Патрик Калхэйн - Черные шляпы
И когда Уайатт сказал, что в предстоящие дни он, вероятно, продолжит пользоваться ее расположением, отвлекая Бэта на свои дела, Эмма тоже не стала спорить.
— Я знаю, что Уильям очень ценит вашу дружбу, Уайатт, — сказала она, приведя обоих мужчин в смущение. Они сидели в вычурной и перегруженной декором гостиной, прямо скажем, мало подходящей в качестве приюта для старого охотника на бизонов, такого, как Бэт. — Я и не собиралась становиться на вашем пути. Просто присмотрите за ним. Сами знаете, каким вспыльчивым может быть мой Уильям.
У Уайатта никак не получалось называть своего бывшего заместителя «Уильям», поэтому в присутствии миссис Мастерсон ему приходилось сдерживать себя, называя его «Бэт», а не «Бартоломью».
Среди недели он позвонил домой, во второй раз с начала его поездки. В первый раз он связался с Сэди сразу же по прибытии, чтобы сказать, что дорога прошла нормально.
Связь была хорошая, казалось, что его темноволосая, темноглазая Сэди разговаривает с ним лицом к лицу.
Он живо представил себе, как сверкают ее глаза, и отнюдь не от страсти.
— Кэтрин Каммингс, да? — проговорила она своим хрипловатым музыкальным голосом, больше хриплым, чем музыкальным, в этот момент.
— Что, милая?
— Не надо называть меня милой, Уайатт Эрп. Не наливай мне уксуса, ожидая, что он сойдет за шампанское. Она мне позвонила, интересуясь, не слышала ли я что-нибудь о тебе. Она хотела знать, помогаешь ли ты ее сыну.
Уайатт в одиночестве сидел в кабинете Джонни, разговаривая по его телефону. Он лишь закрыл глаза и поежился. Значит, Кейт Элдер позвонила в их бунгало, и теперь Сэди знает, что подружка Дока Холидэя, у которой была своя история и с Уайаттом, была, с одной стороны, их клиенткой, а с другой — женщиной, пришедшей в дом Эрпов, когда ее не было дома.
— Сэди, дорогая…
— Не называй меня «дорогая» сегодня, Уайатт Эрп. Я не желаю, чтобы мне лгали!
— Я не лгал. В замужестве ее зовут Кэтрин Каммингс.
— Стало быть, грех умолчания. Она сказала еще кое-что интересное — ты говорил, что она заплатила тебе «несколько сотен». Более одного раза в нашем разговоре, который, хочу тебе сказать, был абсолютно вежлив, она сказала, что заплатила тебе пять сотен. Пять сотен долларов!
Уайатт оперся локтем на стол и прикрыл лицо рукой.
— Сэди, незачем спорить. Я не сказал тебе о сумме, поскольку мне нужен был хороший запас на эту поездку. И не сказал, что мой клиент — Носатая Кейт, поскольку прекрасно знал, что у тебя это вызовет раздражение.
Ответом было молчание.
— Сэди?
— …Хорошо, — наконец раздалось из трубки. — Всякий раз, когда слышу от тебя такие речи, я думаю, что можно простить тебе пару таких греховных умолчаний.
— Ничего греховного. Небольшие умолчания. Но, Сэди, послушай, у сына Кейт здесь настоящая золотая жила. Он называет это второй «золотой лихорадкой», и он прав.
Уайатт быстро изложил ей все события, умолчав только о происшествии на Кони-Айленд, поскольку знал, что она до дрожи боится поножовщины. Но Сэди хватило и новостей о налете на салун, даже если бы там не фигурировали автоматы.
— Мы скоро снова откроемся, — сказал Уайатт.
— Мы?
— Ну, я нужен мальчишке. У него есть выдержка, но ему надо многому научиться. И, в любом случае, я думаю, эта точка созрела, чтобы вести в ней игру. Карты, может, по ходу дела и казино.
— Уайатт, только послушай, что ты говоришь. У нас нормальная жизнь в Калифорнии, у тебя работа детектива, а еще есть наш рудник в Хэппи Дэйз… Ты уже не в том возрасте, чтобы держать салун, да и, в любом случае, это незаконно!
— Сэди, наш рудник в последние три года не наградил нас ничем, кроме усталых взглядов, и ты прекрасно это знаешь. А здесь я нашел богатую серебряную жилу…
— Теперь уже серебро. Сначала ты говорил о золоте.
— Да, это золотая возможность. Проклятье, жена, это может быть моим последним шансом действительно сыграть по-крупному.
— Последним шансом? — переспросила она голосом, в котором смешались негодование и боль. — А как же я, Уайатт? Как же мы?
— Когда все установится, я перевезу тебя сюда. Мы вместе видели немало больших городов, но Нью-Йорк переплюнул их все. Тебе здесь понравится, моя дорогая малышка.
Она застонала.
— Плохо дело. Если ты называешь меня «моя дорогая малышка», я чувствую себя так, словно мне предстоит искупаться в лошадиной моче.
— Сэди…
— Итак, Уайатт, если «Кэтрин Каммингс» снова позвонит, что ей сказать? Что те пять сотен, которые она заплатила тебе, чтобы ты научил уму-разуму ее непокорного сына, чтобы он вышел из этих дел с нелегальными кабаками, стали твоим стартовым капиталом для работы с ним? И что ты надеешься наладить там, помимо нелегальной выпивки, еще и нелегальные азартные игры?
— Ради Христа, жена, не говори ей ничего. Солги, если понадобится.
— Что ж, греховные умолчания становятся в стопочку, как ставки в покере, да? Уайатт, заканчивай с этим и возвращайся домой. Тебе трижды звонил Билл Харт. Твой последний шанс сыграть по-крупному — это не играть в индейцев и ковбоев на этом Диком Востоке. Жми на Запад, старый хрыч, и продай свою биографию для кино, почему бы и нет?
— Сэди… мне надо закончить дела здесь. Я позвоню тебе на следующей неделе.
— Да, и чего бы это мне не посидеть у телефона в ожидании столь великодушного жеста с твоей стороны.
— Как там Эрпи?
— Твой пес скучает по тебе больше, чем я, Уайатт…
— Да?
— Постарайся, чтобы тебя не убили.
Они попрощались, и он повесил трубку. Дверь в коридор была открыта, он хотел ее закрыть перед тем, как звонить. Услышь кто-нибудь хоть половину этого разговора, неловкость возникла бы немалая.
В отсутствие шеф-повара ресторана и его помощников всю еду готовила Дикси при содействии портье Билла. Уайатт сомневался, что обычная девушка из хора смогла бы так ловко управляться с кастрюлями и сковородками, но ведь не все девушки-хористки родом из Айовы. Он подчеркнуто похвалил ее и даже начал ходить вместе с малышкой в бакалейную лавку в нескольких кварталах от дома. В этом случае работа телохранителя доставляла ему удовольствие.
— Почему ты решила пойти в шоу-бизнес? — как-то раз спросил он ее, неся бумажную сумку с продуктами.
— Я играла в спектаклях в средних и старших классах школы, — ответила она. У нее в руках была такая же бумажная сумка. В уличной одежде и без сценического макияжа девушки из джаз-банда она выглядела простым человеком, привлекательным, но простым.
— И, попробую угадать, выигрывала конкурсы красоты.
— Да. В одном из них были даже пробы на роль. Я уехала из городка, оставив за собой шлейф слухов, самых нелепых. Так что я просто не могу вернуться.
— А хотела бы?
— Нет, на самом деле — нет. Но я ведь не слишком хороша, не так ли?
— Черт, малышка, ты изящна, как десяток котят.
— Ага, и таланта примерно столько же.
— А что с этой кинопробой?
— Я прошла ее. Потом — небольшая студия на Лонг-Айленде. Продюсер попытался приставать ко мне прямо в своем кабинете. Я его отшила. Потом студия сделала то же самое со мной.
Уайатту нравилась эта девушка. Она не была амбициозной стервой, какую можно найти, если немного покопаться под напудренной личиной у большинства женщин из шоу-бизнеса. Просто хорошенькая малышка из небольшого городка, обивающая пороги в большом городе, правда, без особого рвения.
Они были в огромной современной кухне, выкрашенной в белый цвет. Уайатт пил кофе, а Дикси принялась готовить из говяжьей тушенки ланч для обитателей особняка. В этот момент в заднюю дверь вошел молочник.
Молочник, рыжеволосый парень лет двадцати с небольшим, с усеянной веснушками физиономией был одет в белую блузу, черные брюки и черную кепку. На кепке и на блузе сзади было вышито «Молочная Дроста». Войдя, он помог Дикси поставить в ледник десять запотевших бутылок объемом в кварту каждая, которые были закрыты пробками из плотной бумаги, замотанными, как и деревянный ящик для их переноски, проволокой. Помогать Дикси в выгрузке бутылок, скорее всего, не входило в его обязанности, но разгадку его любезности, возможно, следовало искать в его глуповатой улыбке, а также его глазах, неотрывно следивших за некоторыми частями ее тела.
— А где же твоя лошадь? — спросил рыжеволосого паренька Уайатт, прекрасно понимая, что проезд на заднем дворе шириной в метр двадцать вряд ли вместит молочный фургон и запряженную в него лошадь.
Мальчишка ухмыльнулся, и зубы его были цвета отнюдь не молочного.
— А, Бесси на западном конце Пятьдесят третьей. Там подъезд к складу, и я могу оставить ее там, чтобы не перекрывать дорогу. Этот особняк — единственный мой пункт доставки на Пятьдесят второй, на самом деле единственный на всех Пятидесятых.
