Владимир Печенкин - Неотвратимость
— Нет, это я только в поезде. Вот приеду на Черное море, заведу себе бессонницу. Днем буду купаться, загорать. А ночью сидеть на берегу— знаете, где-нибудь на скале, смотреть на морские дали под луной, слушать прибой, соловья…
— И нежный шепот?
— А что? — улыбнулась Женя лукаво. — Незамужним можно.
Она сладко потянулась, приподнялась на локте и посмотрела в окно. Скорый № 13 «Хабаровск — Москва» мчался по сибирским просторам. На неподвижном голубом фоне июльского неба сливались в сплошную полосу солнечно-зеленые вершины сосен.
— А далеко еще до Байкала?
— Далеко! Вставайте, чай принесли, остынет.
— Пусть, я горячий не люблю.
Она еще зевнула, потянулась и рывком села в постели.
— Встаю, уговорили. Умываться очередь?
— Давно все умылись.
Женя нащупала ногами босоножки. Вскинув тонкие бровки, приоткрыв рот, посмотрела в дверное зеркало.
— Ой, какая встрепанная! — Запахнула пижаму и озабоченно глянула на верхние полки — Попутчики наши где?
— Завтракать ушли в ресторан.
Девушка нагнулась, придерживая одной рукой длинные черные волосы, вытащила из-под сиденья большую хозяйственную сумку, расстегнула замок «молнию». На смятые простыни выложила полотенце, коричневую дамскую сумочку, потрепанную книжку, мыльницу, недовязанный коричневый шарф с пластмассовыми спицами.
— Какая красота у нас! — глядя в окно, сказала Вера Игнатьевна. — Всю жизнь вижу — и не могу наглядеться. Посмотрите, Женя, вон там ручеек в зарослях…
— У нас, в Магадане, природа не хуже, — ответила девушка, отыскивая что-то в сумке. — У нас знаете как… И куда я подевала зубную щетку?
Вера Игнатьевна повернула к ней седеющую русую голову.
— Сразу видно, Женечка, вы патриотка Магадана — захватила на южный берег горсть северной магаданской земли.
— Какой земли?
— Да вот же, — Вера Игнатьевна собрала с простыни щепотку песка. — Интересный какой песок. Это у вас такой речной? Или у моря?
Женя замерла над ее ладонью.
— Это же золото, россыпное золото! Откуда оно у вас, Вера Игнатьевна?
— У меня? У вас, Женя, с вашего вязанья просыпалось на простынь. Такое вот оно и есть, золото? Вот никогда бы не подумала. В самом деле, откуда оно у вас?
— Н-не знаю… Честное слово, не знаю! Я его видела, только когда на экскурсию ездила, на прииск, нам показывали.
— Но оно из вашей сумки, — голос Веры Игнатьевны утратил добродушные нотки.
— Клянусь вам, не знаю, как оно туда… — Девушка испуганно смотрела, как Вера Игнатьевна приподняла недовязанный шарф — с него упало еще несколько тяжелых рыжих песчинок.
— Странно. Так вы работаете на прииске?
— Нет же, нет, в самом городе, в Магадане, медсестрой в поликлинике! В городе нет приисков! Вера Игнатьевна, голубушка, не говорите никому, пожалуйста…
— Наоборот, вы должны немедленно заявить об этой находке.
— Ой, что вы! Знаете, как с этим строго!
— Тем более. Идите сейчас к начальнику поезда.
— Но я, Вера Игнатьевна, в самом деле ничего не знаю, не брала никакого золота! Представляете, начнут разбираться, задержат, ой… И тогда пропала моя путевка, в другой раз ведь не дадут на юг. Нет, я же не виновата!
Вера Игнатьевна аккуратно завернула щепотку песка в газетный обрывок.
— Как знаете, Женя. Я сама пойду.
— Подождите… Ой, ну не надо же! Откуда? Вы думаете, я украла?
— Если не виноваты, так чего же боитесь?
Они притворили дверь купе и пошли по коридору, впереди Вера Игнатьевна, за ней удрученная Женя. У поднятых окон стояли и курили мужчины, украдкой поглядывая им вслед.
Рыжая девчонка-проводница насупилась:
— Зачем вам начальник поезда? Плохо вас обслужили, да?
— Хорошо обслужили. Мы не собираемся жаловаться. Но дело очень важное. В каком вагоне едет начальник?
Теперь уже в девчонке заговорило любопытство.
— Какое важное дело? Насчет чего?
Вера Игнатьевна сдвинула строго брови. Девчонка хмыкнула, пожала узкими плечиками: «Ну и не надо. Подумаешь, секреты!» — и пошла с ними искать начальство.
Нашли. Пожилой усач пил чай в служебном купе девятого вагона.
— Тут вас пассажирки спрашивают, — скромно доложила рыженькая. Усатый отставил недопитый чай и надел форменную железнодорожную фуражку.
— Слушаю вас, гражданочки.
Вера Игнатьевна выжидающе молчала. Усатый уловил в ее молчании значительность дела, кивнул проводнице, чтоб вышла.
— Пожалуйста, — вздернула та плечики и удалилась.
— Так, я вас слушаю, гражданочки.
Слушал и теребил усы.
— Так, понятно. Только я ничего не понимаю. Оно, это… не ваше, стало быть?
— Ну честное слово!
— Успокойтесь, гражданочка. Идите себе в купе и никому ничего… Пакетик пока у меня оставьте, сохранно будет, не беспокойтесь. Так не ваше оно? М-да…
2
— Вас приглашают к начальнику поезда, — заглянула в купе проводница. Женя вздрогнула. — И ту, другую, тоже. Может, скажете, что у вас случилось? Ну — ну, молчу…
В купе начальника их встретили двое — молодой мужчина в голубой открытой рубашке и худощавая пышноволосая блондинка в синем простеньком платье. Обыкновенные такие мужчина и женщина. Поздоровались, сообщили, что они работники милиции. Паспорта полистали. Расспрашивают, как же, мол, вышло, что в сумке хозяйственной такое месторождение открылось.
— Вы, Ивлева, подумайте, вспомните, давали вы кому-нибудь сумку, ну хоть просто подержать? Не давали. Ваше предположение? Откуда могло взяться золото? — Мужчина тронул пальцем стоящую на столике сумку. Вынутые из нее вещи лежали рядом с газетным обрывком, на котором желтели песчинки. Женя молчала, спрятав лицо в ладони. Вера Игнатьевна все порывалась что-то сказать Жене, но не решалась, вздымала только.
— Не знаю, надо ли об этом… — Женя подняла наконец голову и посмотрела на пышноволосую. Та кивнула: надо.
— Может, я ошиблась, не он это…
— Кто?
— Один кавказец.
В аэропорт Женя Ивлева приехала за целый час до регистрации билетов. Ну как же: путевка в сочинский пансионат! Ведь никогда не бывала на юге, не видела Черного моря. Только Охотское. Конечно, оно тоже очень красивое, но не юг.
Вот она и примчалась на такси. И сидела в зале. Пыталась читать — не читается. Вязать шарф — не вяжется. На часы все посматривала — скоро ли. Тут и подсел к ней кавказец. Грузин? Может, и грузин. Шутил, смеялся, хвалил Кавказ, море, пугал нелетной погодой — в тот день стояли над Магаданом тучи и дождик побрызгивал. Кавказец прилетел к другу, но разминулся — друг как раз получил отпуск и улетел домой на Кавказ. Женя смеялась его шуткам, забавному акценту, веселым полуслучаям-полуанекдотам. И время пробежало легко, незаметно. Если вылет в самом деле не отменят, скоро должны объявить регистрацию билетов. Когда Женя об этом вспомнила и сказала, веселый кавказец спохватился, что ему ведь надо еще чемодан в камере хранения получить. Пошел было за чемоданом, но сразу вернулся и попросил Женю положить пока в ее сумку небольшой сверток: «Понимаешь, рыбу купил. На Кавказе все есть — такой рыбы нет. Магазин «Океан» в Сочи знаешь? Не знаешь? Там есть все — такой рыбы нет. Купил, хорошая закуска! Кавказское вино, магаданская закуска — совсем хорошо будет! Таскать надоело, клади себе, пожалуйста». Женя улыбнулась, расстегнула «молнию» сумки, и кавказец сам сунул туда свой матерчатый сверток и сам застегнул «молнию».
Тут объявили ее рейс, и Женя встала в очередь на регистрацию. Уж она сдала свой чемодан в багаж, уж посадку объявили, когда прибежал кавказец. В самолете место Жени было в хвостовом салоне, а кавказец сидел, она не видела, где. За свертком не подошел. Забыл, наверное. Только в Хабаровске, когда все вышли из аэропорта на автобусную остановку, он появился перед Женей — «Совсем забыл, давай мою рыбу, пожалуйста!»
А потом она приехала на железнодорожный вокзал, оставила вещи в автоматической камере хранения и долго гуляла, смотрела Хабаровск. Ну а потом села в вагон, поехала. В сумку, кажется, не заглядывала до сегодняшнего дня. Ой, нет, открывала — доставала сумочку, вот эту, коричневую, дамскую, в ней деньги. Но вязанья не трогала. Вот и все.
— Кавказец назвал имя?
— Сказал, что зовут Гришей.
— Где вы расстались? В Хабаровском аэропорту? Он тоже ехал в автобусе?
— Нет, пошел в здание аэровокзала.
— Больше его не видели?
— Нет. Хотя мне показалось…
— Что?
— Когда садилась в поезд, будто он мелькнул на перроне. Но, может быть, показалось только, совсем другой то был кавказец, не Гриша. Народу много было.
Женя рассказывала и смотрела на пышноволосую женщину. А та кивала ей: так, понимаю, продолжайте. И все записывала.
