Иван Сербин - Проба пера
— В какую палату его кладут? — спросил у девушки Штангист.
— В восьмую.
Та лупала красивенькими глазками. Вообще, симпотная телочка. С умом, с образованием. Трахалась небось с братвой за бабки. Конкретно устроилась. И клиентов у кабаков снимать не надо, и при деле. А тарифы тут, наверное, покруче, чем на «Поле». Реально голодный мужик последнюю шкуру с себя снимет и такой отдаст.
— Присматривай за моим братаном хорошо, поняла? Чтобы как полный «папа» лежал. Чтобы все было, — погрозил ей пальцем Штангист. Он достал из кармана тоненькую стопочку стодолларовых банкнот, бросил на конторку. — Останется пацан недоволен — с тебя лично спрошу, учти. — Штангист оглядел коридор: — Кто еще в отделении есть?
Медсестра проворно сцапала денежку, сунула в карман накрахмаленного, подчеркивающего солидные формы халатика.
— Женщина после аппендицита. Старичок-военный. Полковник в отставке, кажется. Мальчишка один с мениском. Одиннадцать лет, представляешь? Колено на футбольном матче ему выбили.
— Кто еще?
— И восемь или девять ваших.
— Каких это «наших»? — нахмурился Штангист. — Чьи пацаны, реально?
— Я не знаю, — пожала плечами девушка и снова захлопала глазками, как заводная кукла. — Их недавно привезли. У всех огнестрельные. Пятеро тяжелых. Трое с множественными, эти в реанимации, остальные тут, в палатах.
Скорее всего, это были люди Абрека. «Папы» не стало, позаботиться некому. А может, Смольного или Хевры. Те своих бросят, глазом не моргнут. Манила бы уже людей здесь поставил, как у мавзолея. А эти… Ладно, пусть лежат пацаны. На больничке своих и чужих нет. На больничке все — братва.
— Ночь сегодня — кошмарики, — доверительно сообщила Штангисту девчонка. — Человек тридцать в морг отнесли. Все с огнестрельными. Еще днем привозили. Там уже места нет, стали в другие больницы отправлять.
В коридор вышел врач.
— Почему без халатов в отделении? — буркнул он сестре.
— Брат, ты не шуми, — подступился к хирургу Штангист, доставая из кармана пачку баксов потолще. — Вот, за старание, премия. Держи.
Хирург взял деньги, покрутил в руке, сунул в карман. Выглядело это довольно безразлично. Словно плевать ему было на деньги. Впрочем, возможно, так оно и было. Устал человек. Шутка ли, столько работы за день привалило.
— Маша, — врач повернулся к конторке. — Выдай ребятам халаты.
Девчонка кивнула. А взгляд у самой… С лепилой этим она, наверное, тоже трахалась. Только с братвой за лаве, а с ним бесплатно. Он для нее — авторитет, вроде как для них — Кроха. А то и покруче.
— Так что скажешь, брат? — теребил врача Штангист. — Вытянет наш пацан?
«Брата» хирург пропустил мимо ушей. Привык уже.
— В рубашке ваш мальчишка родился. Дважды в него попали. Одна пуля внутри застряла — вытащили. Вторая развалила ему телефон сотовый. Он в нагрудном кармане лежал. Пластмассу пришлось из тела вынимать. Болевой шок. И крови потерял прилично. Мы его под капельницу положили. К утру придет в себя. Правда, пойдет не раньше чем через неделю. Но жить будет — это главное. Еще и нас с вами переживет.
— Спасибо, доктор, — тут же проникся уважением к лепиле Штангист. — Только вы в милицию о нем не сообщайте, ладно?
— Не могу, — вздохнул хирург. — Закон есть.
— Да забудьте про него.
— Нельзя. За это статья полагается, — объяснил хирург.
— Час еще сможете подождать? — напрягся Штангист.
— Час… Ладно. Хорошо. Час подожду.
— Ну и отлично. Спасибо, доктор, — расплылся Штангист.
Пришла сестра Маша, притащила халаты. Жопой при этом, шалава, мела так, что у Штангиста отчаянно «замаячил». Будь они одни да сложись обстоятельства чуть иначе, отымел бы ее прямо тут, на конторке, но… на работе нельзя. Вадим не одобрит.
Сказав бойцам: «Стойте здесь!», Штангист спустился на первый этаж, вышел на улицу, прогулялся вокруг больницы, занял пост на углу, откуда просматривались двери приемного покоя и главный входа.
Минут через пятнадцать к больнице подкатил «БМВ» Крохи. Из него выбрались Вадим и трое неприятного вида мужчин в штатском. Штангист отлепился от угла. Мужчины среагировали моментально. Через секунду три ствола смотрели на Штангиста. Тот поднял руки. Вадим жестом успокоил своих спутников, подошел к Штангисту.
— Как он?
— Две пули. Одна в бочине дырку сделала, вторая в мобилу попала. Повезло. Врач сказал — к утру очнется. Но ходить начнет не раньше чем через неделю.
— В какой он палате?
— В восьмой. Третий этаж. Я там пацанов оставил. Народу в отделении — пропасть.
— Кто?
— Баба аппендицитная, старикан какой-то, мальчишка с коленом и восемь или девять пацанов из братвы. Правда, все из разных бригад.
— Хорошо. А Борик?
— Грохнули Борика, похоже. Волки эти.
— Ты проверил?
— Да понимаешь… Там такая пальба поднялась, а «абвер» прямо во дворе. Короче, не смог. — Штангист помялся. — Слушай, я там уговаривал лепилу в ментовку не звонить. Он сказал, не может.
— Обязан. Закон такой есть, — Вадим оглянулся на окна третьего этажа. — Но я привез людей из ФСБ. Никаких проблем с ментовкой не будет.
Всем гуртом они поднялись на третий этаж. Пока один фээсбэшник объяснял хирургу, почему тому не стоит сообщать о только что поступившем пациенте в органы внутренних дел, а еще двое осматривали палаты, коридор и места общего пользования, Вадим взял у одного из ребят халат и прошел в восьмую палату.
К немалому его изумлению, глаза Димы были открыты. Он смотрел в потолок и о чем-то думал. Вадим подошел к кровати, присел рядом. Хотя палата и была одноместной, сейчас в ней лежал еще один человек.
— Как дела, Вадим? — спросил шепотом Дима. Губы его едва шевелились.
— Плохие дела, братан, — так же шепотом ответил ординарец. — Ты видел людей, которые в тебя стреляли?
— Нет, — подумав секунду, покачал головой Дима. — Но они нас ждали. Борик жив?
— Не знаю. Вряд ли.
— Позвони в Институт Склифосовского. Раненых туда возят. Если Борик жив — он там. Если он ранен, пошли ребят, пусть обойдут подъезд, в котором его подобрали, найдут любую женщину — любую, слышишь? — и договорятся, вроде как он к ней приходил. Ночью решил сходить за шампанским, смотрит, бакланье какое-то в подъезде «траву» курит. Борик, как законопослушный гражданин, сделал замечание — они «маслиной» ответили. На всякий случай немного «травки» на подоконник насыпьте. На пол не надо. Если уборщица старательная — замоет. И заплатите еще кому-нибудь, старушке какой-нибудь или старику, чтобы тоже показали, будто в подъезде молодняк сидел.
— А менты спросят, зачем он из дома ночью выходил, старик этот?
— Его бессонница мучает. Он с собакой по ночам гуляет.
— А если там никто из стариков собак не держит?
— Тогда подарите ему собаку. Или дайте на время. Через неделю заберете, а он, в случае чего, скажет, что померла.
Проговорив все это, Дима прикрыл глаза, перевел дух.
— Братан, — улыбнулся уважительно Вадим, — ты сейчас о себе думай.
— Послушай, менты из местного отделения все равно ничего про Борика не скажут. Они нас по чьей-то наколке брали, никаких документов не оформляли. И еще… Вадим, кто-то из наших сливает информацию.
— Я знаю, — кивнул тот. — Абреку или Смольному, мы пока не разобрались. Чингиз со своей командой попал в засаду. Три человека всего ушло из двадцати. Остальные — по моргам лежат. Чин говорит, их ждали. Абрек знал о готовящемся нападении. Все знал, до мелочей.
— Надо выяснить, кто «поет».
— Стараемся, но пока ничего.
— Надо родителям пацанов поддержку оказать и с похоронами что-нибудь подумать.
— Хорошо.
Вадим снова улыбнулся. Гляди-ка, оголец раненый, а ведет себя точь-в-точь как «папа». Как отец.
— Слушай, Дим, я тебе хотел сказать… Насчет отца…
— Я знаю, Вадим, — спокойно ответил Дима.
— Откуда?
— Пацаны в машине звонили. Я слышал.
— Ты не волнуйся, Дим. Отдыхай спокойно. Я обо всем позабочусь. Все будет по высшему классу.
— Я не волнуюсь, Вадим, — вдруг очень жестко ответил Дима. — Я-не-волнуюсь. Я просто найду того урода, из-за которого погиб мой отец, и собственноручно вышибу ему мозги.
Сказано это было таким тоном, который Вадим изредка мог услышать от Крохи и никогда — от Димы. Мягкого, вежливого, интеллигентного Димы…
— Слушай, завтра утром ты заберешь меня из больницы.
— Не, даже не думай, — покачал головой Вадим. — Лепила сказал, тебе недели две как бревну лежать надо.
— Вадим, я не спрашиваю, что сказал врач, — сухо ответил Дима. — Я говорю тебе: завтра… точнее, уже сегодня утром, ты заберешь меня отсюда. Но врачи об этом знать не должны. Для всех — я в больнице. На мое место положишь кого-нибудь из людей Абрека, Смольного… не важно кого. Любого.
