Борис Селеннов - Несколько дней из жизни следователя (сборник)
— Как Александр Карпович относился к своим детям?—спросил следователь.
— Борьку в свою веру обратил. Деловой... Не чихнет за просто так. Отец сызмальства приучил: получит в школе четверку — деньги на мороженое, пятерку — на кино. В институт поступил — на тебе пятьсот рублей.
— За что?—удивился Ворожищев.
— Ну, потрудился, мол, заработал.
— Так ведь институт сыну нужен, а не отцу.
— Вот и я говорила: кого ростите?—она сделала ударение на первый слог, отчего слово прозвучало как-то значительнее.—Он же сам потом, когда в старости будет ухаживать за вами, плату потребует...
— Это вы Александру Карповичу говорили?
— Наде. Она только молчит... Да и что с нее взять — на мужа, как на икону, молится,—баба Маня вздохнула.—Что вы хотите, сыну шестой годок шел, а ему бочонок подарили, чтобы деньги копил. Вот и вырос такой же, как папаша...
— А Лариса?
Мария Ивановна расплакалась. Внучатую племянницу она любила. Единственную из всех Ветровых. За ее приветливый нрав, доброту и бескорыстие.
— Поверите,—сказала старушка,—своих детей так не любила, как Ларочку...
Ворожищев поинтересовался, известно ли Марии Ивановне о психической болезни Ветрова-старшего.
— В первый раз слышу!—удивилась старушка.—По-моему, был отменного здоровья мужчина...
— А его брат, Иван Карпович?
— А что брат?—в свою очередь спросила баба Маня.
— Он ведь, говорят, покончил с собой. На почве шизофрении.
— С чего это взяли? Тоже был нормальный. На охоте погиб. Любил того,—она щелкнула себя по воротнику,—вот под этим делом нечаянно и выстрелил в себя. Ружье чистил вроде бы или еще что произошло... Факт только, что по неосторожности это вышло. Вот до чего вино доводит, — она осуждающе покачала головой.
Проверкой было установлено: действительно, родной брат Ветрова, Иван Карпович, погиб в результате несчастного случая. Ни шизофренией, ни другими психическими заболеваниями он не страдал.
Беседы со знакомыми Александра Карповича также доказывали: никто даже не подозревал, что у бывшего директора фабрики была шизофрения.
Все это казалось более чем подозрительным. Гольст еще сильнее усомнился в болезни Ветрова, когда ознакомился из личного дела с автобиографией Александра Карповича. Из нее вытекало, что А. К. Ветров находился на фронте и после контузии был уволен в запас.
Тогда при чем тут Свердловск, психиатрическая больница? Откуда появилась выписка из истории болезни? Тут явное противоречие. Если его, контуженного, уволили в запас, зачем надо было освобождать от военной службы во второй раз, уже из-за шизофрении?
Чтобы разобраться в этом, Гольст сделал запрос в военно-медицинский архив. Ответ пришел буквально на третий день. И что же выяснилось. А. К. Ветров был призван в ноябре 1942 года в армию Бийским городским военным комиссариатом и прослужил четыре месяца в запасном полку в городе Комышове. В 1943 году он был направлен в Свердловскую психиатрическую больницу. Там его признали больным шизофренией и уволили из армии по состоянию здоровья.
— Значит, сведения, сообщаемые в автобиографии,—ложь,— констатировал Ворожищев.
— Ну да! Фронтовик, контуженный — такое вызывает уважение. Но это далеко не первая и не последняя ложь Ветрова. Трудовой стаж, по его документам, начинается у него якобы с 1924 года, то есть с пятнадцати лет. По другим сведениям, он в это время еще учился в школе. И вот я думаю: не организовал ли Александр Карпович себе шизофрению сам?
— Чтобы избежать отправки на фронт?
— Вот именно.
— Но ведь выписка из истории болезни подлинная,—сказал Ворожищев.
— А болезнь могла быть мнимая. Симуляция. Как видно, Ветров никогда не стеснялся в выборе средств. Обманы и подлоги— это стиль его жизни.
Чтобы выяснить, болел Ветров шизофренией или нет, Гольст вынес постановление о назначении посмертной судебно-психиатрической экспертизы.
Следственная группа, возглавляемая В. Г. Гольстом, работала в тесном взаимодействии с уголовным розыском. Непосредственное участие в расследовании принимал капитан Леонид Витальевич Самойлов, опытнейший работник городского управления внутренних дел. С Владимиром Георгиевичем они встречались чуть ли не ежедневно.
Как уже говорилось, Гольст не исключал возможность, что к исчезновению Ларисы Ветровой и гибели ее родителей мог быть причастен один и тот же человек. Розыскное дело Ларисы было затребовано из Быстрицкого отделения милиции. Владимир Георгиевич попросил Самойлова обратить особое внимание на тот факт, что девочку незадолго до исчезновения видели якобы с незнакомым мужчиной.
Снова и снова были допрошены соседи Ветровых по даче. Где, когда видели Ларису с тем человеком? Как он выглядел? Из местных ли? Капитан тщательно изучил картотеку лиц, состоящих на учете в районной милиции.
Когда следователь поинтересовался у Самойлова результатами, тот ответил:
— По существу, Владимир Георгиевич, никаких определенных примет о том мужчине никто сообщить не может. Более того, я так и не нашел ни одного человека, который бы лично видел Ларису с ним. Короче, тетя Маша слыхала, что бабка Дарья видала...
— Считаете, сплетни?
— Похоже.
— И все же надо искать возможного соблазнителя.
— Разумеется,—кивнул Самойлов.—Но...—он улыбнулся.—
У кого это из писателей: трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно...
— Если кошки там нет,—тоже с улыбкой закончил Гольст.— Однако, как говорится, дыма без огня не бывает. Лариса, судя по показаниям знакомых, была не по годам развита, с мальчиками заигрывала.
— Уж кто действительно не по годам вел себя с представителями противоположного пола, так это ее старший брат,—заметил капитан.
— Борис?
— А кто же еще. Родители, мне кажется, закрывали глаза на то, что их сын слишком рано узнал женщин.
— Есть факты?
— Судя по тому, что говорят соседи и знакомые... Когда родители и сестра бывали на даче, Борис приводил девушек на городскую квартиру. А когда пустовала дача — заявлялся с компанией туда. Причем женщины каждый раз были разные. Некоторые значительно старше самого Бориса.
— А может, родители об этом ничего не знали?—высказал предположение следователь.
— Трудно поверить,—ответил инспектор уголовного розыска.— Я понимаю, парень он привлекательный...
— Интересный,—согласился Гольст.
— Но ведь родители должны были как-то сдерживать его. Воспитывать, что ли, цельность, высокие нравственные качества,— увидев, что следователь задумался, капитан спросил:—Появилась какая-то идея?
— Очередная. Я вот что думаю: а не замешана ли тут ревность? Точнее, месть на почве ревности?
— Возможно. Или месть за попранную честь сестры, дочери...
— Вот-вот,—подтвердил Гольст.—Поработайте в этом направлении.
— Хорошо,—кивнул Самойлов.
Через несколько дней капитан сообщил Гольсту, что в прошлом году у Бориса Ветрова была какая-то неприятность, связанная с одной девушкой — Мариной Зубовой. А этой весной вернулся из армии брат Марины — Виктор и якобы обещал рассчитаться с Борисом. Более того, Виктора Зубова вроде бы видели в Быстрице незадолго до трагических событий на даче Ветровых.
Гольст решил побеседовать с девушкой. Марине только-только исполнилось девятнадцать лет. Она очень смущалась.
Тактично, без нажима Владимир Георгиевич все же сумел добиться от нее показаний.
— В прошлом году я лежала в городской больнице...—начала рассказывать Зубова.
— А что у вас было?
— Ревмокардит. Там красивый двор, как парк. Гулять можно. Сижу я как-то вечером на скамеечке, смотрю, идет Боря Ветров. В белом халате...
— Вы были знакомы раньше!
— Ну да! Я знала, что Боря учится в медицинском. Он подошел ко мне, поздоровался, поинтересовался, что со мной. Я сказала, что лежу в четвертом отделении. А он в то время был на практике, и как раз в ту ночь у него было дежурство. Боря спросил, в какой я палате. Когда поужинали и легли спать, он пришел. Говорит — пойдем, послушаем музыку, а то, мол, здесь скучища. Я пошла. А что? Действительно, в больнице от тоски не знаешь, куда деваться. Он повел меня на другой этаж. Зашли в какую-то комнату. Там были только столик и лежанка, обитая дерматином, ну, как в больницах бывает. В комнате находился еще один врач, вернее, практикант, как я потом поняла...
— Кто такой?
— По-моему, они с Борисом учатся вместе.
— Его имя, фамилия?
— Борис называл его фамилию... Полонский!
— А имя?
— Не помню. Еще там была медсестра Таня. На столе — две бутылки вина, бутерброды с колбасой. Я спрашиваю: где же магнитофон? Полонский смеется: еще, мол, не купили. И предлагает мне выпить. Я стала отказываться, потому что врачи категорически запретили мне пить спиртное. А Борис на полном серьезе заявил, что все это ерунда и никакой болезни у меня нет, просто издержки переходного возраста. В общем уговорили выпить...
