Данил Корецкий - Когда взорвется газ?
— Ну, что накопал на этого выскочку? — не здороваясь, начал Президент. — Хищения выборных средств, подкуп влиятельных политиков, подачки избирателям? Это у всех есть, как козюли в носу…
Война компроматов вспыхивает в самый острый момент избирательной кампании, поэтому сейчас все верные Тучке структуры, каждая по своим каналам, перетряхивали всю подноготную Фокина, но пока заметных результатов никто не добился.
Панас Родионович с достоинством подошел к огромному полированному столу и замер по стойке «смирно», зажав под мышкой тонкую бордовую папку. У него была классическая фигура номенклатурного работника: узкие плечи, практически отсутствующая шея, округлый животик, расширяющаяся книзу головогрудь переходила в широкие бедра. Стойка выходила неуставная: из-за жировых отложений ноги не сдвигались и поношенные штиблеты оставались на ширине плеч. Из-под коротких брюк выглядывали серые носки, не соответствующие тону черного, изрядно выношенного и давно не знавшего утюга костюма. Впрочем, и норовящий свернуться в трубочку полосатый сине-красный галстук костюму не соответствовал. И объяснялось это не столько дремучестью Панаса Родионовича, сколько его профессиональной хитростью и расчетливостью: костюм — всего-навсего чиновничья униформа, рабочая одежда, как комбинезон сантехника. Да и сам он — не почетный гость на балу английской королевы, а всего-навсего скромный труженик президентского аппарата, думающий не о цвете носков, а исключительно о работе.
— Так что, нашел козюли? — придуманный образ Тучке явно понравился, и он широко улыбнулся.
— Тут не козюли, Константин Маркович, — вошедший раскрыл папку. — Тут гора навоза по родительской линии… Разрешите докладывать?
— Давай, давай. — Тучка перестал улыбаться и напряженно наклонился вперед, навалившись грудью на стол.
Панас Родионович заглянул в справку, хотя знал ее содержание наизусть. Но слова, прочитанные с документа, звучат более весомо, чем просто слова.
— Мать кандидата в Президенты — Мария Тарасовна, 1945 года рождения, в девичестве Зозуля. В 1967 году, работая фрезеровщицей на заводе «Киевстальконструкция», вышла замуж за инженера Федора Фокина и взяла его фамилию…
Панас Родионович замолчал, многозначительно поднял глаза на Тучку и чуть заметно улыбнулся.
— Ну и что? — раздраженно сказал Президент. — Это и так все знают! И из биографии претендента, и из его предвыборных листовок! Мол, «родился в простой рабочей семье»… И что с того? Чего ты зубы скалишь?!
— Извините, Константин Маркович! — Лицо докладчика тут же приняло официально-озабоченный вид. — Просто на заводе Мария Тарасовна работала с 1963 года под фамилией первого мужа — Проховыч! И имела сына Ивана Проховыча 1962 года рождения! В 1968 году Федор Фокин усыновил мальчика, дал ему свою фамилию! Так что настоящая фамилия претендента — Иван Николаевич Проховыч!! А не Иван Федорович Фокин!!!
Торжество в голосе Рыбачека нарастало, как нарастает музыка в финальных кадрах запутанного фильма, когда все секреты раскрываются и тайное становится явным.
— Ну, усыновил. Ну, фамилию и отчество изменил. Ну, пусть и год рождения подчистил. И что с того? В чем тут навоз?! — Тучка разочарованно откинулся на спинку кресла, провел рукой по лицу, как человек, переживший очередное разочарование. У него были мешки под глазами и красные белки — видно, плохо спал последнее время.
— В том, что Микола Проховыч — настоящий отец кандидата в Президенты — бандеровец, «лесной брат», судимый за бандитизм и отсидевший в тюрьме много лет!
Докладчик скромно замолчал, давая Константину Марковичу осмыслить услышанное. В просторном кабинете наступила мертвая тишина. Тучка потряс головой и снова навалился грудью на стол. Заинтересованность стерла с лица усталость и даже возраст — казалось, он на глазах помолодел.
— Как бандеровец? Это что, можно доказать? Он же, небось, все документы уничтожил?
— Кое-что уничтожил, — кивнул Панас Родионович. — Но весь компромат уничтожить невозможно. Вот он у меня где!
Рыбачек потряс папкой.
— Заявление Марии Тарасовны Проховыч о приеме сына — Ивана Проховыча в заводские ясли, приказы о премировании, потом заявление о перемене фамилии, выписка из лицевого счета… Я тут с десяток таких бумаженций собрал!
— Молодец, Панас! Ай да молодец! Действительно, целую кучу говна раскопал! Вот тут этому выскочке и п….ц придет! — Тучка вскочил из-за стола, нервно пробежался к окну, выглянул, вернулся обратно, возбужденно потер руки. Сейчас он выглядел не как Президент самостийной и незалежной державы, а как обычный мужик, который вдруг, нежданно-негаданно, сорвал крупный куш в лотерею. Но такое впечатление продержалось недолго.
— Только подработать надо все тщательно! — Константин Маркович одернул пиджак, поправил галстук и сел на свое место. Теперь лицо у него было вновь значительным и бесстрастным. «Обычный мужик» исчез. Перед гением компромата вновь сидел Президент страны.
— Не расслабляйтесь, Панас Родионович, — веско произнес он, и Рыбачек сразу сник, почувствовал себя виноватым: недоработал чего-то, что-то упустил…
— Фокин — еще та устрица, — продолжил Тучка. — И в его штабе тоже не дураки сидят! Они от всего откажутся, поднимут крик про провокацию, клевету… Где этот Проховыч? Кто его видел? Может, он давно на том свете? И потом, кто там разберется, с его давней судимостью?
— Разберемся, Константин Маркович, не сомневайтесь, — пробубнил Рыбачек и вновь полез в свою папку, зашелестел бумагами.
— Вот газетка «Луганский комсомолец», от двадцатого октября тысяча девятьсот девяносто восьмого года, — он достал пожелтевший лист, развернул. — В ней статья: «Горькие ягоды лесной молодости». Мол, мятущийся мальчик, по недомыслию, помогал бандеровцам, был сурово наказан за детские ошибки, срок отбыл полностью, а ему до сих пор пенсию не платят. А вот и портрет героя…
Рыбачек осторожно положил газету на стол Президента. Тучка заинтересованно придвинул ее к себе.
— Это хорошо, — тон Президента смягчился. — Газетам народ верит. Мы тоже должны газеты использовать… Вон сколько расписали, на целую полосу…
Он надел модные очки с голубыми стеклами, бегло просмотрел статью, заглянул в конец.
— Черепахин И.С., — со значением проговорил он, многозначительно постукивая пальцем по газете. — Вот пусть этот Черепахин и освещает дальше эту тему. Так достоверней будет…
Гений компромата переступил с ноги на ногу и потупился.
— Пропал он… Неприятности какие-то. Говорят, в Москву подался.
— Ничего найдете, — Константин Маркович резко отодвинул газету, давая понять, что разговор окончен. — Журналист не иголка.
Рыбачек вздохнул. В отличие от времен кагэбэшной молодости его розыскные способности были весьма ограничены. И Президент это почувствовал:
— Свяжитесь с Баданцом, у него есть связи в милиции, они его живо отыщут.
Председатель избиркома взбодрился.
— Есть, Константин Маркович! Разрешите идти?
— Идите. И помните: сейчас от этого, как его… Черепахина, очень многое зависит…
* * *Огромный красно-белый дворец был окружен высоким кирпичным забором и охранялся не хуже, чем резиденция президента Тучки. Сейчас у ворот стояли три запыленных машины с крымскими номерами, которые находились под внимательным контролем нескольких автоматчиков. А руководитель приезжих беседовал в доме с хозяином.
— Нужны снайпер, минер и с десяток «быков» — автоматчики, пистолетчики… — перечислял Ханыков. Ханыков запоминал и кивал.
Никакой путаницы фамилий тут не было: говорил Али Ханыков по прозвищу Хан, а слушал Рашид Ханыков по прозвищу Кнут — его родной брат, который по срочному вызову всю ночь гнал в Киев из Судака.
— Пятерых я привез, пацаны серьезные, не на размен, — ответил Кнут. — Толян вполне может за снайпера сработать… Винторез с оптикой есть?
— Есть, — кивнул Хан.
— Значит, прямо сейчас можем начинать. А взрывника и мясо на размен я сейчас вызвоню. К вечеру приедут.
Они были похожи, как близнецы: узкий разрез глаз, приплюснутые носы, узкие губы, гладкие черные волосы. На самом деле Хан был старше на два года.
— И чего ты не хочешь сюда переехать? — улыбнувшись, спросил старший брат. — Был бы у меня правой рукой — вон как у тебя все четко отработано!
— Ты же не хочешь переезжать ко мне и бороться за крымско-татарскую автономию, — в свою очередь заметил младший.
— Да, каждый на своем месте — это лучше, — согласился Хан. — Во всяком случае, когда мои люди прячутся, лучше места, чем у тебя, не найдешь!
— Это точно, — довольно засмеялся Кнут. — Сейчас у нас огромные поселки и власть туда не суется! Скоро мы заберем свои исконные земли!
