Данил Корецкий - Когда взорвется газ?
– Да, да, пан Казимир, вы очень верно подметили: увы, все мы смертны! – Скорин развел руками. – И если вдруг случится непоправимое, а род занятий пана Халецкого способствует риску, то у нас могут возникнуть очень, очень серьезные проблемы! Да и у пана Халецкого наверняка возникнут серьезные проблемы, если газовые структуры узнают, а рано или поздно это произойдет, какие суммы он извлекает в обход их из газовой трубы!
– Эт-точно! – пристукнул ладонью по столу Слеза.
– Сразу завалят, – согласился Хан.
Солидные мужчины переглянулись. Точнее, обменялись бликами светоотражающих стекол. За столом будто бы собрались пять дублей Терминатора – никто с началом разговора не снял темные очки.
– И что? – хмуро поинтересовался боксер-философ. Он явно ничего не понял. Слишком уж закрутил ответ этот умник... И как-то само собой вышло, что Казимир сказал совсем не то, что хотел.
– Мы с Виктором предварительно обсуждали эту тему, – продолжил Скорин.
Баданец кивнул.
– Если мы возьмем в долю владельцев польского газового концерна, то все подобные проблемы отпадут, перспективы долгосрочного сотрудничества укрепятся, а риск для жизни нашего друга пана Казимира значительно снизится. В то же время, при запланированном уровне доходов, их участие не сделает нас беднее. Как говорится: всем хватит, причем с избытком! Что вы думаете по этому поводу?
Скорин направил зеркальный взгляд на сидящего напротив Хана.
– Алик?
– Чего тут думать, если политбюро рекомендует, – пожал плечами тот.
– Миша?
– Я согласен, – кивнул Слеза. – Но это территория Казимира, последнее слово за ним...
Все повернулись в сторону поляка. Пан Млот откинулся на спинку кресла, задумался, наморщив лоб, потом оттянул большими пальцами широкую резинку купальных трусов, заглянул под нее и, как бы услышав оттуда совет, резко отпустил.
– Добри, – пробасил супертяж с улыбкой, непонятно к чему относящейся: то ли к содержанию разговора, то ли к тому, что он увидел у себя в плавках.
– Под это дело надо выпить, – сказал Хан и засмеялся. – Знаете, что предложила эта сучка Мара?
Он взахлеб принялся пересказывать непристойное предложение бандерши.
Громкое и резкое «Гм!» прервало его возбужденную речь.
Все посмотрели на Слезу. Он, лыбясь ослепительной металлокерамикой, целился кривым изломанным пальцем в экран телевизора. Там украинский новостной канал передавал репортаж с компрессорной станции магистрального газового трубопровода.
– После ремонта в Лугани вновь вышла на полную мощность газовая станция, которой сегодня исполняется ровно двадцать пять лет, – радостной скороговоркой тараторила за кадром невидимая дикторша.
В кадре не было ничего особенного: общий вид станции, газовая труба, вентили, манометры, вспомогательное оборудование, монитор контрольного компьютера, старейший оператор, проработавший на станции все двадцать пять лет и сейчас изрекающий соответствующие случаю благоглупости...
Но лица пятерых властных мужчин вытянулись, как будто на яхту высадились спецом заряженные на них киллеры.
– Ни фига себе! – выругался Скорин.
– Пожелаем уважаемому Василию Ивановичу перекачать еще не один миллион кубометров газа и следующий юбилей встретить на своем рабочем месте в добром здравии и таком же хорошем настроении! – на оптимистической ноте закончила дикторша.
Седой и бородатый Василий Иванович с улыбкой манекена смотрел на экран своего монитора и щелкал контрольными тумблерами.
– Юбилейный телевизионный очерк представлен телекомпанией «Зенит», директор Черепахин, оператор Савин, – напоследок сообщила дикторша, и экран потемнел. Сюжет закончился. Началась реклама женских тампонов.
На второй палубе стояла напряженная тишина.
Баданец медленно, как на рапидной, но прокрученной с обычной скоростью, кинопленке, поднял руку и снял очки Терминатора с крупного клювообразного носа. Зрачки круглых, глубоко посаженных глаз расширились, и мертвенная бледность кожи, проступившая даже сквозь загар, стала быстро сменяться нездоровым багрянцем. Он так же медленно и туго повернул голову к Хану и развел повернутые ладонями вверх руки широко в стороны. Он явно хотел кричать и ругаться матом, только специфика личности Хана сдерживала этот порыв.
– Алик, как же так? – несмазанной дверью проскрипел он. – Как это могло выйти в эфир?
Хан резко сдернул очки, бросил перед собой и, откинувшись в кресле, зло прошипел:
– Что Алик? Алик тут при чем? Как эти припездки попали на станцию? Кто их туда пустил? Я, что ли?! Все бы стрелки переводить! Сейчас любой мудель с домашней камерой свою телекомпанию открыть может. За всеми не уследишь!
Слеза, как будто его не интересовало происходящее, разглядывал свешивающиеся с верхней палубы ножки «моделек», сидящих на краю площадки для загара. Или делал вид, что разглядывает ножки. Во всяком случае, наморщенный лоб над скрывающими глаза очками, и плотно сжатые губы не соответствовали выражению, возникающему при созерцании прекрасного.
Млот сидел, как в углу ринга между раундами; опустив мощные руки и прижав подбородок к груди, смотрел вниз, будто ожидая из плавок очередного полезного совета.
Баданец и Хан продолжали пререкаться, сваливая вину друг на друга.
Скорин до поры до времени молчал, барабаня пальцами по столу. Наконец терпение его лопнуло.
– Вот что, уважаемые коллеги, – довольно резко произнес Валентин Леонидович. – Есть хорошая восточная поговорка: «Лучше зажечь свечу, чем проклинать темноту». Надо не кивать друг на друга, а устранять последствия этого занимательного кино... И в первую очередь установить, кто его заказал! Кто за всем этим стоит?!
– Да кто тут может стоять? – удивился Хан. – Это случайность... Никто и не заметит...
Лицо «Папы» покрылось красными пятнами. Сейчас он не был похож на добродушного бегемотика.
– У вас тут что, детский сад?! Когда на кону стоят миллиарды, случайностей не бывает, зарубите это на носу! А если и бывает, мы все равно должны ее отработать, как полноценный и очень опасный «наезд»! И только тогда посчитать случайностью! Потому что за такие бабки расплачиваются не деньгами, а жизнями! Причем не только своими, но и своих близких! Вы что, совсем ничего не понимаете?!
Сняв очки, он зло глянул на Баданца. Потом перевел тяжелый взгляд на Хана. Плоское лицо степняка с узкими раскосыми глазами выражало крайнюю степень раздражения, если не ярости. Внезапно он вскочил и схватил лежащее у палубного ограждения ружье. Млот окаменел и только презрительно прищурился. У Скорина отвисла челюсть. Баданец вскочил и, опрокинув кресло, шарахнулся в сторону. Про кнопки сигнала тревоги все забыли. Да они и не успели бы помочь. Но Хан разрядил двустволку в стаю чаек. Посыпались перья, две птицы, перевернувшись через крыло, рухнули в воду, третья полетела прочь, медленно теряя высоту и в конце концов тоже воткнулась в море.
– Плохая примета! – сказал Скорин. – И дурные манеры... – И неожиданно добавил: – Я возвращаюсь!
Млот, распрямляясь и поднимая голову, как после удара, набрал в легкие насыщенный ионами морской воздух и на выдохе глубоко кивнул:
– Я тоже.
– А может, отдохнем пару деньков? – спросил Слеза. – Жалко телок бросать на полдороге...
– Не до отдыха сейчас. И вообще... – пробурчал Баданец, стряхивая что-то невидимое с купальных трусов. Наверное – пережитый страх.
Сбросив пар и успокоившись, Хан аккуратно положил «Пердей» на палубу, снова надел очки, примирительно улыбнулся.
– Прошу прощения. Нервы...
Потом нажал на трубке внутренней связи зеленую кнопку и, услышав ответ капитана, твердо скомандовал:
– Разворачивайся! Мы возвращаемся в Ниццу!
Описав широкий полукруг и оставив на синей поверхности ровный, будто выписанный циркулем белый след, «Кристина» легла на обратный курс. Запасы спиртного и продуктов остались практически нетронутыми. А настроившиеся на крутой отдых «модельки» очень огорчились. Но их настроение никого не интересовало.
Глава 2
Зигзаг судьбы
Невысокий человек средних лет уверенной походкой шел по улице. Крепкая фигура выдавала немалый спортивный опыт, а острый цепкий взгляд, как бы сказали раньше, «мог принадлежать сыщику или журналисту». Но в последние годы развелась уйма людей с такими взглядами: бандиты, мошенники, «авторитетные бизнесмены», да мало ли кто еще! Так что сейчас этот классификационный признак отпал: пронзительный взгляд мог принадлежать кому угодно. Впрочем, человек на бандита, мошенника или бизнесмена явно не тянул, скорее относился к недавно введенной модным московским автором категории «офисного планктона»: недорогой коричневый костюм с неподходящим серым галстуком, безымянные коричневые туфли, пионерская белая сорочка, скромная «Сейко» на запястье, вдобавок он шел пешком и без охраны... К тому же встречал много знакомых, которые его не обходили и не боялись, а напротив – приветливо здоровались, что характерно – по-русски: на востоке Украины нет фанатичного поклонения «ридной мове».
