Ирина Горбачева - Москва-Ростов-Варшава
Здесь на Чистопрудном бульваре, в скверике, сидя на газете, положенной на некрашеную лавочку, он уловил молнией пронёсшийся запах из детства. И ничего что оно прошло почти за тысячу километров отсюда на юг, но пролетело мимо, что-то неуловимо родное, тёплое, дающее надежду и радость этой жизни.
– Мальчишки видно беспризорники. Оборвыши грязные. Может и мой племяш так где-то бегает, неизвестно чем питается. Хоть бы жив был, – думал Максим, разомлев на солнце. Не хотелось никуда идти. С улыбкой он смотрел как двое белобрысых мальчишек, сидя на ступеньках здания, смешно едят мороженное симпатично щурясь от ярких солнечных лучей. Своих детей у них с Малгожатой пока не получалось. А его возраст уже требовал потомства. Мечталось Максу взять своего малыша и подбросить вверх к небу, к солнцу с криком так же как когда-то его отец: – Расти сын!
Проводив взглядом перебегающих через дорогу мальчишек, он лениво наблюдал, как мужчина с женщиной подкатили передвижной бак с пирожками. Женщина надела белый халат и поставила на прилавок ценник. От запаха пирожков у Максима заурчало в животе. Он купил пару горячих с повидлом и ещё бы посидел в сквере, но пошёл дождь. Забежав во двор дома, где раньше жила Катя, он встал под аркой, прячась от шумного дождя и поедая всё ещё горячую выпечку, наблюдая тем временем, как пожилая на вид интеллигентная женщина вела в подъезд увиденных им в сквере мальчишек.
– Странно, сама чистенькая, ухоженная, а малыши такие грязные и чумазые. Вот уж воистину мир перевернулся, – с горечью подумал он.
Переждав дождь, Макс пошёл в отделение милиции. Спросив у дежурного, как пройти к Павлу Семёновичу поднялся на второй этаж не очень приглядного здания. Через некоторое время к кабинету подошёл седой коренастый немолодой мужичок.
– Вы ко мне молодой человек?
– Вы Павел Семёнович?
– Да! Проходите.
Мужчина внимательно выслушал Максима, ни разу не перебив его рассказ.
– Так вы говорите Чистопрудный, помню фигурантов из этого дома, говорите квартира тридцать шесть? Да, точно, мы проверяли эту квартиру, так как сделка была совершена через фирму «Оптима». Там проживала гражданка Коршунова Екатерина Васильевна с сыном. Квартира чистая по документам. Я делал запрос по новому её месту проживания и получил ответ. Она на тот момент была жива, здорова, но как отписал участковый, вела антиобщественный образ жизни. То есть, короче говоря, пила ваша сестра и надо думать крепко пила, раз площадь в Москве потеряла.
Павел Семёнович порылся у себя в столе, достал какую-то большую тетрадь. Что-то там посмотрев, написал на листке адрес.
– Вот отсюда пришёл ответ на запрос. Это всё чем могу. Но хочу сказать, что сосед Коршуновой, кажется хлыщ ещё тот! Но, как говорится «не пойман – не вор». Это он купил у неё квартиру за бесценок, а потом успешно перепродал, – тихо сказал старый следак и, увидев, как побагровело лицо Максима, так же тихо, наклоняясь к нему через стол, произнёс:
– Тихо, тихо… Ты это, ты брось! Смотри, дело давнее, ничего не доказать. Она добровольно продала квартиру. А остальное дело десятое. Начнёшь копать, себе жизнь только испортишь. Смотри парень! Езжай лучше к сестре, с Богом!
Максим вышел ошарашенным из отделения милиции. Яркое весеннее солнце спряталось от дождя, накрыв себя тёплым пушистым облаком. Намочив кратковременным дождём улицы, дождь не прибил пыль, а развёл грязь по неухоженным улицам города. Грязно. Так же грязно стало на душе Макса.
– Не может такого быть, чтобы Катя спилась. Здесь что-то не так.
Он не мог себе представить свою сестру опустившейся, спившейся, опухшей от попоек и побоев.
– Адрес есть поеду, на месте всё решим. Если так заберу её с собой. Пусть пока не в Варшаву. Поедем в Ленин дом. Если он ещё стоит на своём месте. Ладно, сеструха лишь ты была жива, разберёмся.
Задумавшись Максим, не заметил, как оказался опять в арке дома, где когда-то жила Катя. Остановившись и немного подумав, он решительным шагом прошёл в нужный подъезд. Поднявшись на четвёртый этаж, сразу позвонил в квартиру соседа Кати. За дверью стояла тишина. Ещё несколько раз, позвонив в дверь Максим, не выдержал и стал стучать кулаком по дорогой обивке двери. На Макса накатила такая злость, что если бы открылась дверь он непременно «накатил» бы в противную жирную морду с бегающими маленькими глазками и сытым отвислым пузом. С раздражением ударив в последний раз кулаком в дверь, Максим сбежал вниз. Пока он спускался по лестнице, дверь соседа медленно открылась, и из-за неё осторожно выглянул мужчина. Он вышел на лестничную площадку и осторожно посмотрел вниз на бегущего Макса. Потом также быстро зашёл в квартиру, бесшумно закрыв за собой дверь, и прошёл на кухню, где через занавеску осторожно смотрел на уходящего Макса. Удостоверившись, что это был брат Екатерины он с радостью и ехидством скрутил и показал кукиш через стекло в спину уходящего парня.
– Вот тебе! Вот! Выкуси!
Максим приехал на Казанский вокзал с сомнениями в выборе маршрута. Душа рвалась и в Новочеркасск, и в то же время сердце стремилось к родному человеку, хотелось скорой встречи с сестрой. То ли поехать по адресу, который дал Павел Семёнович или для начала посмотреть, что осталось от Лениного дома, куда он хотел привезти сестру с племянником. Мысли что с сестрой могло произойти самое страшное, он гнал, настраивая себя на то, что всё будет хорошо. Одно мучило Максима, почему Катя вычеркнула их всех из своей жизни: дядю Пашу, Лену, которая заменила им мать, его – своего брата. Почему она пропала в неизвестности? Неужели она не смогла понять, как они все любили её? А возможно ей было стыдно вернуться? Если так, то глупая, глупая девчонка! Это только, кажется, что одиночество спасает. Это на первых порах, когда горе окутает тебя с ног до головы, тогда хочется сжаться до невозможности, уйти в себя, закутаться в тёмный плед одиночества. Но надо успеть вовремя, расправить плечи, встряхнуть своё убитое горем сознание и как по камушкам, так от общения с людьми, с родными, близкими подниматься вверх к теплу человеческих сердец. Иначе одиночество затянет, как болото в темноту, в грязную тяжёлую жижу апатии к жизни.
– Без билета в зал ожидания не пускаем! – Максим очнулся от своих мыслей.
В дверях при входе в зал ожидания стоял крупногабаритный охранник.
– Показывайте свои билеты, проходят те, у кого куплены билеты, – продолжал он свою монотонную тираду.
Показав ему билет до Новочеркассска, Макс вошёл в здание Казанского вокзала. Новшества показались ему странными. В зале не было скамеек, где могли бы сидеть ожидающие своих поездов пассажиры.
– Да, сервис что надо… – тихо сказал Макс.
– Сервис? Хотите сервис платите – вас отведут в другой зал, там и кресла и буфеты с красной икрой, – сказал ему рядом стоящий мужчина.
– Да, страна меняется: было плохо простым людям, стало ещё хуже, – поддержал его другой мужчина.
Состав подадут через два часа. Стоять истуканом было неудобно. Макс отошёл в сторонку и облокотился на прохладную стену. Рядом, сидя на хозяйственной сумке, спал мальчик лет четырёх. Прошло некоторое время, мальчик проснулся, открыл глаза и увидел Макса. Он стал растерянно смотреть то на Макса, то по сторонам, кого-то выискивая в толпе. Не найдя никого, глаза малыша наполнились слезами.
Макс сразу вспомнил своё детство. Когда он был маленьким мама, гуляя с ним, вдруг пропала. Он вспомнил своё состояние ужаса от того, что маму нигде не видно и он один. Вокруг высокие кустарники, деревья, идут незнакомые чужие люди. Это был для него такой страх, ужас. У Макса появились мурашки, при воспоминании испытанного когда-то давно, но ещё сохранённого в памяти детского чувства страха.
В глазах мальчика Макс увидел беспомощность, испуг и растерянность.
– Не пугайся малыш. Мама, наверное, отошла, сейчас подойдет, – сказал он мальчику.
От этих слов у ребёнка по щёчке покатилась слеза. Он сжал губки, чтобы не заплакать в голос. Максим смотрел по сторонам, ища глазами сам не зная кого, и тихо уговаривал малыша, чтобы он не плакал. От его уговоров слезы у мальчика полились ручьём. Он не плакал, тихо стонал, как потерявшийся в большом городе щенок. В глазах было недоумение и вопрос, почему он один! Но тут подошла молодая женщина. На её полной фигуре, казалось, сейчас треснет надетый плащ серого мышиного цвета и пуговицы покатятся по каменному полу зала. В руках она держала бутылку газировки и две булочки.
– Чего ревёшь? – обратилась она к обрадованному её появлением сыну, – не видишь что ли, вот я! Тебе же ходила за водой и булочкой. А ещё мальчик! Оставить тебя на пять минут нельзя. Какой ты трус противный!
– Я не трус! – тихо стал возражать ребёнок, – я не трус, – а слёзы всё катились и катились по его бледным щекам.
– Нет, трус! Замолчи! – она ладонью шлёпнула мальчика по затылку, – заткнись, кому сказала! Как ты мне надоел со своим нытьём! Не трус он!
