Валерий Барабашов - Золотая паутина
— Девки! — крикнула она. — Ключа от ящика никто не видел?
— Да вот он, Валь, у меня, — как можно спокойнее и равнодушнее сказала Нинка и отдала ей ключ.
Долматова подозрительно глянула ей в глаза: лазила ли в ящик? Видела ли что-то?
Но Нинка успокоила ее:
— Вижу — ключ в замке торчит. Думаю, надо вытащить, мало ли что… Грузчики тут так и шарят…
Валентина деланно рассмеялась, махнула рукой.
— Ой, а я спешила, вот и забыла ключ. Позвонила из сборочного, мол, неоприходованные детали есть. Пусть пока у тебя в сейфе полежат, потом разберемся. Я й помчалась. — И прибавила после паузы: — Пусть полежат, пусть. Мы им найдем применение…
Взгляд, которым она посмотрела на Нинку, убедил последнюю — да, Долматова выносит золото с завода, выносит.
…У трамвайной остановки подруги распрощались. Нинка поехала к себе на Вторую Лесную (трамваем), а Светлана пошла за дочкой в ясли.
В городе было тепло, тихо. Лето уже как бы притомилось от зноя и духоты, жара в этот вечерний ласковый час спала, дышалось легко, свободно. Магистральная, шумная и загазованная улица, осталась позади, и Светлана шла сейчас между домами в глубину квартала, душа ее радовалась: дома стояли в зелени. Придонск — очень зеленый и уютный город, в нем хорошо жить, приятно ходить по улицам и переулкам, видеть у домов березу и рябину, стройный пирамидальный тополь и пышную плакучую иву, а в палисадниках у подъездов — цветы, цветы… Пахнуло душистым табаком, Светлана невольно замедлила шаги, полюбовалась цветником. А вон и фесталии, к осени их фонарики станут пурпурно-красными, жить будут до самых холодов, радуя глаз прохожих. Чудо! Что только природа не сотворит.
Зеленым, заросшим диким виноградом и кустами боярышника, сирени, был и детский сад, где днем жила дочка Светланы, Юлька, и куда девочка очень любила ходить. В садике уютно и красиво, все здесь для маленьких человечков придумано с любовью и заботой, начиная от игровых площадок и кончая спаленками.
Светлана представила уже, как рада будет Юлька ее появлению, как поговорят они с нею о том о сем, а потом погуляют тут же, в садике, — и качели здесь есть, и песочница. Домой особо спешить нечего. Мать приготовит ужин, она пришла теперь с работы, а простирнуть кое-что по мелочи успеет, до ночи далеко.
Но планы эти неожиданно нарушились: Сергей Русанов ждал ее на скамейке неподалеку от садика. Он встречал ее здесь не раз, знал, что она гуляет после работы с дочерью, часто сидит и на этой вот скамейке.
Сергей поднялся ей навстречу — в белых брюках и штиблетах, в голубой полосатой рубашке с модным, стоячим, воротничком, с цепочкой на шее. Светлана прежде всего увидела на нем эту цепочку, раньше Сергей ее не носил; сердце ее дрогнуло — красивым был Сережка! Возмужал, окреп, в походке и жестах, во всем его облике появилось нечто новое, неуловимое, но такое, что притягивало к нему, располагало. Она, разумеется, хорошо знала о его ранении и долгой болезни, домой к нему не ходила и не звонила. С неудачным ее замужеством жизнь переменилась, Сергей Русанов отодвинулся в далекое прошлое, стал лишь воспоминанием о чистой юности, о бесконечных взволнованных разговорах, о робких поцелуях в подъезде ее дома, о трепетных записках, которые они писали друг другу. Да, она давала слово ждать его из армии, но не сдержала — уж больно хорошо говорил ей о совместном будущем Аркадий, ударник из вокально-инструментального ансамбля, уж очень красиво рисовал перспективы. И она поверила и доверилась ему… Аркаша бросил ее сразу же после рождения Юльки, сказал, что «они так не договаривались», у него нет времени да и желания «возиться с пеленками».
Оставшись один на один со своим горем, Светлана возненавидела всех и вся, никого не хотела видеть и ничего слышать. Жизнь ее с маленьким, болезненным ребенком превратилась в вечную зиму, в ад; хорошо, что помогала мать, хотя и грызла ежедневно за легкомысленный ее поступок, за ветерок в голове. Говорила она и про Сергея Русанова: мол, дружила, обещала — надо было ждать, а не заниматься распутством. Но она не занималась распутством, она влюбилась в Аркадия, пижонистого, знающего тайны девичьих сердец, он задурил ей голову в два счета. Это теперь бы она посмеялась над его словами я обещаниями, отвезла бы его примитивные, слюнявые ласки, которые ей доставались после коллективных пьянок в ресторанах. Но тогда, два с половиной года назад, что она знала и что понимала?! Ничегошеньки. Сейчас-то локоток близок, вот он, а попробуй укуси.
Сережа — парень из юношеской мечты. Когда еще училась в школе и дружила с Сергеем, она нередко бывала у них в доме, знала их семью. И они ее хорошо знали, встречали приветливо, с радостью. Она это чувствовала и понимала. Но вот — Аркадий со своими тарелками-барабанами, гром ВИА… Да-а… А тут Сережа ушел в армию, пропал на два года из ее жизни… Нет, ничего теперь уже не изменишь, да она и не собирается ничего менять. Сергей хоть и бегает сюда, к садику, встречает ее, просит о свиданиях, и она иногда с ним проводит время, просто гуляет, по родители его никогда ее поступка не простят. Она как-то встретила во дворе Зою Николаевну, та прошла мимо, даже не поздоровавшись… Что ж, поделом, заслужила. И она бы сама, наверное, так же поступила. Ну и черт с вами, с интеллигентами! Она не навязывается!
Но красив сегодня Сережа, красив! Так идет ему эта голубая, в полоску, рубашка, и белые брюки, и цепочка на шее. И шрам уже затянулся, его почти не видно. Так хочется прижаться к широкой, сильной его груди, попросить: прости, Сережа! Но она не сделает этого, еще чего! Надо сказать ему сегодня, чтобы не встречал больше, не ждал. Ни к чему это. Только нервы друг другу трепать.
— Здравствуй! — он взял ее за руку. — Ты сегодня так поздно. Я уже подумал, не случилось ля чего.
— Да мы шли с Нинкой, ты ее не знаешь… Разговаривали. И погода хорошая, не хотелось в транспорте давиться.
— А… Слушай, Светик, давай пойдем на peкy?
— Сегодня?! Сейчас?!
— А что? Погода смотри какая!
Он не сводил с нее восхищенного, взволнованного взгляда, и его волнение тут же передалось ей. Бог ты мой, как хорошо было купаться в этом влюбленном взгляде, чувствовать силу и надежность его руки! Так бы шла и шла по жизни, опершись об эту руку, не думая о завтрашнем дне, о мелких, раздражающих все ее существо проблемах. Двадцать один год всего, а она уже мама-одиночка, вынужденная зарабатывать деньги в какой-то кладовой, где только и разговоров что о деньгах и мужиках, имеющих эти деньги. Ушла, отодвинулась ее мечта о филологическом факультете университета: какая она теперь студентка с такой крохой на руках?! Кто ее будет кормить? И хватит ли вообще теперь сил бороться в одиночку с жизнью, такой, оказывается, тяжелой, нервной, ненадежной? Кто даст ей эти силы, кто поможет в трудный час? Но что теперь: запереться в четырех стенах, отказаться от всего, что нравится, к чему влечет, превратиться в монахиню?…
Светлана осторожно высвободила свою руку из руки Сергея. Она колебалась. Когда сказать ему — сейчас? Сказать резко, чтобы он обиделся, чтобы не питал больше надежды, чтобы не ходил сюда, к садику, по вечерам и не ждал ее. И она набрала уже полную грудь воздуха и разозлила себя: говори! Говори жестко, грубо, глядя ему в глаза. Она уже открыла рот, и глаза ее сделались суровыми и лицо неприступным, по сказала другое:
— А как же Юлька? С кем я ее оставлю?
Она, конечно, знала, что мать дома, что она могла бы посидеть с внучкой, но это была все же какая-то спасительная соломинка, которая, возможно, выручит ее. Сергей откажется от своего предложения, а тогда она ему и преподнесет… Ну, может, не надо говорить грубо, Сережа ведь не виноват, это она, подлая, не дождалась его, это она перед ним виновата. И все же она попросит его: Сережа, не ходи, пожалуйста, оставь меня в покое. Ну почему он такой недогадливый? Почему сам не уйдет, не бросит ее? Ведь так все просто теперь у них, никто бы его не осудил, никто бы не стал попрекать…
Сергей помялся, подумал.
— Знаешь… Я бы мог попросить свою маму, а? Отведем Юльку к нам, пусть она у нас посидит, поиграет. Отец на работе, а с мамой я договорюсь. Ну?
Она изумленно вскинула на него глаза.
— Нет-нет, что ты! Зоя Николаевна… — она хотела сказать, что мать Сергея даже не здоровается с ней, что она, наверное, и на порог ее не пустит с ребенком, — с какой это стати?!
В лице Сергея мелькнули тревога, огорчение, боль, все смешалось в этом его искреннем отчаянии — так хотелось ему провести с ней вечер и так хотелось все устроить. Он ждал ее весь день, все приготовил к поездке, хотел даже приехать за ней на мотоцикле к заводской проходной, потом передумал, постеснялся. Надо все решить сначала вот здесь, на этой скамейке, а сбегать за мотоциклом недолго, он тут же, во дворе, стоит у подъезда.
Глаза Сергея молили, мучили, выбивали из-под неt землю. И Светлана решилась:
