Андрей Троицкий - Кукловод
– Слушай, дай пожрать, – сказал Величко. – Можешь ты потом, после обеда, рассказать всю эту херомудию? О вшах и сифилисе?
Акимов, которому рассказы Рогожкина не мешали есть, поднял голову, долго смотрел на небо и, наконец, выдал прогноз:
– Завтра снег пойдет, – сказал он.
Каширин нашел в себе силы спасти пропадающие котлеты, купленные еще под Куйбышевым. Эти котлеты хоть и приобрели за последние сутки пугающий зеленоватый оттенок, оказались вполне съедобными.
– Сколько нам еще ехать? – спросил Каширин.
– Километров восемьдесят по прямой, – ответил Акимов. – По дороге, разумеется, дольше. До главной усадьбы бывшего колхоза «Завет Ильича». Теперь эта шарашка называется «Агрокомбинат имени Ибрагима Алтынсарина». Назаров осел там.
– Откуда вы знаете, что именно там? – спросил Каширин.
– Письмо получил от одного хорошего человека. Назаров живет в поселке этого агрокомбината. Бабу себе завел и овцу. Наверное, когда возвращается домой пьяный, путает их. Правда, тому письму уже месяца три. Если Назаров на месте, я все кончу сегодня же вечером. И мы повернем обратно. Как договорились.
– У вас есть план? – не отстал Каширин.
– У меня есть ружье под сиденьем, – усмехнулся Акимов. – Я просто приеду и разряжу оба ствола этому сраному ублюдку в рожу. Вот весь мой план.
* * *Под вечер подъехали к населенному пункту, больше похожий не на казахский аул, а на захудалую русскую деревеньку. На высоком столбе прибили щит из листового железа. Надпись на щите напоминала путникам, что попали они не абы куда, а именно в «Агрокомбинат имени Алтынсарина».
За околицей на пригорке вытянулись серые постройки с рядом темных окон, пустующие коровники голов на двести каждый. На крыше ближнего к дороге коровника светился дырами выгоревший на солнце, потерявший цвет матерчатый плакат: «Миру – мир». Безлошадный старик чабан перегонял с места на место исхудавшего до костей черного быка. Понурив рогатую голову, бык плелся за пастухом, как безродная собачонка.
Вышедшая на дорогу женщина в грязно-белом фартуке, видимо, доярка, проводила грузовики равнодушным взглядом. Три парнишки, гонявших в овраге полевую мышь, бросили свое занятие, стали бегом преследовать машины. Мальчишки бежали долго, с ожесточенным немым упорством, пока не отстали, не потерялись в дорожной пыли.
Сам агрокомбинатовский поселок, видимо, был возведен по проекту архитектора, который в прежние времена строил концлагеря. Домишки выстроились в шеренгу вдоль дороги. Они, кое-как слепленные из глинобитных блоков, похожие друг на друга, как близнецы, навевали мертвенную скуку. В каждом по четыре окна на все стороны, двухскатные рубероидовые крыши, крошечные палисадники, в которых ничего не растет. В сгустившихся сумерках дорога ели видна, а в окнах ни огонька.
Сидевший за рулем Каширин сбросил скорость до двадцати километров. При виде этих хибар его настроение опустилось ниже нулевого градуса. Он подумал, что ничего хорошего нынешним вечером не случится. Только плохое.
Где-то впереди, за поворотом улицы, на высоком столбе горела единственная лампочка. На эту лампочку, как на свет путеводной звезды, решил ехать Каширин.
– Вы бывали тут раньше? – спросил он Акимова.
Акимов кивнул головой.
– Дорогу спрашивать не будем. А то еще влипнем в историю, как утром. Поселок большой. Но каждые два дома из трех пустуют. На площади есть закусочная и клуб. Там и остановимся.
– А почему тут все окна темные?
– Мне писали, электричества нет, – сказал Акимов. – То есть, дают на час или на два. Но не каждый день.
Каширин показал пальцем на освещенный столб.
– А как же та лампочка горит?
– У них генератор есть на два киловатта. Хватает мощности, чтобы кино в клубе пускать и освещать забегаловку. Кстати, эта закусочная не для проезжих водителей. В счет зарплаты там кормят колхозников. Но нам будут рады. Мы, в отличие от здешних работяг, можем рассчитаться живыми деньгами.
За поворотом домики расступились. Каширин увидел круглую безлюдную площадь, посередине которой стоял длинный одноэтажный барак с зашторенными окнами. Ясно, это клуб. Напротив клуба другое здание, сложенное из бруса, недавно отштукатуренное и покрашенное нежной розовой краской. Все шесть окон светятся. Над крыльцом жестяной гнутый козырек и косо приколоченная вывеска «Закусочная».
– Знаете, где дом вашего Назарова?
– В другом конце поселка. Там живет его любовница. Но все вечерами он торчит в этом сортире, – Акимов показал пальцем на закусочную.
Вторым грузовиком управлял Рогожкин. Вид горящих лапочек, освещенных окон и косенькой вывески над крыльцом привел его в полный восторг.
– Вот где очаги культуры, вот она, настоящая жизнь, – радовался он. – Только людей почему-то не видно. Кстати, где все люди? Пообедали в закусочной, отравились и скоропостижно померли?
Величко разглядел афишу, приклеенную на двери клуба.
– В клубе кино, – отозвался он. – Все пошли смотреть фильм. Тут люди не избалованы зрелищами. Ну, телевизором и другими удовольствиями. Если уж привезли кино, идут смотреть.
Проехав площадь, грузовики остановились с другой ее стороны. Акимов велел Каширину быть наготове, не глушить мотор. Покопавшись под сидением, Акимов вытащил ружье, коробку с патронами. Разорвав коробку, зарядил двустволку, остальные патроны рассовал по карманам брюк. Затем сунул руку под куртку, достал из подплечной кобуры пистолет. Осмотрев его, отправил на прежнее место.
* * *Акимов вылез из кабины, захлопнул дверцу, спрыгнул с подножки. Внизу его уже поджидал Величко. Акимов протянул Величко ружье, вытащил из кармана горсть патронов.
– В патронах не картечь, – сказал он. – А круглые пули.
Акимов осмотрелся по сторонам: ни души. Только холодный ветер поднял и гоняет по площади тучи пыли, сухую траву и бумажный мусор. Где-то рядом, за утлыми заборчиками, за ближними домами, захлебываются лаем собаки.
За клубом надрывно трещит движок генератора. В клубе действительно крутят како-то иностранный фильм со стрельбой и взрывами. И на площади можно услышать иностранную речь, немного отстающий голос переводчика, пистолетную пальбу. Затем взрыв, крики и снова иностранная речь.
Акимов с Величко дошли до закусочной, встали под окном. Акимов заглянул внутрь.
Большая комната заставлена металлическими столами с белым пластиковым верхом. С потолка свешиваются три лампочки в запыленных стеклянных колпаках, напоминающих перевернутые стаканы. В закусочной не слишком светло. Но кое-что можно разглядеть. Народу немного. Видимо, здесь всегда так.
За столиком в дальнем углу разговаривают трое мужчин. Русский, мужик средних лет в кожаной куртке, неопределенного возраста казах. Они сидят лицом к окну. Третий друг, здоровый детина в сером свитере домашней вязки, устроился к окну спиной. На столе две бутылки водки, какая-то закуска на тарелках. Разговор не слишком оживленный. Посреди комнаты сидят два казаха, эти молча ковыряются в тарелках. У дверей, положив на стол бородатую растрепанную голову, спит старик. В окошко раздачи высунула круглое сморщенное лицо старая казашка. Видимо, интересно послушать разговор посетителей.
Верхнего света казашке не хватало. Старуха поставила перед собой горящую керосиновую лампу. Эта лампа давала больше копоти, чем огня, стекло сделалось черным, огонек померк. Но подавальщицу это обстоятельство не смущало. Старуха и дед, спящий за столиком у дверей, не в счет. Итак, в забегаловке всего пять мужчин. Оружия не видно.
– Черт побери, – Акимов выглядел разочарованным. – Назарова там нет.
– А этот, который спиной сидит? – спросил Величко. – Может, он?
– Не похож.
– Столько времени прошло, ты его мог не узнать.
Акимов снова заглянул в окно, отрицательно покачал головой.
– Будем ждать, – сказал он. – Я зайду внутрь. Сяду между казахами и теми мужиками в углу. Стреляй только в крайнем случае.
Рогожкину надоело сидеть в душной кабине грузовика. Вопреки приказу Величко не высовываться из машины, он открыл дверцу, спрыгнул вниз. Дважды обошел грузовик и, не зная, чем себя занять, выкурил сигарету. Вдруг Рогожкину припекло, он огляделся вокруг, дошагал клуба. Оторвал от двери афишу, растер бумагу в руках. Темно, прятаться не от кого. Рогожкин спустил штаны и справил большую нужду прямо посередине площади. Полегчало. Он застегнул ширинку, мечтательно посмотрел на небо, решив, что человеческая жизнь не такая уж паскудная штука.
Акимов дошагал до угла закусочной, потянул на себя дверь. Величко наблюдал в окошко, как Акимов вошел в комнату, остановился перед окошком раздачи, что-то сказал старухе. Мужчины за угловым столом кончили разговор, казахи оставили свои тарелки. Головы всех посетителей повернулись в сторону Акимова.
Чужака разглядывали долго и внимательно. Прикидывали, откуда он взялся и куда путь держит. Акимов принял из рук старухи тарелку с серыми разваренными макаронами и двумя кружками самодельной конской колбасы, полстакана водки. Величко, не отступивший от окна, облизнулся. Акимов сел за стол, лицом к двери. Посетители наблюдали, как он выпил водки и стал рвать зубами жесткую колбасу.
