дал. Тем более был прав. Ты молодец, и я тебя за это уважаю.

Илья обнаружил пропажу водки и по новой наполнил стопку. Сергей наблюдал за ним, сжимая свою порцию и прикидывая, чем еще закусить.

Илья поставил бутылку на стол и замер на мгновение, тяжело опершись на нее, как на посох.

— Ты про Галину слышал? У Матроскина гостит [14].

— Слышал.

— Вот тварь. Всем дала, всех сдала, всех кинула. Бывают же девочки… Чтоб ей… — он звучно цыкнул зубом.

Сергей неопределенно пожал плечами. Что говорить? Он знал, что Галина арестована. Его вызывали на опознание. Она же Галина, она же Ольга, она же человек Шалого, внедренный в бригады Витька с целью разведки и координации ударов. Сергей знал даже больше, чем мог узнать Илья через своего знакомого «гэбэшника». Он знал, как умрет Галина. Ее повесят в камере на полоске материи, оторванной от простыни. Типа самоубийство. Он знает это наверняка, но жалость, скребущаяся в его душе, сродни жалости к собаке, сбитой автомобилем. Странно. Хотя кто знает, на что должна быть похожа жалость.

Ее повесят. Поделом, не поделом — вопрос гнилой. Главное, что это произойдет неотвратимо. Даже приговоренный к казни имеет надежду на помилование, на побег, на промах палача, но что делать, если знание само вошло в тебя, отяготив твой рассудок, твою совесть неразрешимыми парадоксами? Страшно вот так знать и ждать, когда смерть полоснет своей косой. Пусть не по тебе, не по близким твоим, пусть даже по человеку, который играл с тобой, как с пьяной мышью. Да при чем здесь это? Ни за какие интриги не пожелаешь человеку хрипеть с перехваченным горлом. Какие обиды могут выдержать стекленеющий взгляд обидчика?