Инна Тронина - Ночь с четверга на пятницу
— Сюда, пожалуйста!
Ермолаев, не постучавшись, открыл тяжёлую полированную дверь, пропустил Любашу. Не чуя под собой ног от волнения и страха, она вошла в комнату. И тут же, вскрикнув, ринулась назад. Посреди комнаты на столе стоял открытый гроб, в котором лежал Мирон Василенко.
Любаша дёрнула дверь за массивную позолоченную ручку и поняла: все попытки вырваться отсюда тщетны. Она заперта в одной комнате с покойником, и, значит, сама может распрощаться с жизнью.
Получается, что Мирон… Наверное, совсем недавно. У него же сестра в прошлом году отравилась «колёсами» насмерть, а теперь вот сам отправился следом. Мальвина Василенко презирала обычную наркоту и обожала «прикольную» — вроде цифровых, которые не нужно вкалывать или нюхать. Она просто надевала наушники и погружалась в глубокий кайф, слушая композиции, составленные из пульсирующих звуков определённой частоты. Волны раздражали определённые участки мозга и вызывали неописуемое удовольствие.
Балдел от «цифры» и Мирон, но после отъезда сестры на учёбу за океан перешёл на другие стимуляторы. Любаше он сказал, что «цифра» — это холодное нейрозвуковое оружие, направленное против России. И потому после «прихода» становится очень хреново. Мальвине подарили эти дискеты друзья-американцы, чтобы она распространяла новую моду в Москве среди «продвинутой» молодёжи…
Мальвину, погибшую после «фармакологической вечеринки», кремировали в Америке, а в Москву привезли уже урну. Ничего себе мамочке радость — за два года лишиться обоих детишек! Что же с Мирошей-то приключилось? Всё-таки разбился в очередной аварии, не рассчитал дозу в шприце, подрался с кем-то из таких же безбашенных дружков?
В любом случае она, Люба Жестерова, ничего об этом не знает. Мирон давно бросил её. В последнее время перестал даже звонить, спрашивать, как дела, не намечается ли свадьба с охранником из автосервиса. «Я тебе подарок пришлю», — каким-то особенным, зловещим голосом пообещал Мирон и никак не желал объяснять, что имеет в виду. Вот, значит, каков его подарочек! Свадьбы с Бушуевым не получилось, а презент налицо…
— Откройте! — Любаша, как безумная, заколотила кулаками в дверь. О том, чтобы подойти к гробу, взглянуть в лицо Мирону, не было и речи. Ужас овладел всем существом массажистки. — Откройте немедленно, или я сама сейчас умру! Зачем меня привезли сюда?! Спасите! Пожалуйста!
Но вокруг было тихо, только слегка потрескивали пять свечей — по четырём углам гроба и одна — в сложенных на груди руках покойного. Внезапно Любу осенила догадка — а вдруг это муляж, розыгрыш? Сейчас из воска или другого материала могут сделать точную копию человека — не отличишь! С Мироши станется, такой на всё способен. Тем более что сейчас идут Святки, и люди прикалываются, как умеют.
А что, если подойти и потрогать? Одним пальчиком коснуться лба и сразу отдёрнуть. Вот ведь делать людям нечего! Весь дом убрали так, будто кто-то действительно умер. Но тогда причём здесь Любаша?
Девушка на цыпочках приблизилась к покрытому чёрным крепом столу и при колеблющемся свете свечей склонилась над утопающим в белых кружевах телом. Такие знакомые тонкопалые руки неподвижно лежали на белом атласе. Любаша нагнулась пониже и заметила, что правый висок Мирона будто бы замазан гипсом, и лицо с той стороны слишком уж загримировано. Здесь, у гроба, сладковато пахло цветами, косметикой, хвоей и ещё чем-то неуловимым, муторным, нагоняющим дурноту и ужас. Нет, это не кукла! Это он, Мирон… то есть его тело…
Люба всё-таки протянула руку, кончиком указательного пальца дотронулась до ледяного, совсем не резинового лба. И снова бросилась к двери — застучала, закричала, понимая, что всё напрасно, и никогда ей отсюда не выйти. И впервые подумала, что сдуру поехала покорять Москву, шла на позор и риск. Давно перестала считать тех, с кем спала. Готова была числиться вещью, рабыней, игрушкой. И всё ради того, чтобы оказаться святочным вечером на этой жуткой вилле?..
— Откройте, прошу вас, милые, дорогие, пожалейте! Что вам надо от меня?! Я не виновата! Я ничего не знаю! Я никаким боком в этом не замешана, поверьте! Ну, спросите меня о чём-нибудь? Хоть словечко! Я всё-всё расскажу, что знаю, только откройте двери! Я понятия не имела, что он умер… Только сейчас, когда увидела!.. Не поверила даже!..
Вдруг Любаша почувствовала, что её слушают, и оглянулась. Пока она, вопя и плача, умоляла сжалиться, обстановка в комнате неуловимо изменилась. Теперь пленница была готова обрадоваться даже палачу с топором, лишь бы не оставаться тут одной… с ним…
— Не кричите при мёртвом. Грех.
Высокий стройный мужчина в форме милицейского генерала вышел из-за другой двери, которую Люба с перепугу не заметила.
— Давайте познакомимся, Любовь Михайловна.
Девушка шарахнулась к запертой двери, замерла с широко раскрытым ртом, не зная, куда бежать от внезапно появившегося человека с холёными усиками на красивом надменном лице. Она плохо соображала, что ей говорит генерал. Опираясь ладонями на стену, она скользила в угол, подальше от гроба и от живого, мечтая сделаться невидимой.
Генерал, пожав плечами, поддёрнул брюки с лампасами и сел в кресло у окна. Там стояли венки и корзины с цветами.
— Я — Кирилл Григорьевич, отец Мирона, — всё так же спокойно, словно не замечая состояния пленницы, продолжал он. — Поскольку вы некоторое время были подружкой сына, слышали обо мне. Идите сюда, присядьте! — Генерал указал на пустое кресло. — Неужели вы не хотите проститься с человеком, который застрелился из-за вас?
Эти слова Любаша восприняла, как мощный удар током. Она даже подпрыгнула, потом вся затряслась, а глаза её остекленели.
— Застрелился?..
Язык плохо слушался, но Любе всё же удалось произнести это дикое слово. Вот почему на виске грим — маскировали рану! И скулу пулей разворотило так, что пришлось наскоро слепить новую! Но почему её обвиняют в этом? Когда они виделись с Мироном в последний раз? Несколько месяцев назад, после аварии. И что Люба могла сделать такого, чтобы Мирон покончил с собой?
— Застрелился… — повторила она уже более уверенно. — Но причём здесь я? — Помолчав, она добавила: — Примите мои соболезнования…
— Благодарю. Слишком часто приходиться мне слышать эти слова за последнее время. Думаю, Мирон рассказывал вам о Мальвине, своей сестре. Теперь у меня нет детей, а совсем недавно было двое.
Кирилл поднялся, подошёл к Любе, галантно взял её за локоть и повёл к креслу.
— Садитесь! Да не дрожите так — мёртвые не кусаются! Живых надо бояться.
Генерал голосом выделил последнюю фразу. И Любаша поняла, что должна бояться его.
— Люба, послушай меня! — Кирилл перешёл на «ты», шестым чувством поняв, что так девчонке будет привычнее, а, значит, спокойнее. — Как должностное лицо я не мог допрашивать тебя, да и дело слишком щекотливое. Не хочу, чтобы оставались протоколы, которые затем могут попасть в прессу, в Сеть. И начнётся пляска на костях моего сына! Но как безутешный отец я не могу не спросить тебя о том, что произошло три дня назад в Рублёвском ресторане. Ведь ты была там?
— Я в трёх ресторанах побывала за одну ночь, — призналась Люба. — На Рублёвке… да, колбасились…
— Ого! — Кирилл, несмотря на вполне естественную печаль, усмехнулся. — Хорошо живёшь, подруга! Значит, не отрицаешь, что была там?
— Вечером с компанией приехали. Но я не понимаю, причём здесь Мирон! И для чего привезли меня сюда, к его гробу?
— Чтобы ты прониклась серьёзностью положения! — Голос генерала окреп, стал строже. — Самый лучший снимок не скажет столько, сколько прямой контакт. Впрочем, я могу показать тебе, как выглядел Мирон сразу после самоубийства.
Он сделал такое движение, будто хотел взять папку с журнального столика.
Люба зажмурилась, зажала ладонями уши.
— Не надо, прошу вас! Не могу такое видеть!
— Ух, какие мы чувствительные барышни! — покачал головой генерал, явно намекая на скандальное прошлое Любы. — Ладно, не буду играть у тебя на нервах. Но и ты не играй на моих! Вспомни, как там в точности всё было, в ресторане. С чего начался конфликт, кто был инициатором? Ведь всё происходило в одном зале!
— Конфликт… с кем? Там всё спокойно было при мне! — Люба смотрела на генерала так, словно он бредил. — Я была там не с Мироном, вообще его не видела. Кого угодно спросите, все скажут, что у меня другой парень был…
Люба замолчала, вспомнив предостережение Павла. Но в данном случае следовало выложить всё, чтобы отвести от себя подозрения.
— Ну? Как твоего парня зовут?
Кирилл с удовольствием заметил, что девчонка дрожит. И это несмотря на то, что остаётся в полушубке и шапке. Длинные чёрные волосы теперь висела вдоль щёк сосульками.
— Мы компанией приехали. А Мирона там я не видела, жизнью своей клянусь! Мы с ним не разговаривали, ничего… Он не мог из-за меня застрелиться! Вам наврали! — Люба прижала правую руку к сердцу, потом перекрестилась. — Чтоб меня черти взяли, если это не так! Ей-Богу! — И Люба развела руки ладонями вверх, демонстрируя полнейшую откровенность.
