Аманда Линд - Один коп, одна рука, один сын
— Спасибо за помощь, — поблагодарила Фрэнси. — Я могу что-нибудь для тебя сделать?
— Вообще-то, да, — ответил Берг. — У моей дочери проблемы с женихом. Он уже несколько раз ее избил, причем довольно сильно. Она не хочет заявлять в полицию и считает, что я не должен вмешиваться, но я не могу спокойно на это смотреть.
— Конечно нет. Как далеко мне можно заходить?
— Так, чтобы он хорошенько понял, что лучше всего ему вообще убраться отсюда.
— Поняла.
Затем последовал небольшой обмен информацией, и Фрэнси записала: «Превратить в фарш Оскара Элиассона» — на листочке, который потом отдаст двум ученицам Крошки Мари. Ее быкообразные дамочки преспокойно сокрушат идиоту нос, ребра и самооценку. Эта работа была как раз для Янне, Петера и Манге, но теперь остался только Манге, поэтому задание будет поручено дамам.
Зазвонил телефон. Номер был незнакомый, но она ответила.
— Здравствуйте, — сказал женский голос на другом конце линии. — Меня зовут Аннели Дуберш, я пастор в церкви поселка Блидэ. Вашу дочь скоро должны у нас крестить, и я бы очень хотела заранее встретиться с вами и вашим мужем, чтобы выслушать ваши пожелания.
Фрэнси почувствовала, что ее застали врасплох. Крестины? Она не припоминала, чтобы… или… ах да, конечно!
Этим же занимался Пер. Вот черт!
— Да, конечно, — сказала она. — Нужно обязательно встретиться. Просто сейчас я немного занята, но если бы мы могли увидеться через пару недель?
— Но ведь крестины в это воскресенье, — удивилась Аннели.
— A-а… Так… я не туда посмотрела в календаре. А в какое время в воскресенье?
— В три.
— Торжественный обед заказан?
— Да, на тридцать человек. А разве вы не знаете?
— Нет, конечно знаю. Просто в последнее время у меня так много работы, и мы с мужем разводимся.
— Да что вы! Как неприятно.
— Но, разумеется, дочь мы будем крестить. Я пришлю к вам нашу няню. Он может приехать в любое время завтра утром. Я передам с ним список пожеланий.
— Вы оба будете присутствовать на обряде?
— Прошу прощения?
— Вы будете с мужем?
— Мы… Можно, я сообщу об этом позднее?
— Да, но хорошо бы узнать об этом как можно раньше, чтобы спланировать церемонию.
— Я позвоню вам самое позднее завтра.
На этом разговор закончился. Фрэнси села писать перечень всего, чтобы было необходимо для крещения: наряд для Бэлль, новое платье для нее самой, заказать торты, обзвонить всех, кого нужно пригласить, но кто не получил пригласительную открытку, потому что Фрэнси забыла их отправить, указания о том, какую музыку играть и какие стихи читать. Затем она позвала Йенса, который с радостью обещал обо всем позаботиться. Она также послала Перу сообщение по электронной почте:
«Крестины Бэлль. Церковь в Блидэ, 15 часов, воскресенье. Приезжай, но держись в тени. Уедешь, как только закончится церемония.
Вскоре с тобой свяжется юрист по разводам. Даже и не думай упираться.
Когда переедешь в новое жилье, сообщишь мне адрес по электронной почте.
Тебе доставят твои вещи.
Адриана и Бэлль будешь видеть один-два раза в месяц по два-три часа под присмотром кого-то из моих.
Ф.».
Нажав «Отправить», она еще долго смотрела на экран монитора. В почтовой программе в папке «Личные письма» все еще хранилось два десятка посланий, полных любви, которые Пер написал ей за эти годы. Она открыла папку и выделила курсором все. Указательный палец лежал на кнопке «Удалить».
— Черт! — зарыдала она. — Чтоб ты провалился!
Ведь она его любила. Она действительно думала: вместе на всю жизнь. Конечно, вздыхала она, он неуклюжий, безвольный, подкаблучник, но все равно когда-то она его любила.
Немного поплакав, она все-таки удалила письма Пера. А потом, чтобы утешиться, посмотрела в домашнем кинотеатре старый фильм ужасов.
После ужина, приготовленного Пенсом нежнейшего рагу из бычьих хвостов, она опять переоделась в то, что больше подходило для нанесения тяжких телесных повреждений. Надела тонкие кожаные перчатки и старые кастеты, которые не доставала уже целую вечность.
Никакого страха. Никаких эмоций. Никакой пощады.
И вышла в сумерки сада.
Поздний вечер в ресторане «Пицца Хат», за окнами которого слышался непрекращающийся шум города и разливалось темно-синее вечернее небо. Оно неторопливо разглядывало человечество, пребывающее в заблуждении, что у него сколько угодно времени, чтобы заниматься самыми бессмысленными делами.
Почему люди перестали играть? Почему только сумасшедшие и пьяные теперь танцуют на улицах? Почему люди, глядя на небо, больше не рассказывают друг другу сказки о тайнах мироздания? Очень трудно ежеминутно осознавать, что существуешь. Антон понимал это, сидя напротив Грейс перед самой большой пиццей из меню. Голова у него была удивление ясной.
— На днях я видел в аптеке твою дочь, — сказал он.
— Которую из двух?
— Ту, что слишком много работает.
— Фрэнси?
— Ее так зовут?
— Да. А… Пицца вкусная?
— Конечно, ты же знаешь, как я ее люблю. У тебя с ней проблемы?
— Что ты имеешь в виду?
— У тебя с дочерью?
— Мы с ней сейчас несколько расходимся во мнениях. Ничего серьезного. Она, конечно, очень злопамятна… Как, впрочем, и я. Но мы всегда миримся.
— Она очень красивая.
— Ты так считаешь?
— Да. Слишком худая, но сейчас многие так выглядят.
Антон криво усмехнулся. За последнее время он сам сильно похудел. Героин пожирал его изнутри, и неважно, сколько пицц он мог в себя запихнуть. Кроме того, ел он только тогда, когда виделся с Грейс, то есть максимум два раза в неделю. Голода он не испытывал, во всяком случае голода, вызванного нехваткой еды.
Черт! Ломки. Опять.
Героин. Шприц с героином. Немедленно. Благословенный кайф, покой разливающийся по всему телу, хоть и на время, был ему сейчас жизненно необходим. Это, конечно, милость дьявола, но поскольку к милости божьей, которая по словам Грейс где-то непременно существует, у него никогда доступа не было, то приходилось довольствоваться тем, что имелось в наличии.
— Мне нужно идти, — сказал он. — Мне надо… Проклятие, Грейс, башка! Опять раскалывается башка…
— Я связалась с реабилитационным центром, о котором тебе говорила, — сказала Грейс, которой совершенно не хотелось его отпускать.
— Не получится. Я не могу. Бессмысленная трата времени и денег.
Посмотрев на недоеденную половину пиццы, он почувствовал спазмы и впился ногтями в виски.
— Позволь мне помочь тебе, — сказала Грейс и накрыла его руки своими.
Его дрожь передалась ей, она страдала вместе с ним. Он стал для нее как сын, взамен того сына, который так и не родился.
— А ты не можешь помочь мне умереть? — спросил Антон.
Грейс закрыла глаза. Нет, Антон, нет. Вдруг разозлившись, она замотала головой.
— Я не в состоянии жить, — молил он. — Ты же видишь. Я не могу!
Грейс открыла глаза, посмотрела на юношу.
— В этом тебе моя помощь не нужна, — сказала она. — Ты справишься сам…
Она встала и погладила его по щеке.
— Позвони, если тебе нужно будет помочь жить, — произнесла Грейс перед тем как уйти.
Антон шел, куда глаза глядят, по воле ветра, оставшись без своей единственной соломинки. Точнее, оставшись без того единственного, что могло сравниться с покоем, который давал наркотик. Нет, Грейс не могла вылечить его от сраха, но она любила его, несмотря на страх, видела в нем полноценного человека, невзирая на грязь, в которой он существовал. С самой первой их встречи она стала его ангелом-хранителем. А теперь он остался наг и бесприютен вдали от согревающих крыл.
Подняв голову к темно-синему небу, он издал хриплый вопль, и кто-то из прохожих с презрением на него посмотрел, а кто-то поспешил уйти своей дорогой. Засунув руки в карманы, он двинулся дальше. Его так колотило, что навстречу очередному шприцу он шел зигзагами.
Где-то позади, наискосок от него, тоже засунув руки в карманы, шел Юсеф, который не смог обуздать свое любопытство, когда Грейс в очередной раз отправилась «попить кофе с подругой». Никогда еще она не делала этого так поздно вечером. На некотором расстоянии от Юсефа трусил Вигго, двадцатилетний племянник Бенни, уже хорошо себя зарекомендовавший в Фирме и получивший от Фрэнси задание следить за Юсефом и Грейс.
Там шел и еще один человек, мальчишка лет четырнадцати-пятнадцати, который следил за Юсефом и Вигго. С еле пробивающейся щетиной, в слишком больших джинсах, вылинявшей толстовке, с печатью бесприютности во взгляде. Откуда он взялся? Он и сам плохо это помнил. Есть ли у него родители? Нет, насколько ему было известно. Почему он не ходит в школу? Он уже знает все, что ему необходимо. Где он живет? В единственном на свете месте, где он чувствует себя в безопасности. Как его зовут? Это не имеет значения.
