Борис Селеннов - Несколько дней из жизни следователя (сборник)
— Скажите, у вашего отца были враги?—задал вопрос Гольст.
Вероятно, этот вопрос был для Ветрова неожиданным.
— Враги? — переспросил он и после некоторого размышления ответил:—Не знаю... Не думаю...
— Может быть, кто-то завидовал ему или затаил обиду за что-нибудь?—уточнил следователь.
— По-моему, таких людей не было,—сказал Ветров.—Папа— честнейший человек. Труженик. И если делал что-то для знакомых и даже малознакомых, то только хорошее. Все уважали его.
— А на работе? Среди подчиненных?
— Отец не очень любил делиться со мной тем, что происходило на фабрике. А вот поговорить о политике, любимых книгах, кинофильмах— всегда пожалуйста...
Гольст попросил вспомнить, не слышал ли Борис перед тем, как в спальне раздались роковые выстрелы, подозрительного шума.
— Я спал,—ответил Борис.—Проснулся только после первого выстрела.
— А когда вбежали в комнату, не заметили, правильно ли висела занавеска, было ли закрыто окно?
— Мне было не до этого,—признался Борис.—Помню только, когда я толкнул дверь в спальню, то увидел темные пятна на подушках отца и матери... Вокруг головы...
— Как вы сумели разглядеть это?
— Через окно падал свет от фонаря на улице.
На вопрос следователя, что, по мнению Бориса, толкнуло отца на убийство жены и самоубийство, тот ответил:
— Исчезновение Ларисы. Отец ходил сам не свой. Это очень сильно подействовало на его психику...
Фабрика школьных учебных пособий, которой руководил покойный Ветров, ютилась на окраине города. Когда Гольст увидел неказистое двухэтажное здание, построенное, наверное, еще в прошлом веке, с темными стенами из красного кирпича и узкими окнами, он усомнился, тот ли адрес ему дали? Но сомнений не оставляла вывеска, подтверждающая, что это действительно фабрика.
Потом уже, в разговоре с новым директором, следователь узнал, что раньше здесь были мастерские, которыми заведовал Александр Карпович. Всеми правдами и неправдами он постепенно превратил мастерские в то, чем теперь является это предприятие.
Директор вздыхал и охал, что ему досталось тяжкое наследство. Производственная база никуда не годится, не хватает квалифицированных кадров, материалы приходится выбивать с боем.
— Только Ветров мог тянуть эту лямку,—со вздохом сказал он.—А я не умею бить поклоны начальству. Мне претит ловчить, химичить... Дайте фонды, гарантируйте поставщиков — тогда я развернусь...
Директор знал Ветрова только понаслышке и мало что мог сообщить о покойном.
Поразмыслив, Гольст решил поговорить с председателем группы народного контроля. Тот работал в полуподвальном помещении. В здании витали запахи масляной краски, свежей извести, свежераспиленного дерева. И все это вперемешку со столярным клеем и ацетоном.
Проходя мимо одной из комнат, следователь увидел, что там трудятся маляры. Внизу, в цокольном этаже, стоял сырой холод.
— Саранцев, — представился Гольсту мужчина лет тридцати пяти, в синем халате, надетом поверх телогрейки. Это и был председатель группы народного контроля. Несмотря на холод, он был весел.
— Слава богу, начали ремонт,—сообщил Саранцев следователю.—Новый крепко взялся за дело. И правильно. Перво-наперво надо создать людям условия на рабочих местах.
— Да, атмосфера у вас, прямо скажем, неуютная,—поежился следователь.
— Ничего!—оптимистично заявил Саранцев..—Это временно. Через неделю поднимемся наверх. Хоть и негоже плохо говорить о покойнике, но Ветров больше думал о том, как бы поуютнее оборудовать дачу в Быстрице, а не цеха...
— Приходилось воевать с ним?—спросил Гольст.
— Еще как!—вздохнул Саранцев.—Ладно, что теперь вспоминать. Нет человека...
— И все же я хотел бы поговорить именно о нем,—сказал следователь.
Они поднялись наверх, в пустую, только что отремонтированную комнату.
Поначалу Саранцев говорил неохотно — чего, мол, ворошить прошлое. Но постепенно разговор наладился. Председатель даже начал горячиться — слишком много, как оказалось, накопилось обид от прежнего директора. Выяснилось, что Ветров злоупотреблял служебным положением — дача практически построена из материалов, добытых якобы для ремонта фабрики. Окружил себя людьми, готовыми делать все, что он прикажет. Вместе делили «навар».
— Какой?—поинтересовался следователь.
— Сам-то Александр Карпович в огонь за каштанами не лез...
Все норовил чужими руками... Например, каждый год посылал своего «мальчика» — так мы называли его прихлебателей — в командировку во Владивосток. На целых два месяца. За счет фабрики. И чем, вы думаете, занимался этот «мальчик» на берегу Тихого океана? — спросил Саранцев и сам же ответил. — Фотографировал. На пляже. Привозил выручку до пяти тысяч. Куш, конечно, делил пополам с Ветровым.
— Как вы узнали это?
— Узнали,—усмехнулся Саранцев.—Помимо проезда, командировочных, материал тоже был наш, фабричный. Фотобумага и прочее...
Вскрывала группа народного контроля и другие «художества» прежнего директора.
— Ну и что вы предпринимали? — задал вопрос следователь.
— Ставился вопрос...
— Результаты были?
— А как же,—снова усмехнулся Саранцев.—Я получил выговор. У Ветрова была рука где надо...
«Честнейший человек»,—вспомнил Гольст слова Бориса, сказанные об отце. Неужели близкие не знали, откуда дача, дорогие мебельные гарнитуры, деньги на «Волгу»? Или Александр Карпович, как Янус, имел два лица: на службе — одно, а дома — другое?
То, что у Ветрова были доходы помимо зарплаты, следователь заподозрил, когда выяснил, какой оклад у директора фабрики. На трудовые деньги он не мог построить такой коттедж, который красовался в Быстрице на участке Ветровых, кстати, самом большом в поселке. Какими же чарами окутал Александр Карпович местные власти, чтобы получить лишние сотки? Это тоже предстояло выяснить.
Гольст побеседовал еще с несколькими работниками фабрики. Самое удивительное заключалось в том, что почти все хвалили Ветрова. Однако в похвалах умершему директору слышался один мотив: сам умел жить и другим давал. Например, когда не шел план, Александр Карпович знал, где можно надавить в верхах. Задание корректировали, и в результате коллектив получал премию.
Ветров покупал уважение и авторитет копейкой, полученной обманом, очковтирательством. Короче говоря, ореол «честнейшего и уважаемого» постепенно исчезал.
Как только Гольст пытался выяснить, не замечали ли сослуживцы у покойного директора признаков психической болезни, все таращили глаза: нормальный, жизнелюбивый человек и весьма себе на уме. Какая уж там шизофрения.
Врач из фабричного медпункта тоже была удивлена тем, что следователь интересуется психическим состоянием Ветрова. Единственное, с чем обращался он в медпункт раза два-три за все время своего директорствования,—с просьбой измерить давление, которое у него было чуть повышено. Это наблюдается иногда у многих в его возрасте — понервничал, вот и подскочило.
Откуда же диагноз, поставленный в Свердловской психиатрической больнице в 1943 году? Шизофрения не насморк. Она не проходит. Тем более если не лечиться. Но Ветров не состоял на учете у психиатра и не лечился.
Все это насторожило следователя.
Бобринские в Быстрице не были дачниками, они жили там постоянно и задолго до того, как поселок оброс дачами. Когда-то здесь разбросанно стояло лишь несколько скромных домиков. Жилища старожилов резко отличались от появившихся позже коттеджей горожан, приезжающих отдыхать на лоно природы только в теплые месяцы. На зиму почти все дачи запирались.
Анастасия Петровна Бобринская не работала — из-за травмы ноги она имела инвалидность третей группы и получала скромную пенсию. Муж «крутил» кино в клубе, то есть был киномехаником. Когда Ветровы отстроили дом в Быстрице, Анастасия Петровна подрядилась в летние месяцы убираться на их даче, а зимой приглядывать за ней.
Гольст решил побеседовать с Бобринской, надеясь, что она, как человек, часто бывавший в доме Ветровых, может сообщить интересующие следствие факты.
Анастасия Петровна заметно хромала. Была она несловоохотлива, так что пришлось потрудиться, чтобы разговорить ее.
— Александр Карпович был хозяйственный мужик,—сказала она о Ветрове.—Что хошь умел достать. Не то что мой лопух... Крышу уж когда менять надо, все железо проржавело... А Ветров покрыл дачу черепицей. Двести лет стоять будет. И красотища какая! Я девчонкой в Прибалтике была, так там домики — что твои игрушки. А почему? Черепица...
Дача Ветровых, которую следователь видел из окна дома Бобринских— напротив, через улицу, действительно выглядела очень солидно.
— Правда, Александр Карпыч цену копейке знал. Прижимистый был... У них в доме строгий порядок: что заслужил, то и получай.
