Владимир Колычев - Когда любовь соперница у смерти
– Лег на землю!
Увы, но я не был профессиональным разведчиком и не умел ходить бесшумной и незаметной тенью. К тому же я был порядком подшофе, что, конечно же, притупляло мое чувство восприятия реальности. Потому противник и смог переиграть меня.
Алкоголь, кроме всего, притуплял и чувство страха. Именно поэтому я, резко развернувшись с уходом вправо, ударил рукой по ружейному стволу. Над ухом оглушающе громыхнул выстрел, но пуля не причинила мне никакого вреда.
Мой противник оказался крепким малым, и мне стоило сил вырвать ружье из его рук. Увы, но воспользоваться им я не успел. При всем при том, что я блестяще исполнил разоружающий прием, сумбур в моем сознании помешал мне заметить второго охранника. А ведь я должен был знать, что эти парни ходят по двое. Сильный удар прикладом в голову разбил мое сознание на мелкие кусочки.
Глава 14
Я лежал на земле, на груде битого кирпича, а кто-то стоял надо мной и светил мне в лицо ярким лучом фонарика. Это мог быть Серега или даже Гарик, но, увы, ослепленный, я не мог рассмотреть склонившегося ко мне лица. И фонарик отбить тоже не мог, потому что был связан по рукам и ногам.
– Кто ты такой? – хрипло, на басах спросил чей-то незнакомый голос.
Документы я предусмотрительно оставил в машине, вернее, возле нее, в тайнике, сооруженном на скорую руку. «Ниву» могли угнать, а удостоверение останется: его даже искать не будут. Потому и сохранится. Для меня. Если я сам, конечно, смогу сохраниться.
– Так это, доски мне нужны, дом строю…
– А бинокль зачем?
– Ну, смотреть, где, что…
– А нож?
– Ну, собаки здесь дикие бегают…
– Ты сам собака! – гневно прозвучал чей-то другой голос, показавшийся мне знакомым.
Я не видел говорившего, но по голосу признал его. Это был сегодняшний охранник с бакенбардами, который прогнал меня из военного городка. Оказывается, он уже здесь.
– Тебе же сказали, вали отсюда! Почему не послушал? – спросил он.
– Потому что засланный казачок! – предположил хриплый. – Кто тебя заслал, падла?
– Да никто, я сам по себе…
– Плохо, когда сам по себе. Плохо, потому что никто за тебя не заступится. Был бы ты из комитета, я бы еще подумал, что с тобой делать. А так все уже ясно…
– Что ясно?
– Может, все-таки признаешься, что из комитета?
– Из какого комитета?
– Национальной безопасности.
– Не знаю такого.
– Ничего, сейчас узнаешь!
Сильный удар в живот заставил взвыть меня от боли. И тут же последовал второй. Руки мои были связаны за спиной – я не мог защищаться, поэтому очень быстро потерял сознание.
В чувство меня привела сильная пощечина. Я открыл глаза и вновь увидел направленный на меня луч фонаря.
– Ну, так что, кто ты и откуда? – спросил хриплый голос.
– Да просто я… Тут ходил…
– Ходил? Что ж, считай, тебе повезло. Теперь будешь ездить… Хотел узнать, куда груз отправляем, что ж, поедешь туда, сам все увидишь. Посмотришь, как похороны проходят. И сам заодно в землю ляжешь… Давай, на взлетку его!
Мне заклеили рот полоской скотча. А затем два охранника взяли меня за ноги, потащили к взлетной полосе, уложили на бетонную плиту под черное, в звездах небо. Похоже, очень скоро я душой воспарю к этим высотам, через толщу земли, в которой меня похоронят.
А хоронить собирались не только меня. И вскоре я понял, что мой мучитель имел в виду, когда говорил о грузе. Ко мне шумно и пыльно подъехал «КамАЗ», и вышедшие из кабины люди в защитных костюмах бесцеремонно забросили меня в кузов.
Я упал на бочки с радиоактивными отходами, но страх перед смертельной опасностью на какое-то время заслонила надежда на спасение. Я лежал на бочках, и в кузове, кроме меня, никого не было. А это значило, что даже связанный по рукам и ногам, я смогу переместить свое тело к борту и с высоты бочек свалиться вниз. Возможно, я упаду неудачно, стукнувшись головой о придорожный камень – убьюсь или сломаю шейные позвонки, чтобы на остаток жизни остаться инвалидом. Возможно, мне повезет, и я останусь жив. А может быть, я скачусь под колеса автомобиля. Но это уже куда лучше, чем, получив смертельную дозу радиации, сгинуть на веки вечные в подземной штольне вместе с бочками.
Но только машина тронулась, как ее сильно тряхнуло, и я провалился в образовавшийся зазор между бочками, достигнув дна кузова, мокрого, как мне показалось, от вытекающей из бочек жидкости. Вот тогда страх и заморозил мою пропавшую душу. Сильнейшее гамма-нейтронное излучение убьет меня еще до того, как закончится мой последний путь к чудовищной могиле.
Машину нещадно трясло, бочки угрожающе гремели, наползая на меня со всех сторон. Они давили на меня, но я как будто не замечал этого. Но в ужас меня повергало действие радиации. Я физически ощущал, как она проникает под кожу головы, отделяет ее от кости, вспучивает, пузырит. И нутро, казалось, выкручивается наизнанку, я даже чувствовал, как закипает у меня под горлом поднявшаяся к нему желчь вперемешку с желудочным соком.
«КамАЗ» продолжал свой, последний для меня, путь. И чем дальше отъезжал он от аэродрома, тем сильней становилась тряска. Но мне уже было все равно – лопнут ли бочки, заляпает ли меня радиоактивной кашей. Я уже смирился со своей участью. Умирать так умирать…
Что такое завтра? Это или вчерашнее завтра или завтрашнее вчера. Но для меня, увы, существовала только первая версия, потому что завтра для меня не наступит, и не назову я сегодняшний день вчерашним.
Не мне объяснять, что каждый человек боится смерти. Но, видимо, в каждом из нас генетически заложен механизм, который позволяет нам справляться с этим страхом. Все мы понимаем, что рано или поздно умрем, и, можно сказать, спокойно относимся к этому. «Может, и умрем, но не скоро, еще поживем, еще насладимся жизнью». Это первый, вбитый в нас природой постулат. Следующая ступень философского отношения к смерти – «умереть не страшно, но сначала нужно вырастить детей, дать им образование, выпустить в самостоятельную жизнь, дождаться внуков, и вот, когда уже выполнены все земные обязанности, можно и в мир иной». Потом, правда, появляется продолжение – «помочь детям поднять внуков» и так далее в том же ключе. Суть от этого не меняется, может лишь увеличиться срок социально-полезной жизни, что не факт… Над этими двумя ступенями существует высота, в которую мы смотрим с надеждой на вечную жизнь. Душа не умирает, она отправляется в рай или ад – кто что заслужил, – а может, сразу переселяется в тело новорожденного, хорошо, если человека, а ведь это может быть и кошка, собака или просто дождевой червь. Но даже если мы будем твердо уверены, что в следующей жизни станем растениями, нас все равно будет радовать это. Хоть какая-то, но жизнь, ощущения и потребности в этом существовании другие, предельно примитивные, но ведь они будут, как будет возможностью воспринимать краски жизни – пусть серые и скупые, но все же…
Мне уже тридцать пять, не скажу, что я пожил достаточно, но все же это лучше, чем умереть в юности. И обязательств перед близкими у меня, как таковых, не было. Ну, мать жалко, отца, но ведь они проживут и без меня. А за жену и детей волноваться нечего, потому что нет их у меня и не было. Не о ком заботиться, некого оберегать и ставить на ноги… Выходит, что я социально-никчемный человек. Обидно было осознавать это, но уж лучше отвлеченные терзания, чем страх оставить семью без кормильца. А насчет вечной жизни в раю… А вдруг я заслужил ее? Особой любви к ближним я не питал, но ведь заботился о людях, ловил и обезвреживал воров и бандитов, наказывал за старые и предотвращал новые преступления. К тому же я при жизни познал, что такое ад. А как иначе назвать ужас положения, в котором я сейчас оказался. Радиация заживо пожирала меня, снимала скальп с черепа, отслаивала плоть от кости. Котел с кипящей смолой казался мелочью по сравнению с этим…
Охранники отобрали у меня все, вплоть до пустой фляжки, но в нижнем кармане брюк остался «карандаш», индивидуальный дозиметр. Наверняка я уже получил дозу в сто рад. По такому случаю положено сообщать в вышестоящий штаб внеочередным донесением. Но кто сделает это? Кто знает, где я? Кому я нужен… Может, и правильно сделают, что захоронят меня сегодня вместе с радиоактивными отходами? Зачем нужен обществу псих-одиночка?..
Машина пошла на подъем, двигатель натужно ревел, преодолевая силу земного притяжения. Люба что-то говорила про испытательную площадку в горах, где проводили закрытые ядерные взрывы. Штольни там, где подрывали заряд. И медь, ради которой рискуют жизнью охотники за металлом. И еще в этих штольнях можно хоронить отработанное ядерное топливо. Вот тебе и горы, вот тебе и Делеген со всеми его штольнями. Может, тысяч через десять лет как археологи будущего – возможно, даже другой цивилизации – найдут мою могилку, отроют из безопасных уже отходов мой скелет… Если, конечно, радиация не превратит мои кости в труху…