Николай Свечин - Касьянов год
— Пустой человек. Только видимость одна, что промышленник.
— Но завод у него работает?
— Труба с утра до вечера дымит.
— Как это возможно: у пустого человека и такие обороты?
— Возможно, ваше высокоблагородие. Ежели в Киеве ему кто-то потрафляет.
— А еще говорят, что он на свой кирпич чужие клейма ставит. Правда это?
— Правда, ваше высокоблагородие.
— И вы знаете чьи?
— Как не знать. Лаврские, вот чьи.
— Что же вы начальству о том не докладываете?
Урядник хитро посмотрел на приезжего. Словно хотел сказать: я же тебя не спрашиваю, какое дело Департаменту полиции до кирпича?
Лыков так и не дождался ответа. Вместо разъяснений урядник пригласил начальство отведать вкусный спотыкач…
— Пойдемте, я должен убедиться сам, — ответил надворный советник.
Служивый молча надел фуражку и повел гостя к пристани. Там стояли телеги с кирпичом, ждали парохода вверх. Телег было множество.
— Ваши вон стоят, — указал урядник на шесть колымажек сбоку.
Надворный советник подошел поближе, присмотрелся. Красивый новенький кирпич, желтого «киевского» цвета. И на каждом третьем выдавлено клеймо: «К.П.У.Л. з-дъ».
Сведения Асланова, таким образом, подтвердились. Можно было возвращаться в город.
Глава 10. Армия приходит на помощь
Поездка в Ржищев заняла весь день. Уже к ночи Лыков зашел в сыскное отделение узнать новости. Их оказалось две, одна хуже другой. Что-то в последнее время судьба перестала баловать надворного советника.
Новости доложил все тот же Асланов. Из Лукьяновской тюрьмы сбежали три арестанта. Средь бела дня. Дверь из коридора во двор почему-то забыли запереть. Мазурики проникли туда и перелезли через невысокую стену в соседний двор женского отделения. А уже оттуда выбрались на улицу. Неслыханный по дерзости побег.
— Кто сбежал? — спросил Лыков, предчувствуя неладное.
— Один-то Голохвостов, профессиональный вор. Личность знаменитая, я сам его не раз ловил. А двое других — из банды Безшкурного.
— Черт! Что у вас творится? Бегут все кому не лень!
— Не могу же я отвечать еще и за тюремную администрацию, — опять обиделся околоточный. — Там начальник есть, с него и спрашивайте. Хватит мне и того, что за пристава горбачусь, пока он из носа волоски выщипывает.
— Спиридон Федорович, будет дуться. Понятно, что тюрьма не на вас записана. Скажите, какие меры приняты?
— Всех городовых на уши поставили, облаву провели. Перекрыли пристани.
— И каков результат?
— Голохвостова схватили на арестантских огородах. Водку пил с другими ворами, дурак. Никольские же как сквозь землю провалились. Видимо, успели переплыть в Дарницу. А там их искать бесполезно.
— Эх, вы… — сказал с досадой Лыков. — Вот и еще одну ниточку упустили.
— Ладно, Алексей Николаевич, снявши голову, по волосам не плачут, — попытался утешить его околоточный. — Так у вас говорят?
— В каком смысле?
— В таком, что дознание по делу Афонасопуло забрали жандармы. Это вторая новость. Пусть они теперь и ловят беглых. А у нас своих забот полно.
Лыков опешил:
— При чем здесь жандармы? Почему они взяли себе уголовное дело?
— Помните вдову, о которой нам сказал Финкель-Князин-Победоносцев? К ней ходил наш оценщик после выигрышей.
— Да, я сегодня на пароходе думал, что пора ее разыскать.
— Я и разыскал. В соку женщина, так и хочется ее обнять.
— Вы лучше про жандармов поясните.
— Слушаюсь. Когда я произвел у нее обыск, то нашел конверт с бумагами. По словам хозяйки, конверт принадлежал Афонасопуло и был им оставлен. А внутри — кроки Новой Печерской крепости, записи по содержанию войск в Киеве и банкнота в сто австрийских гульденов. Я, понятно, сообщил по команде. Пристав Желязовский распорядился немедленно передать все материалы в ГЖУ. Поскольку делами о шпионстве занимаются жандармы.
— Афонасопуло был шпион? — недоверчиво спросил надворный советник. — Вы же сами не верите. Глупости. Так не бывает.
— Бывает или нет, пусть теперь разбираются господа в голубых мундирах. Я лицо подчиненное. А потом, что если тут действительно шпионство? Как же не передать дело? Нет, увольте, с этим ведомством ссориться не хочу.
— Где кроки и записи о состоянии войск? Я должен их увидеть.
— Отнесли в канцелярию управления два часа назад. Может, еще не передали генералу Новицкому?
Канцелярия ГЖУ находилась в том же здании Старокиевского участка, что и сыскная полиция. Лыков побежал туда — и не успел. Документы, отобранные у вдовы, уже послали начальнику управления.
Пришлось ехать на Левашовскую, 3. По пути сыщик обдумывал, как повести себя с генералом. О Василии Дементьевиче Новицком в Департаменте полиции ходили злые анекдоты. Этот человек имел заслуги перед правительством, но все они были в далеком прошлом. Киевские террористы прогремели в конце семидесятых годов, когда «Народная воля» охотилась на Александра Второго. Братья Ивичевичи и Валериан Осинский были опасными людьми, настоящими фанатиками. Именно в Киеве началась карьера гениального провокатора Судейкина. Здесь, штурмуя тайную типографию, он получил контузию в грудь, а затем Владимирский крест и штаб-офицерский чин. Но с тех пор много воды в Днепре утекло. Новицкий со своими методами устарел, ему не хватало тонкости и ума. Начальство держало старого душителя на должности из уважения к прежним подвигам. И вот теперь от этого замшелого человека зависело, продолжит ли сыщик свое дознание.
Алексей Николаевич решил использовать уловку. А именно — напугать генерала именем Витте. Лыков давно служил в секретном ведомстве и знал много тайн. В частности, ему было известно следующее. При открытии в Киеве Политехнического института Витте дал Новицкому ежегодное секретное пособие в десять тысяч рублей на ведение агентурной работы среди студентов. Новицкий никакой работы не вел, а сумму спокойно клал себе в карман. Вряд ли он захочет рискнуть ею.
Новицкий принял сыщика только через час: показывал, кто в доме хозяин. Сразу видать недалекого человека… Наконец, Лыков зашел в кабинет. Толстый, обрюзгший старик с мутными глазами, бритой физиономией и крашеными усами кивнул ему, не предлагая сесть.
— Слушаю вас, надворный советник.
— Вы забыли добавить «господин», — поправил посетитель, устраиваясь на стуле поудобнее.
Щеки генерала побагровели.
— Чего я забыл? — начал он угрожающим тоном. — И вообще, что вы себе позволяете? И с кем, главное!
— Ваше превосходительство, у вас находятся бумаги некоего Афонасопуло. Я веду дознание его гибели…
— Уже не ведете. Мы забрали дело, поскольку оно касается шпионства. Можете возвращаться в Петербург, господин надворный советник, — Новицкий сделал издевательский акцент на слове «господин» и демонстративно потянулся к звонку. Мол, вопрос решен, идите прочь.
Лыков невозмутимо выслушал и спокойно продолжил:
— …по личному распоряжению министра внутренних дел.
Генерал нахмурился и категорично выпятил нижнюю челюсть. Однако ничего не возразил, решив сначала дослушать наглого питерца.
— Вам, надеюсь, сообщили, что оно касается обвинений покойного в адрес Михаила Меринга?
— Нет, признаться…
— Афонасопуло написал министру финансов Витте. Тот сообщил нашему с вами общему начальнику, егермейстеру Сипягину. И они прислали сюда меня, разобраться. Вы ведь знаете, что между этими сановниками существует очень тесная связь, почти дружба?
— Слышал что-то, но точно не осведомлен.
— Так я вас осведомляю, ваше превосходительство. Вот мой открытый лист, — сыщик протянул его генералу, — но это лишь внешняя сторона. В действительности я выполняю личную просьбу Сергея Юльевича.
— Вот как?
— Да. Он обеспокоен слухами, которые вьются вокруг его зятя. И попросил меня выяснить, сколько в них правды.
Новицкий изменился в лице:
— Поверьте, господин Лыков, я ничего не знал об этом. В полиции мне не сказали. Простите мой тон! Называйте меня Василием Дементьевичем. Я полностью, и все мои люди, к вашим услугам. В одном ведомстве служим, кхе-кхе.
— Так вот, Василий Дементьевич. Отдать вам дело об убийстве оценщика я могу лишь в одном случае — если это действительно шпионаж.
— Но какие могут быть сомнения? Австрийские деньги, планы секретного военного сооружения…
— Одна банкнота в сто гульденов? — усмехнулся сыщик. — Полноте. Гульдены восемь лет назад заменены на крону, это случайная старая бумажка. А планы я намерен показать военным. Их экспертиза установит со всей определенностью, настоящее тут шпионство или попытка прекратить дознание уголовного преступления.
— Каким военным? — поразился жандарм. — Ведь все очевидно!
